Порой мальчишки бродят на Руси,
Расхристанные,— господи, спаси!—
С одной наивной страстью — жаждой славы,
Скандальной, мимолетной — хоть какой.
Их не тянули в прорву переправы,
И «мессер» им не пел за упокой,
Они в атаках не пахали носом,
Не маялись по тюрьмам и в плену
И не решали
тот вопрос вопросов —
Как накормить,
во что одеть страну.
А дети у вагонов задыхались:
«Дядь, хлебца дай!»
«Дядь, милый, помоги!»
А женщины голодные впрягались
И тяжко по земле
влекли плуги,
И, по пределу силы и бессилья,
Железной не раздавлена пятой,
Шла
в новый день
Советская Россия
С ее неодолимой правотой,
И строила, напряжена до дрожи,
И голову купала в облаках,
И мальчиков,
вот этих самых тоже,
Носила на израненных руках.
Теперь
они
в свою вступают силу.
Но, на тщеславье разменяв талант,
Уже порою смотрят на Россию
Как бы слегка на заграничный лад.
И хоть борьба кипит на всех широтах
И гром лавины в мире не затих,
Черт знает что малюют на полотнах,
Черт знает что натаскивают в стих
И, по зелености еще не зная,
Какая в этом пошлость и тоска,
Подносят нам свои иноизданья,
Как на вершину славы пропуска.
Ну, что ж, мы снисходительны ко блажи
И много всяких видели дорог,
Но, мальчики,
кому ж вы души ваши,
Кому сердца вы отдали в залог?
Нога скользить, язык болтать свободен,
Но есть тот страшный миг на рубеже,
Где сделал шаг — и ты уже безроден,
И не под красным знаменем уже,
И отчий край как бы отчасти вчуже,
Сородичей обычай и закон. И ты один
И словно к лютой стуже,
К насмешкам сверстников приговорен.
Так уходили многие в безвестье,
И след их смыт,
и свет их душ погас,
И ни строки, ни отголоска песни,
И даже слез их
не дошло до нас.
Кто помнит их? Кто их могилы сыщет?
Кто их теперь услышит голоса?
Чужой над ними
в полдень ветер свищет,
Чужая в полночь падает роса.
Нет, мальчики,
мы вас не с тем растили,
От изнуренья падая почти,
Чтоб вас украли,
увели,
растлили
Безродные дельцы и ловкачи,
Не с тем вставали в орудийном рыке
И шли на стройки, ватники надев,
Чтоб стали вы
паяцами на рынке
И гитаристами для томных дев.
Не изменяя помыслу и слову
И, если надо, жертвуя собой,
Во всех краях,
на всех широтах снова
Мы
и за вас
ведем сегодня бой,
Чтоб вас теченьем книзу не сносило,
Чтоб вас могла любить и понимать
Она сама —
Советская Россия,
Святая ваша Родина и мать!
Как Хрущев спор поэтов разрулил
Никита Сергеевич Хрущев, как известно, был искренне убежден, что прекрасно разбирается в искусстве. И не только в живописи, представителей которой первый секретарь, как известно, обозвал однажды "педерастами".
В поэзии он тоже понимал изрядно - вспомните хотя бы его знаменитый наезд на Андрея Вознесенского, который на встрече вождя с интеллигенцией в Кремле, не подумав, свою речь начал словами: "Как и мой любимый поэт, мой учитель Владимир Маяковский, я не член Коммунистической партии".
Это, в общем и все, что он успел сказать. Дальше говорил Никита Сергеевич - на фото все видно. [censored]
Но я сейчас не про Вознесенского. В истории русской литературы был случай, когда Никита Сергеевич вынужден был выступить в роли "разводящего" и подвести итоги одной неформальной поэтической дискуссии. Поэты, как всем известно, невероятные любители устраивать срачи, но если сейчас они ругают друг друга матом в соцсетях, то тогда - устраивали стихотворные дуэли.
Я уже упоминал в этой книге про "еврейскую" поэтическую дискуссию, устроенную вокруг поэмы Евтушенко "Бабий яр". Эта же дискуссия осталась в истории как "стиляжья" - потому что спорили о прозападной молодежи, или "мальчуковая" - потому что названиях стихов всех участников было слово "мальчики".
