Смотрю и в старые времена, релоканты с высоты своего положение любили бывших соотечественников на место ставить.
Декабрист Николай Тургенев в декабре 1825 года оказался заграницей, поэтому во глубину сибирских руд не загремел. Его друг Жуковский прозондировал у Николая I, что тот думает относительно эмигранта как "частное лицо", на что царь (еще тот тролль) ответил, что "Как государь, требую от него немедленно вернуться в Россию, а как частное лицо, - категорически не советую..."
Поэтому Тургенев обжился в Англии, и позднее в письме от брата узнал, что небезызвестный А.С. Пушкин, упомянул его в 10 -ой главе "Евгения Онегина". Другой бы, ночь не спал и бегал по Лондону, - "жизнь удалась, теперь поколениями мое имя будут зубрить на уроках русского языка и литературы", но Тургенев ответил брату по английски, лаконично:
«Сообщаемые вами стихи о мне Пушкина заставили меня пожать плечами. Судьи меня и других осудившие делали свое дело: дело варваров, лишенных всякого света гражданственности, цивилизации. Это в натуре вещей. Но вот являются другие судьи. Можно иметь талант для поэзии, много ума, воображения и при всем том быть варваром. А Пушкин и все русские конечно варвары. У одного из них, у Жуковского, душа покрывает и заменяет неудобства свойственного всякому русскому положения... Итак, для меня всего приятнее было бы то если б бывшие мои соотечественники вовсе о мне не судили, или, если хотят судить, то лучше если б следовали суждениям Блудовых, Барановых, Сперанских и т. п. Если те, кои были несчастливее меня и погибли, не имели лучших прав на цивилизацию, нежели Пушкин, то они приобрели иные права пожертвованиями и страданиями, кои и их ставят выше суждений их соотечественников».
Александр Иванович на это ответил 2 сентября (в статье В. Истрина вероятно ошибочная дата 2 октября): «Твое заключение о Пушкине справедливо: в нем точно есть еще варварство и Вяземский очень гонял его в Москве за Польшу; но в стихах о тебе я этого не вижу и вообще в его мнении о тебе много справедливого. Он только варвар в отношении к Польше». На это Н. И. Тургенев ответил в свою очередь французским письмом; вот этот ответ в переводе:
«Много бы пришлось говорить о достоинстве поэта, которое Вы приписываете Пушкину и которое он сам себе приписывает. Это бы далеко завело. Байрон был несомненно поэт, но и не в его правилах и не в его привычках было валяться в грязи».
Гондон - он и есть гондон. Время и место тут совершенно не важно.
Своими "объяснительными записками" он ещё кучу народу умудрился подставить, ЕМНИП, тогда как сам спокойно сидел на диване заграницами.
Сейчас, сейчас
Декабрист Николай Тургенев в декабре 1825 года оказался заграницей, поэтому во глубину сибирских руд не загремел. Его друг Жуковский прозондировал у Николая I, что тот думает относительно эмигранта как "частное лицо", на что царь (еще тот тролль) ответил, что "Как государь, требую от него немедленно вернуться в Россию, а как частное лицо, - категорически не советую..."
Поэтому Тургенев обжился в Англии, и позднее в письме от брата узнал, что небезызвестный А.С. Пушкин, упомянул его в 10 -ой главе "Евгения Онегина". Другой бы, ночь не спал и бегал по Лондону, - "жизнь удалась, теперь поколениями мое имя будут зубрить на уроках русского языка и литературы", но Тургенев ответил брату по английски, лаконично:
«Сообщаемые вами стихи о мне Пушкина заставили меня пожать плечами. Судьи меня и других осудившие делали свое дело: дело варваров, лишенных всякого света гражданственности, цивилизации. Это в натуре вещей. Но вот являются другие судьи. Можно иметь талант для поэзии, много ума, воображения и при всем том быть варваром. А Пушкин и все русские конечно варвары. У одного из них, у Жуковского, душа покрывает и заменяет неудобства свойственного всякому русскому положения... Итак, для меня всего приятнее было бы то если б бывшие мои соотечественники вовсе о мне не судили, или, если хотят судить, то лучше если б следовали суждениям Блудовых, Барановых, Сперанских и т. п. Если те, кои были несчастливее меня и погибли, не имели лучших прав на цивилизацию, нежели Пушкин, то они приобрели иные права пожертвованиями и страданиями, кои и их ставят выше суждений их соотечественников».
Александр Иванович на это ответил 2 сентября (в статье В. Истрина вероятно ошибочная дата 2 октября): «Твое заключение о Пушкине справедливо: в нем точно есть еще варварство и Вяземский очень гонял его в Москве за Польшу; но в стихах о тебе я этого не вижу и вообще в его мнении о тебе много справедливого. Он только варвар в отношении к Польше». На это Н. И. Тургенев ответил в свою очередь французским письмом; вот этот ответ в переводе:
«Много бы пришлось говорить о достоинстве поэта, которое Вы приписываете Пушкину и которое он сам себе приписывает. Это бы далеко завело. Байрон был несомненно поэт, но и не в его правилах и не в его привычках было валяться в грязи».