Серёга выпил стопарик, заел его пельменем, а потом вдруг, резко сменив тему, спросил:
— Слушай, Саня, а что – у нас тут выборы президента, да? Я видел какие-то транспаранты на улицах: «Все на голосование!»
Я проделал тут же процедуру: «стопарик + пельмень», и ответил:
— Да.
Серёга явно заинтересовался:
— Здорово! А кто, кстати, сейчас президент?
Его вопрос меня не удивил – Серёга живет в мире абстрактных категорий, практически среди платоновских эйдосов и монад Лейбница, и с нашей повседневной суетой знаком плохо.
— Петухов, — ответил я.
— Петухов? – удивился Серёга. – Но вроде бы был этот… как его?
— Петухов, — твёрдо ответил я. – Президент Петухов.
— Точно?
— Точно.
Серёга задумчиво посмотрел на меня, но спорить не стал.
Налил еще стопку, выпил, отправил вслед за ней пельмень.
— И ты пойдешь голосовать? – спросил он.
— Конечно, — ответил я. – Как же не идти.
— Правильно – одобрительно сказал Серёга. – Я бы тоже пошел, но у меня паспорт просрочен.
Я бы не удивился, если бы у него до сих пор был советский, серпасто-молоткастый паспорт, потому что такой он человек, Серёга. Не от мира сего.
— Ничего страшного, — сказал я. – Изберут и без тебя.
— Нет, — сказал Серёга. – Не так все просто. Ведь президент, как известно, есть волна вероятности, находящийся в суперпозиции, и в процессе выборов происходит коллапс волновой функции президента. То есть этого… как ты сказал? Президента Петухова.
Я тяжело вздохнул. Всякий раз, когда мы с Серёгой пьем водку, на каком-то этапе я начинаю чувствовать себя очень тёмным и ограниченным человеком, который читал и читает не те книги.
— А на нормальном языке? – попросил я, выпив стопку, и проглотив пельмень.
— Ты слышал про кота Шрёдингера? – спросил Серёга.
— Ну, конечно. Все-таки не столь темен. То ли жив, то ли нет.
— Ну вот, точно так же и президент. Находится в суперпозиции. То ли жив, то ли нет. Пока ты за него не проголосуешь. А когда бросишь бюллетень в урну – тут происходит коллапс волновой функции – и президент оказывается жив. Или мёртв.
Я осторожно оглянулся – времена нынче сложные, про мертвых президентов лучше громко не разговаривать. Разве что про президента США. Но он и так уже не жилец.
— Вчера по телевизору президента показывали. Посещал фабрику по производству веников. Все нормально у него с волновой функцией. Жив и здоров.
— Кот тоже жив и здоров, еду клянчит, мебель грызёт, обои царапает и елку новогоднюю роняет. Но стоит поместить его в коробку – и все радикально меняется. Как одиночный фотон, то есть квант света, так и президент… эээ…. Петухов ведет себя как частица. Но вот если мы возьмем пучок президентов Петуховых, летящих со скоростью света, и направим их на пластину с двумя параллельными щелями, то мы увидим волновые свойства президента Петухова.
Я представил себе пучок президентов Петуховых. Стало несколько тревожно.
— Хорошо. Но что меняет факт моего участия в выборах? Ведь президент Петухов – дай Бог ему здоровья – и завтра будет жив. Не меняет факт того, что я бросил в урну бюллетень, его существования или несуществования.
Я хотел добавить «к сожалению», но вовремя удержался.
— Вот тут ты и ошибаешься. Именно ты – как наблюдатель в квантовой механике – вдруг и непостижимым образом оказываешься тем фактором, который определяет, жив президент Петухов или умер!
— Не может такого быть! – я стал понемногу заводиться. – Ни мой бюллетень, ни сто миллионов других бюллетеней граждан нашей страны не окажут никакого влияния на президента Петухова. Завтра он точно так же будет президентом, и никто ничего с этим поделать не может.
— Это потому что ты не понимаешь. Именно ты определяешь факт жизни и смерти президента! Ты кидаешь в урну бюллетень – и президент Петухов, как и несчастный кот Шрёдингера – переходит в состояние «типа помер». И всё. Коллапс. Функция схлопнулась.
Я, уже потеряв всякую осторожность, начал горячиться – да и почти опустевшая бутылка начала давать эффект:
— Что за идеалистический вздор? Ничего с президентом не случится, даже если все сто миллионов напишут в бюллетене слово из трех букв! Потому что физическая реальность никак не зависит от воли, что отдельного человека, что ста миллионов. Да даже если бы и так — бы это было так, то для чего устраивали бы выборы? Ты никогда не задавал себе этот вопрос? Зачем рисковать драгоценной жизнью президента, которая дороже, чем жизнь какого-то невезучего кота.
