vott.ru — Однажды Георгий вспомнил, что он встречался с очевидцами Великой Отечественной. Но он ещё и встречался с людьми "с той стороны" - которые воевали против нас. #Zотов
Однажды Георгий вспомнил, что он встречался с очевидцами Великой Отечественной. Но он ещё и встречался с людьми "с той стороны" - которые воевали против нас. Это были разные встречи, как правило, спонтанные. 25 лет назад Георгий рано утром не мог найти на вокзале в Вене нужный поезд. Он спросил на ломаном немецком у старика на перроне. Тот махнул рукой - мол, покажу. Пошли. Старик спрашивает Георгия - Russland? Ja. И он начинает говорить на плохом, но русском. И говорит, чётко очень - "Я военнопленный". Георгий интересуется, где его взяли в плен. "Сорок пятый, Кёнигсберг". Идут дальше, а Георгий задумался. Его прадед погиб 16 февраля 1945-го под Кёнигсбергом. Возможно, этот добрый, вежливый и заботливый старичок его и убил.
Дошли до поезда. Старик мнётся. Потом говорит - "Русские люди хороший. Простите меня". Старый, сгорбленный. Ещё одна встреча была в Гамбурге, когда на интервью с человеком, который тщетно ищет своих родителей (он русский, его в 2 года похитили в Крыму для программы "Лебенсборн") пришёл его друг, помогать с переводом на английский. Друг был старше. Он честно сказал мне - "Я не хочу скрывать. Я в январе 45-го вступил добровольцем в СС, а в апреле меня взяли в плен англичане. Я любил Гитлера, говорю вам искренне. Мне стыдно, я был молод". Я смотрел на старика, и видел его молодым - в серо-зелёной форме, с чёрными петлицами с серебряными молниями, с засученными рукавами. "У вас были в обслуге дома восточные рабочие?" - спросил я.
"Да". "И как вы к ним относились?". Он отвёл взгляд. "Плохо. Я плохой человек. Простите меня, если можете". Я не ответил. На интервью с последним премьером ГДР Хансом Модровым, этот человек (он умер в прошлом году) сразу сообщил - "Я был в фольксштурме. Русские захватили наш город внезапно, я не успел выстрелить - меня взяли в плен с оружием в руках. Но если бы я мог, я бы убивал". Он рассказывал, как был в лагере под Москвой, и пожилые конвоиры жалели мальчишек, которые ещё полгода назад стреляли им в спину из засад, и подкармливали их из своего пайка. И как увидел следы обстрела Ленинграда и руины Петергофа. "Если бы русские потом стёрли Германию с лица земли, это и то было бы ещё мало за всё, что мы у вас сделали".
Ну и наконец, в Эстонии Георгий общался с ветеранами легиона СС. Один из них, уже сидящий в инвалидной коляске, глядя на Георгия, что-то сказал с ненавистью. "Что он говорит?". Переводчик страшно застеснялся. "Говорит, что жалеет, что мало вас стрелял" - промямлил он. "Скажите ему, что он старая сволочь, и что он отстрелялся" - равнодушно ответил Георгий. Переводчик что-то там сказал по-эстонски. Уж не знаю, перевёл ли. Все эти люди получают пенсию. У них дети, внуки. У них есть сообщества, они собираются вместе, поют песни. Где-то и на марши выходят, как в Латвии и Эстонии. Кому-то из них честно стыдно за прошлое, а кто-то им гордится. И их много. Скажем, бывших служащих СС сейчас осталось в живых больше, чем узников концлагерей.
Вспоминаются стихи Юлии Друниной.
Он строен, хотя седоват, —
Мальчишкой прошел по войне,
Прошел как окопный солдат,
Но только… на той стороне.
Он выучил русский в плену.
На память читает стихи.
С себя не снимает вину
За те — фронтовые — грехи.
Да, много воды утекло!
Он вроде другой человек…
Сверкает неон и стекло,
Блистателен атомный век.
Мой спутник галантен и мил,
Внимательность в умных глазах…
Так вот кто едва не убил
Меня в подмосковных лесах!
Молчим. У рейхстага стоим,
Не знаю, минуту иль час.
Не знаю, туман или дым
Сгущается около нас.
Не знаю я — если опять
Рванется лавина огня,
Откажется, нет ли стрелять
Галантный филолог в меня.
