25 августа Арбитражный суд Пермского края вынес решение в пользу АНО «Пермь-36» по иску от госучреждения «Мемориальный комплекс политических репрессий» о возмещении неустойки за несвоевременный возврат имущества в деревне Кучино. На заседании суда приехала кем-то вызванная съемочная группа немецкого телеканала ARD1, прославившегося антироссийскими репортажами, в том числе фильмом о том, что якобы секретом побед российский спортсменов является тотальное использование допинга. В итоге, хотя позиция госучреждения была подтверждена документально, суд не решился пойти против АНО под прицелами западных телекамер.
Есть один примечательный момент. На суд по АНО в Пермь приехал давний партнер организации, бывший заключенный колонии ВС-389/36 (Пермь-36) Виктор Георгиевич Пестов, отбывавший там наказание за создание подпольной антигосударственной организации «Свободная Россия». Пестов является членом общества «Мемориал», консультантом АНО «Пермь-36» и одним из подписантов письма «украинских интеллектуалов» в защиту музея, которое вместе с ним подписали члены УПА и УНА-УНСО (видимо, поэтому мемориалец в социальных сетях любит щеголять в наряде нациста).
В нашем распоряжении оказалась запись экскурсии, которую в середине июля провел «для своих» тот самый Виктор Пестов в ходе проведения фестиваля «После Пилорамы». В либеральных СМИ тогда нагнетали «атмосферу ненависти» к государству, которое якобы собиралось закрыть музей к приезду посетителей. Однако, к огорчению организаторов фестиваля, которые, наверное, надеялись на лавры «преследуемых режимом», музей оказался открыт, и экскурсия состоялась.
АНО «Пермь-36» всегда позиционировала себя как «единственный в России музей истории политических репрессий». Ее официальный сайт гласил:
«Музей Пермь 36 включает в себя сохранившиеся и реконструированные сооружения лагеря (исправительно-трудовой колонии) для политических заключенных, где в годы советской власти содержались в тяжелейших условиях, страдали и погибали диссиденты, инакомыслящие, активные борцы за права человека в Советском Союзе, противники коммунистического режима, поборники национальной независимости порабощенных народов — политики, общественные деятели, писатели, ученые — люди, чьи идеи и усилия способствовали крушению человеконенавистнического режима».
Одним из краеугольных камней в деятельности «Перми-36» всегда была демонизация администрации 36-й колонии и условий содержания осужденных: фольклор про помещение осужденных в ШИЗО за одну лишь «антисоветскую улыбку», про ужасную, скудную еду и непосильный труд…
Однако в узком кругу «для своих» организаторы и друзья музея рассказывает совсем иные факты о работе колонии.
Так, Пестов рассказал следующее о своей работе в ИТК-36, которую некоторые экскурсоводы АНО живописали как опасную для здоровья и с невыполнимыми нормами:
«Детали для утюгов — работа непыльная. Я боялся, что пошлют на лесоповал. Думал, если попаду на лесоповал, то не выживу там. А когда приехал — ха! Условия нормальные. Соблюдали КЗОТ! Если вредное производство, то молоко давали. Если молока нет — сгущенка. Плохо, что ли?..
Норма была 840 штук в день.
До этого работал наладчиком этих стендов. У наладчиков оклад 36 рублей и всё, а мне же надо на свободу выходить, надо же деньги. А это — сдельная работа. Я, значит, к мастеру подхожу (а мастер из вольных) и говорю: «Слушай, мне бы вот как-то перейти бы на эту работу». Он говорит: «А че тебе?» Я говорю: «Так там оклад, а тут сдельная». Он говорит: «Ну найди, кто тебя заменит, наладчика, и можешь перейти». А тогда же был этап какой-то новый, кто-то пришел (я уж не помню), говорю: «Слушай, хочешь сгущенку получать?» Он говорит: «Конечно! Как в раю!» Я говорю: «Всё, пошли!»
Он, значит, был у меня учеником, и я его научил как что делать. И потом, когда он стал наладчиком, там же за это сгущенку дают… Он: «Ой, такая работа!» А мне уже сгущенку не надо, мне только год оставался. Я и перешел на эту работу.
И вот, значит, парни там работают, ля-ля-тополя друг с другом, обсуждают что-то, даже и не глядя, это всё делают. Я думал: «Как же они так? Можно же пальцы себе нахрен повредить». Я когда перешел, я эти 840 штук… всю смену там колупаюсь. Ну где-то месяц я так, а потом уже я эти 840 до обеда — и также — «ля-ля-тополя». После обеда я уже иду на пилораму, там Юрка Васильев, мой друг, работал. Я говорю: «Юра, я тут загораю, если эти появятся, ты щелкани». Я загораю, отдыхаю. Он: «Надзиратели!» Я — раз, встаю, прохожу через те цеха и иду в цех… (Я им говорил: «Я норму сделал!» А они: «Всё равно вы должны быть на рабочем месте». Я говорю: «Зачем?» Они: «Такой порядок».) И я, значит, иду на свое рабочее место — просто сижу, жду. Так что нормально было».