— Вот не надо только на котов батон крошить! – строго сказал Серёга. – Кот делает этот мир немного добрее и милее. Можешь ли ты сказать это про Петухова?
Я задумался. И ответил:
— Нет.
— Вот! – сказал Серёга. – Именно поэтому в многомировой интерпретации Эверетта когда ты бросаешь бюллетень – то президент Петухов в другой, невзаимодействующей с нашей Вселенной, падает на пол, хватает ртом воздух, бьется в конвульсиях и умирает.
— Но не в моей Вселенной, — сказал я с грустью.
— Да, — сказал Серёга. – Не в твоей.
— Но тогда зачем они устраивают все эти выборы?
— Объясняю, — сказал Серёга. – На пальцах. Смотри, Саня. Когда мы открываем сейф, в котором заперт наш кот. Заметь, что в сейфе, а не в ящике, как многие полагают. Что мы видим? Что кот или жив, или умер.
— Жалко котяру, — сказал я, хлюпнув носом.
— Жалко, — согласился Серега. – Но мир вообще жестокая вещь. Однако отмотаем немного назад. Когда сейф еще заперт. Откуда мы знаем, что кот там вообще есть? Если не мы его сами туда поместили. Мы не знаем. То есть здесь уже другая суперпозиция: быть может, что никакого кота в сейфе и нет. Ни живого, ни мертвого.
— А что есть?
— Ничего нет. Ничто. Вот и с президентом – если не устраивать выборы, то мы точно так же не знаем: есть президент Петухов или его вовсе нет.
— Но по телевизору же показали. На заводе веников.
— Даже если вам показали правду, это не имеет никакого значения. Потому что существование президента Петухова зависит исключительно от тебя, как от наблюдателя. Потому что как Вселенная создает наблюдателя для того, чтобы быть в позиции существования, так и выборы существуют для того, чтобы президент Петухов был извлечен из суперпозиции «то ли есть, то ли нет». Потому что иначе… Представь себе, Саня: бесконечное ничто, в котором нет ни времени, ни пространства, и в этом ничто маленький, жалкий, беспомощный президент Петухов, и не частица, и не волна, а хрен знает что. И вот именно для этого выборы: чтобы президент вышел в позицию «он есть», а уже от того, как ты лично проголосуешь, зависит, чтобы его вектор состояния стал «жив» или «помер».
— Подожди, но ведь не только я кладу в урну бюллетень? – вдруг осенило меня. – Сто миллионов человек.
Серёга равнодушно махнул рукой.
— В мультивселенной десять в пятидесятой степени вариантов. Хватит на всех. Где-то президента Петухова расстреливают у кремлевской стены, где-то он уходит иноком в монастырь отмаливать грехи, где-то превращается в огнедышащего дракона и улетает в Шамбалу, где-то распадается на фермионы или бозоны.
— Но не в моей… — вздохнул я. – На фермионы или бозоны.
— Не в твоей, – подтвердил Серёга.
Тут меня осенило.
— Но ведь ты, ты же ведь не голосуешь. А это значит…
— Не знаю, — сказал Серёга. – Надо проверять. Потому что настоящая наука строится все-таки на экспериментах, а не на интерпретациях. Возможно, наша Вселенная просто сколлапсирует. Или в ней изменятся какие-то фундаментальные константы. Или изменится направление стрелы времени. Или возникнет такая новая Вселенная, где люди будут жить долго, честно и счастливо, без президентов Петуховых, буржуев и ментов.
— Полицейских, — поправил я. – Их сейчас полицейскими называют.
Мы молча допили водку.
Перед моими глазами стояла картина – летит в темноте сквозь двойную щель со скоростью света президент Петухов, орут несчастные коты, злобно хихикает Шрёдингер, рождаются новые Вселенные, и там мы с Серёгой пьем не водку пшеничную, а коньяк Мартель, в то время как полицейские превращаются в бабочек и порхают безмятежно в голубом небе…
— Ну, — сказал я, помотав сперва головой, чтобы отогнать видения. – А не сходить ли нам за второй? Пока суперпозиция не схлопнулась.
Посмотрел я вчера на рекламу выборов , ну, ту самую, где Темнейший и какие-то люди. Не из кого выбирать, да- где Грудинин, где Собчак, где этот, как его... Подвальный? Забыл уже, кто это. Не за кого голосовать, кроме самого главного.
Я тут третьего дня в Казань ехал на горнолыжку, на трассе ничего не ловилось, кроме какого-то местного радио "Вести". Так они зарядили агитки к выборам: по кругу запустили два аудиофайла. От ЛДПР и какого-то мямлю, ни слова не разобрал, что он там бормотал. Зато ЛДПР, фигурально выражаясь, подняли знамя с портретом Жириновского, вышитым золотыми нитками с инкрустацией бриллиантами. "Вот, мол, это помните? - Жириновский предсказал! А это знаете? - Жириновский предсказал!" Потом мямля что-то бормочет. Потом опять "Жириновский предсказал!!!" И так по кругу. Я все надеялся, что прекратят, но на третий раз просто вырубил нафик радио и поехал под шум колес.