У меня случай был 30 лет назад. Я была на вечеринке, сильно выпивши, дело было в Берлине. Один из гостей позвонил домой, а там дедушка, он узнал, что в компании русская и попросил меня к телефону. Мне трубку передали, мол, дедушка хочет вам сказать. Я думала, что ерунда какая-то, скажут пару вежливых слов. А мы как-то на ломанных языках начали говорить, и стариковский голос мне из трубки: "Я из вермахта, я воевал в России, прости". Меня так замкнуло тогда, я сначала чисто машинально в ответ на "прости" сказала "хорошо", а потом сразу трубку бросила. И стою сама не своя: у меня из родни не только воевали и погибали, но и на работы юную дедушкину сестру угоняли, и в блокаду прадед умер, и это только родня, а сколько всего у близких... От моей школы 10 минут пешком до Пискарёвского кладбища... Я тогда даже подумала попросить, снова ему позвонить и сказать ему: "Нет. Не прощаю". Но не смогла, подумала тогда, что он, небось, очень многое за свою жизнь передумал, если вот так к чужому человеку, с надеждой на прощение. Решила потом, что как получилось, так и получилось. Но эта минута так и осталась в памяти.
Жена работала уборщицей. Наткнулась у клиентки, очень богатой плантаторши, на автобиографию дедушки. Дедушка до войны был простым плотником. Кое-как скопил на гектар земли и высадил яблони. Потом война, дедушка ушел на Восточный фронт. Через два года бабушка приобрела 16 гектаров земли и два нефиговых особняка. Внученька сейчас миллионерша.
Сейчас, сейчас
надзор »
Дошли до поезда. Старик мнётся. Потом говорит - "Русские люди хороший. Простите меня". Старый, сгорбленный. Ещё одна встреча была в Гамбурге, когда на интервью с человеком, который тщетно ищет своих родителей (он русский, его в 2 года похитили в Крыму для программы "Лебенсборн") пришёл его друг, помогать с переводом на английский. Друг был старше. Он честно сказал мне - "Я не хочу скрывать. Я в январе 45-го вступил добровольцем в СС, а в апреле меня взяли в плен англичане. Я любил Гитлера, говорю вам искренне. Мне стыдно, я был молод". Я смотрел на старика, и видел его молодым - в серо-зелёной форме, с чёрными петлицами с серебряными молниями, с засученными рукавами. "У вас были в обслуге дома восточные рабочие?" - спросил я.
"Да". "И как вы к ним относились?". Он отвёл взгляд. "Плохо. Я плохой человек. Простите меня, если можете". Я не ответил. На интервью с последним премьером ГДР Хансом Модровым, этот человек (он умер в прошлом году) сразу сообщил - "Я был в фольксштурме. Русские захватили наш город внезапно, я не успел выстрелить - меня взяли в плен с оружием в руках. Но если бы я мог, я бы убивал". Он рассказывал, как был в лагере под Москвой, и пожилые конвоиры жалели мальчишек, которые ещё полгода назад стреляли им в спину из засад, и подкармливали их из своего пайка. И как увидел следы обстрела Ленинграда и руины Петергофа. "Если бы русские потом стёрли Германию с лица земли, это и то было бы ещё мало за всё, что мы у вас сделали".
Ну и наконец, в Эстонии Георгий общался с ветеранами легиона СС. Один из них, уже сидящий в инвалидной коляске, глядя на Георгия, что-то сказал с ненавистью. "Что он говорит?". Переводчик страшно застеснялся. "Говорит, что жалеет, что мало вас стрелял" - промямлил он. "Скажите ему, что он старая сволочь, и что он отстрелялся" - равнодушно ответил Георгий. Переводчик что-то там сказал по-эстонски. Уж не знаю, перевёл ли. Все эти люди получают пенсию. У них дети, внуки. У них есть сообщества, они собираются вместе, поют песни. Где-то и на марши выходят, как в Латвии и Эстонии. Кому-то из них честно стыдно за прошлое, а кто-то им гордится. И их много. Скажем, бывших служащих СС сейчас осталось в живых больше, чем узников концлагерей.
Вспоминаются стихи Юлии Друниной.
Он строен, хотя седоват, —
Мальчишкой прошел по войне,
Прошел как окопный солдат,
Но только… на той стороне.
Он выучил русский в плену.
На память читает стихи.
С себя не снимает вину
За те — фронтовые — грехи.
Да, много воды утекло!
Он вроде другой человек…
Сверкает неон и стекло,
Блистателен атомный век.
Мой спутник галантен и мил,
Внимательность в умных глазах…
Так вот кто едва не убил
Меня в подмосковных лесах!
Молчим. У рейхстага стоим,
Не знаю, минуту иль час.
Не знаю, туман или дым
Сгущается около нас.
Не знаю я — если опять
Рванется лавина огня,
Откажется, нет ли стрелять
Галантный филолог в меня.
(с) Zотов