Вот таким «неимоверных пыткам и страданиям» подвергались политзаключенные в советских колониях. Причем это не первые показания самих осужденных, опровергающие версию АНО «Пермь-36» о «тяжелейших условиях, в которых страдали и погибали…» В феврале 2015 года в НИЦ «Мемориал» в Петербурге состоялось обсуждение доклада немецкого историка Анке Гизен «Расколотая память: отражение конфликта вокруг Мемориального центра «Пермь-36». На встрече присутствовал целый ряд бывших заключенных этой колонии, в том числе Н.Н.Браун, рассказавший следующее:
«У нас была идеальная этика, т. е. мы друг друга называли на «Вы», говорили друг другу «Пожалуйста» и т.д. («Это правда!» — подхватывает другой сиделец колонии.) Со всеми: карателями, бандеровцам, офицерами СС — в этом смысле был идеальный климат.
Однажды при мне один из тех, кто мало-мало совсем сидел на 36-й зоне, стал рассказывать, как он там «страдал» и «мучился». («Чего это он там страдал?» — снова прерывает рассказчика другой сиделец.) Мне даже как-то стало не по себе, потому что вообще это какие-то фантазии. Я хочу сказать, что адекватная обстановка была такая: они в конечном итоге исполняли то, что им было приказано, а мы исполняли то, что являлось нашим заданием в связи с нашими убеждениями, чтобы борьба с коммунистическим режимом завершилась его поражением. Там всё свои роли распределили, они знали: кто с оружием в руках, кто идеологически «вооружен» — это наше было поколение. Этому, кстати, очень радовались те, кто с оружием в руках воевал с советской властью, что мы уже приходим такие грамотные, подкованные, готовые не сдавать позиций и победить. Они были счастливы до того, что у некоторых были слезы на глазах!»
Также со слов Пестова, произнесенных на той экскурсии «для своих», выходит, что Советский Союз даже проявлял гуманизм к антисоветчикам и после их отсидки. Виктор Георгиевич рассказал, как после нескольких неудачных попыток устроиться на завод со своей статьей, он обратился в КГБ. Там кто-то из начальников сделал звонок, и Пестова приняли на работу на тот же завод, где прежде отказывали.
Ничего подобного ни АНО «Пермь-36», ни «Мемориал» посетителям своих выставок на обычных экскурсиях ранее не сообщали. Возможно, об этом расскажет новое госучреждение, управляющее сегодня мемориальным комплексом, если ему не будут мешать.
Сейчас, сейчас
Есть один примечательный момент. На суд по АНО в Пермь приехал давний партнер организации, бывший заключенный колонии ВС-389/36 (Пермь-36) Виктор Георгиевич Пестов, отбывавший там наказание за создание подпольной антигосударственной организации «Свободная Россия». Пестов является членом общества «Мемориал», консультантом АНО «Пермь-36» и одним из подписантов письма «украинских интеллектуалов» в защиту музея, которое вместе с ним подписали члены УПА и УНА-УНСО (видимо, поэтому мемориалец в социальных сетях любит щеголять в наряде нациста).
В нашем распоряжении оказалась запись экскурсии, которую в середине июля провел «для своих» тот самый Виктор Пестов в ходе проведения фестиваля «После Пилорамы». В либеральных СМИ тогда нагнетали «атмосферу ненависти» к государству, которое якобы собиралось закрыть музей к приезду посетителей. Однако, к огорчению организаторов фестиваля, которые, наверное, надеялись на лавры «преследуемых режимом», музей оказался открыт, и экскурсия состоялась.
АНО «Пермь-36» всегда позиционировала себя как «единственный в России музей истории политических репрессий». Ее официальный сайт гласил:
«Музей Пермь 36 включает в себя сохранившиеся и реконструированные сооружения лагеря (исправительно-трудовой колонии) для политических заключенных, где в годы советской власти содержались в тяжелейших условиях, страдали и погибали диссиденты, инакомыслящие, активные борцы за права человека в Советском Союзе, противники коммунистического режима, поборники национальной независимости порабощенных народов — политики, общественные деятели, писатели, ученые — люди, чьи идеи и усилия способствовали крушению человеконенавистнического режима».
Одним из краеугольных камней в деятельности «Перми-36» всегда была демонизация администрации 36-й колонии и условий содержания осужденных: фольклор про помещение осужденных в ШИЗО за одну лишь «антисоветскую улыбку», про ужасную, скудную еду и непосильный труд…
Однако в узком кругу «для своих» организаторы и друзья музея рассказывает совсем иные факты о работе колонии.