Мне давеча звонила мадемуазель, представилась из штаба ЛДПР и начала беседу так: "вы слышали о Жириновском? А вы знаете, что большинство его предсказаний сбылось и продолжают сбываться?" Натурально, сектанты. Я, чтобы не записали лишнего для ИИ успел только прокричать роботу-женщине: "Живе ЛДПР! "
особенно даванков карикатура - "я пришел в политику из простых людей, я хочу чтобы все жили хорошо, программу еще не придумал". В морду бы пробить с ноги клоуну.
— Слушай, Саня, а что – у нас тут выборы президента, да? Я видел какие-то транспаранты на улицах: «Все на голосование!»
Я проделал тут же процедуру: «стопарик + пельмень», и ответил:
— Да.
Серёга явно заинтересовался:
— Здорово! А кто, кстати, сейчас президент?
Его вопрос меня не удивил – Серёга живет в мире абстрактных категорий, практически среди платоновских эйдосов и монад Лейбница, и с нашей повседневной суетой знаком плохо.
— Петухов, — ответил я.
— Петухов? – удивился Серёга. – Но вроде бы был этот… как его?
— Петухов, — твёрдо ответил я. – Президент Петухов.
— Точно?
— Точно.
Серёга задумчиво посмотрел на меня, но спорить не стал.
Налил еще стопку, выпил, отправил вслед за ней пельмень.
— И ты пойдешь голосовать? – спросил он.
— Конечно, — ответил я. – Как же не идти.
— Правильно – одобрительно сказал Серёга. – Я бы тоже пошел, но у меня паспорт просрочен.
Я бы не удивился, если бы у него до сих пор был советский, серпасто-молоткастый паспорт, потому что такой он человек, Серёга. Не от мира сего.
— Ничего страшного, — сказал я. – Изберут и без тебя.
— Нет, — сказал Серёга. – Не так все просто. Ведь президент, как известно, есть волна вероятности, находящийся в суперпозиции, и в процессе выборов происходит коллапс волновой функции президента. То есть этого… как ты сказал? Президента Петухова.
Я тяжело вздохнул. Всякий раз, когда мы с Серёгой пьем водку, на каком-то этапе я начинаю чувствовать себя очень тёмным и ограниченным человеком, который читал и читает не те книги.
— А на нормальном языке? – попросил я, выпив стопку, и проглотив пельмень.
— Ты слышал про кота Шрёдингера? – спросил Серёга.
— Ну, конечно. Все-таки не столь темен. То ли жив, то ли нет.
— Ну вот, точно так же и президент. Находится в суперпозиции. То ли жив, то ли нет. Пока ты за него не проголосуешь. А когда бросишь бюллетень в урну – тут происходит коллапс волновой функции – и президент оказывается жив. Или мёртв.
Я осторожно оглянулся – времена нынче сложные, про мертвых президентов лучше громко не разговаривать. Разве что про президента США. Но он и так уже не жилец.
— Вчера по телевизору президента показывали. Посещал фабрику по производству веников. Все нормально у него с волновой функцией. Жив и здоров.
Серёга презрительно усмехнулся, наливая очередную стопку.
— Кот тоже жив и здоров, еду клянчит, мебель грызёт, обои царапает и елку новогоднюю роняет. Но стоит поместить его в коробку – и все радикально меняется. Как одиночный фотон, то есть квант света, так и президент… эээ…. Петухов ведет себя как частица. Но вот если мы возьмем пучок президентов Петуховых, летящих со скоростью света, и направим их на пластину с двумя параллельными щелями, то мы увидим волновые свойства президента Петухова.
Я представил себе пучок президентов Петуховых. Стало несколько тревожно.
— Хорошо. Но что меняет факт моего участия в выборах? Ведь президент Петухов – дай Бог ему здоровья – и завтра будет жив. Не меняет факт того, что я бросил в урну бюллетень, его существования или несуществования.
Я хотел добавить «к сожалению», но вовремя удержался.
— Вот тут ты и ошибаешься. Именно ты – как наблюдатель в квантовой механике – вдруг и непостижимым образом оказываешься тем фактором, который определяет, жив президент Петухов или умер!
— Не может такого быть! – я стал понемногу заводиться. – Ни мой бюллетень, ни сто миллионов других бюллетеней граждан нашей страны не окажут никакого влияния на президента Петухова. Завтра он точно так же будет президентом, и никто ничего с этим поделать не может.