Она, в отличие от «еврейской», куда менее известна, и мне пришлось изрядно напрячься, чтобы восстановить ее. За стихотворением Рождественского, например, пришлось обращаться к его дочери - оно нашлось только в домашнем архиве.
В общем, слушайте.[censored]
Тоже про Нестерова вспомнил, умеет он хорошо рассказать о былом.
Для тех, кто не любит ходить по ссылкам, финал выкладываю:
Стареющий ветеран Грибачев душнил, что молодежь уже не та, и напоминал о том, что преклонение перед Западом и взгляд "на Россию Как бы слегка на заграничный лад" чреват тем, что "есть тот страшный миг на рубеже, Где сделал шаг — и ты уже безроден, И не под красным знаменем уже".
Молодой и сильный Рождественский отвечал, что, мол, фигня вопрос, не парьтесь, деды, никуда ваше наследство не денется, "ведь мы не ошибемся самом главном. В том флаге, под которым мы живем".
Но критерий истины - практика, а на практике прав оказался Грибачев.
И пришлось Евтушенко в 1992 году писать свое "Прощание с красным флагом", заканчивающее словами:
Лежит наш красный флаг
в Измайлове врастяг.
За доллары его
толкают наудачу.
Я Зимнего не брал.
Не штурмовал рейхстаг.
Я – не из «коммуняк».
Но глажу флаг и плачу...
Сейчас, сейчас
Расхристанные,— господи, спаси!—
С одной наивной страстью — жаждой славы,
Скандальной, мимолетной — хоть какой.
Их не тянули в прорву переправы,
И «мессер» им не пел за упокой,
Они в атаках не пахали носом,
Не маялись по тюрьмам и в плену
И не решали
тот вопрос вопросов —
Как накормить,
во что одеть страну.
А дети у вагонов задыхались:
«Дядь, хлебца дай!»
«Дядь, милый, помоги!»
А женщины голодные впрягались
И тяжко по земле
влекли плуги,
И, по пределу силы и бессилья,
Железной не раздавлена пятой,
Шла
в новый день
Советская Россия
С ее неодолимой правотой,
И строила, напряжена до дрожи,
И голову купала в облаках,
И мальчиков,
вот этих самых тоже,
Носила на израненных руках.
Теперь
они
в свою вступают силу.
Но, на тщеславье разменяв талант,
Уже порою смотрят на Россию
Как бы слегка на заграничный лад.
И хоть борьба кипит на всех широтах
И гром лавины в мире не затих,
Черт знает что малюют на полотнах,
Черт знает что натаскивают в стих
И, по зелености еще не зная,
Какая в этом пошлость и тоска,
Подносят нам свои иноизданья,
Как на вершину славы пропуска.
Ну, что ж, мы снисходительны ко блажи
И много всяких видели дорог,
Но, мальчики,
кому ж вы души ваши,
Кому сердца вы отдали в залог?
Нога скользить, язык болтать свободен,
Но есть тот страшный миг на рубеже,
Где сделал шаг — и ты уже безроден,
И не под красным знаменем уже,
И отчий край как бы отчасти вчуже,
Сородичей обычай и закон. И ты один
И словно к лютой стуже,
К насмешкам сверстников приговорен.
Так уходили многие в безвестье,
И след их смыт,
и свет их душ погас,
И ни строки, ни отголоска песни,
И даже слез их
не дошло до нас.
Кто помнит их? Кто их могилы сыщет?
Кто их теперь услышит голоса?
Чужой над ними
в полдень ветер свищет,
Чужая в полночь падает роса.
Нет, мальчики,
мы вас не с тем растили,
От изнуренья падая почти,
Чтоб вас украли,
увели,
растлили
Безродные дельцы и ловкачи,
Не с тем вставали в орудийном рыке
И шли на стройки, ватники надев,
Чтоб стали вы
паяцами на рынке
И гитаристами для томных дев.
Не изменяя помыслу и слову
И, если надо, жертвуя собой,
Во всех краях,
на всех широтах снова
Мы
и за вас
ведем сегодня бой,
Чтоб вас теченьем книзу не сносило,
Чтоб вас могла любить и понимать
Она сама —
Советская Россия,
Святая ваша Родина и мать!