Так, Пестов рассказал следующее о своей работе в ИТК-36, которую некоторые экскурсоводы АНО живописали как опасную для здоровья и с невыполнимыми нормами:
«Детали для утюгов — работа непыльная. Я боялся, что пошлют на лесоповал. Думал, если попаду на лесоповал, то не выживу там. А когда приехал — ха! Условия нормальные. Соблюдали КЗОТ! Если вредное производство, то молоко давали. Если молока нет — сгущенка. Плохо, что ли?..
Норма была 840 штук в день.
До этого работал наладчиком этих стендов. У наладчиков оклад 36 рублей и всё, а мне же надо на свободу выходить, надо же деньги. А это — сдельная работа. Я, значит, к мастеру подхожу (а мастер из вольных) и говорю: «Слушай, мне бы вот как-то перейти бы на эту работу». Он говорит: «А че тебе?» Я говорю: «Так там оклад, а тут сдельная». Он говорит: «Ну найди, кто тебя заменит, наладчика, и можешь перейти». А тогда же был этап какой-то новый, кто-то пришел (я уж не помню), говорю: «Слушай, хочешь сгущенку получать?» Он говорит: «Конечно! Как в раю!» Я говорю: «Всё, пошли!»
Он, значит, был у меня учеником, и я его научил как что делать. И потом, когда он стал наладчиком, там же за это сгущенку дают… Он: «Ой, такая работа!» А мне уже сгущенку не надо, мне только год оставался. Я и перешел на эту работу.
И вот, значит, парни там работают, ля-ля-тополя друг с другом, обсуждают что-то, даже и не глядя, это всё делают. Я думал: «Как же они так? Можно же пальцы себе нахрен повредить». Я когда перешел, я эти 840 штук… всю смену там колупаюсь. Ну где-то месяц я так, а потом уже я эти 840 до обеда — и также — «ля-ля-тополя». После обеда я уже иду на пилораму, там Юрка Васильев, мой друг, работал. Я говорю: «Юра, я тут загораю, если эти появятся, ты щелкани». Я загораю, отдыхаю. Он: «Надзиратели!» Я — раз, встаю, прохожу через те цеха и иду в цех… (Я им говорил: «Я норму сделал!» А они: «Всё равно вы должны быть на рабочем месте». Я говорю: «Зачем?» Они: «Такой порядок».) И я, значит, иду на свое рабочее место — просто сижу, жду. Так что нормально было».
Вот таким «неимоверных пыткам и страданиям» подвергались политзаключенные в советских колониях. Причем это не первые показания самих осужденных, опровергающие версию АНО «Пермь-36» о «тяжелейших условиях, в которых страдали и погибали…» В феврале 2015 года в НИЦ «Мемориал» в Петербурге состоялось обсуждение доклада немецкого историка Анке Гизен «Расколотая память: отражение конфликта вокруг Мемориального центра «Пермь-36». На встрече присутствовал целый ряд бывших заключенных этой колонии, в том числе Н.Н.Браун, рассказавший следующее:
«У нас была идеальная этика, т. е. мы друг друга называли на «Вы», говорили друг другу «Пожалуйста» и т.д. («Это правда!» — подхватывает другой сиделец колонии.) Со всеми: карателями, бандеровцам, офицерами СС — в этом смысле был идеальный климат.
Однажды при мне один из тех, кто мало-мало совсем сидел на 36-й зоне, стал рассказывать, как он там «страдал» и «мучился». («Чего это он там страдал?» — снова прерывает рассказчика другой сиделец.) Мне даже как-то стало не по себе, потому что вообще это какие-то фантазии. Я хочу сказать, что адекватная обстановка была такая: они в конечном итоге исполняли то, что им было приказано, а мы исполняли то, что являлось нашим заданием в связи с нашими убеждениями, чтобы борьба с коммунистическим режимом завершилась его поражением. Там всё свои роли распределили, они знали: кто с оружием в руках, кто идеологически «вооружен» — это наше было поколение. Этому, кстати, очень радовались те, кто с оружием в руках воевал с советской властью, что мы уже приходим такие грамотные, подкованные, готовые не сдавать позиций и победить. Они были счастливы до того, что у некоторых были слезы на глазах!»
Также со слов Пестова, произнесенных на той экскурсии «для своих», выходит, что Советский Союз даже проявлял гуманизм к антисоветчикам и после их отсидки. Виктор Георгиевич рассказал, как после нескольких неудачных попыток устроиться на завод со своей статьей, он обратился в КГБ. Там кто-то из начальников сделал звонок, и Пестова приняли на работу на тот же завод, где прежде отказывали.
Ничего подобного ни АНО «Пермь-36», ни «Мемориал» посетителям своих выставок на обычных экскурсиях ранее не сообщали. Возможно, об этом расскажет новое госучреждение, управляющее сегодня мемориальным комплексом, если ему не будут мешать.