— Это потому что ты не понимаешь. Именно ты определяешь факт жизни и смерти президента! Ты кидаешь в урну бюллетень – и президент Петухов, как и несчастный кот Шрёдингера – переходит в состояние «типа помер». И всё. Коллапс. Функция схлопнулась.
Я, уже потеряв всякую осторожность, начал горячиться – да и почти опустевшая бутылка начала давать эффект:
— Что за идеалистический вздор? Ничего с президентом не случится, даже если все сто миллионов напишут в бюллетене слово из трех букв! Потому что физическая реальность никак не зависит от воли, что отдельного человека, что ста миллионов. Да даже если бы и так — бы это было так, то для чего устраивали бы выборы? Ты никогда не задавал себе этот вопрос? Зачем рисковать драгоценной жизнью президента, которая дороже, чем жизнь какого-то невезучего кота.
— Вот не надо только на котов батон крошить! – строго сказал Серёга. – Кот делает этот мир немного добрее и милее. Можешь ли ты сказать это про Петухова?
Я задумался. И ответил:
— Нет.
— Вот! – сказал Серёга. – Именно поэтому в многомировой интерпретации Эверетта когда ты бросаешь бюллетень – то президент Петухов в другой, невзаимодействующей с нашей Вселенной, падает на пол, хватает ртом воздух, бьется в конвульсиях и умирает.
— Но не в моей Вселенной, — сказал я с грустью.
— Да, — сказал Серёга. – Не в твоей.
— Но тогда зачем они устраивают все эти выборы?
— Объясняю, — сказал Серёга. – На пальцах. Смотри, Саня. Когда мы открываем сейф, в котором заперт наш кот. Заметь, что в сейфе, а не в ящике, как многие полагают. Что мы видим? Что кот или жив, или умер.
— Жалко котяру, — сказал я, хлюпнув носом.
— Жалко, — согласился Серега. – Но мир вообще жестокая вещь. Однако отмотаем немного назад. Когда сейф еще заперт. Откуда мы знаем, что кот там вообще есть? Если не мы его сами туда поместили. Мы не знаем. То есть здесь уже другая суперпозиция: быть может, что никакого кота в сейфе и нет. Ни живого, ни мертвого.
— А что есть?
— Ничего нет. Ничто. Вот и с президентом – если не устраивать выборы, то мы точно так же не знаем: есть президент Петухов или его вовсе нет.
— Но по телевизору же показали. На заводе веников.
— Даже если вам показали правду, это не имеет никакого значения. Потому что существование президента Петухова зависит исключительно от тебя, как от наблюдателя. Потому что как Вселенная создает наблюдателя для того, чтобы быть в позиции существования, так и выборы существуют для того, чтобы президент Петухов был извлечен из суперпозиции «то ли есть, то ли нет». Потому что иначе… Представь себе, Саня: бесконечное ничто, в котором нет ни времени, ни пространства, и в этом ничто маленький, жалкий, беспомощный президент Петухов, и не частица, и не волна, а хрен знает что. И вот именно для этого выборы: чтобы президент вышел в позицию «он есть», а уже от того, как ты лично проголосуешь, зависит, чтобы его вектор состояния стал «жив» или «помер».
— Подожди, но ведь не только я кладу в урну бюллетень? – вдруг осенило меня. – Сто миллионов человек.
Серёга равнодушно махнул рукой.
— В мультивселенной десять в пятидесятой степени вариантов. Хватит на всех. Где-то президента Петухова расстреливают у кремлевской стены, где-то он уходит иноком в монастырь отмаливать грехи, где-то превращается в огнедышащего дракона и улетает в Шамбалу, где-то распадается на фермионы или бозоны.
— Но не в моей… — вздохнул я. – На фермионы или бозоны.
— Не в твоей, – подтвердил Серёга.
Тут меня осенило.
— Но ведь ты, ты же ведь не голосуешь. А это значит…
— Не знаю, — сказал Серёга. – Надо проверять. Потому что настоящая наука строится все-таки на экспериментах, а не на интерпретациях. Возможно, наша Вселенная просто сколлапсирует. Или в ней изменятся какие-то фундаментальные константы. Или изменится направление стрелы времени. Или возникнет такая новая Вселенная, где люди будут жить долго, честно и счастливо, без президентов Петуховых, буржуев и ментов.
— Полицейских, — поправил я. – Их сейчас полицейскими называют.
Мы молча допили водку.
Перед моими глазами стояла картина – летит в темноте сквозь двойную щель со скоростью света президент Петухов, орут несчастные коты, злобно хихикает Шрёдингер, рождаются новые Вселенные, и там мы с Серёгой пьем не водку пшеничную, а коньяк Мартель, в то время как полицейские превращаются в бабочек и порхают безмятежно в голубом небе…
— Ну, — сказал я, помотав сперва головой, чтобы отогнать видения. – А не сходить ли нам за второй? Пока суперпозиция не схлопнулась.