Сейчас, сейчасКак надлежит командовать солдатами в зависимости от их нации
vott.ru — «Обязанности губернатора крепости» мессира Антуана де Вилля, ковалера (книга, содержащая всякого рода правила, которые надлежит соблюдать, дабы обеспечить крепость всем необходимым для поддержания боеспособности, а равно обороны и отражения любый нападений). 1639г.
Помимо наших соотечественников французов мы принимаем на службу в гарнизоны представителей еще трех наций, с которыми поддерживаем сношения: это немцы (под которыми я подразумеваю также швейцарцев, фламандцев, голландцев и англичан), итальянцы и испанцы. Опишем же характер и наклонности каждой из них применительно к военному делу и военным порядкам и расскажем, как губернатору надлежит с ними обращаться.
Швейцарцы сильно отличаются от немцев, хотя и говорят почти на том же самом языке. Люди эти грубоваты, нерасторопны в делах, от своего запросто не отступятся — следовательно, их мудрено переубедить и склонить к иному мнению. Они любят побаловать себя, особенно едой и выпивкой; трудно свыкаются с нежданными тяготами; хотят получить ровно то, что им обещано; добросовестно держат собственные обещания; никогда не пренебрегают своим долгом и обязанностями, строго соблюдают порядок, весьма старательны в том, за что взялись; терпеливо сносят каждодневную усталость, которую почитают неизбежной. Они быстро отыскивают все, могущее понадобиться им для еды и ночлега, изобретательны в ремесле, повинуются своим начальникам, честны, бесхитростны, не питают ни к кому ни любви, ни ненависти, но стоят за тех, кто им больше даст, — до других им дела нет. По ним так лучше обороняться, чем атаковать, а в крепости — скорее давать отпор внезапным нападениям, нежели держать осаду. Они не слишком храбры и не столь уж решительны, однако в обиде — горячи и ратуют за порядок и справедливость. Швейцарцам нужно, чтобы губернатор в точности и без упущений предписывал им все, что надлежит делать, но сперва объяснил, в чем заключается их долг, а также обеспечил всем обещанным. Интересами этих людей пренебрегать нельзя, потому что швейцарцы до крайности корыстолюбивы и не считают себя обязанными повиноваться, когда им забывают заплатить. Они требуют полного расчета и, пока не получат того, что им причитается, слушать вас не станут. Сетовать перед ними на тяжелое время или нужду — без толку, они все равно повернут на свое и поскольку неотесанны по натуре, то не смогут или не пожелают больше вникать в ваши доводы и от первоначальных требований не отступятся. Точь-в-точь исполняя все, на что подписались, они убеждены, что нет таких обстоятельств, которые бы извинили задолженность, и, равно, представить себе не могут, что по какой бы то ни было причине останутся без удовлетворения. Поэтому для швейцарцев всегда следует держать наготове монету, ни в коем случае не полагаться на их брата в каком-либо рискованном предприятии и не доводить их в крепости до нужды: они нипочем не станут терпеть лишения, ибо по натуре к тому не расположены, и пекутся лишь о собственном кармане. Я считаю, что в мирное время они очень подойдут для охраны крепости, а в военное — для попечения об орудиях; ничего иного губернатор поручать им не должен. Ему не стоит делать им взыскания или грубо отчитывать, — однако терпимостью и обхождением он также вряд ли многого добьется. Управлять этими людьми он сможет без труда — пусть только с самого начала объяснит им, чего от них хочет, ибо, упустив что-нибудь из виду, изменив какое-либо предписание или привычный им уклад, вряд ли добьется нужного результата, — и обеспечит всем обещанным, дабы они не вышли из повиновения.
Немцы были некогда людьми порядочными, честными, более воинственными и толковыми, нежели швейцарцы, которым по естеству близки, — но теперь (во всяком случае, у нас во Франции) переменились до такой степени, что мы не находим в них и тени прежних достоинств. Они исполнены пороков и злых намерений: воровство и грабежи для немцев — каждодневное занятие, поджоги — потеха, насилие и глумление над женщинами — игрище, умерщвление несчастных селян — привычное дело. Когда они сильнее, то с друзьями обходятся не лучше, чем с недругами: одним словом, оказаться возле лагеря немцев — все равно что подойти к неприятельским позициям. Сомневаюсь, чтобы людям, принявшим за обычай такую неистовую разнузданность, позволительно было служить в крепости, — этак недолго довести до разложения и весь гарнизон. Поэтому я не советую губернатору принимать к себе каких бы то ни было выходцев из этой шайки, если те не вернутся к своему прежнему поведению: они горазды лишь бесчинствовать да сеять смуту среди остальных, а ничтожная польза, приносимая ими на службе, не идет ни в какое сравнение с тем неслыханным ущербом, который терпит от них страна. Не стану распространяться о том, как надлежит управлять немцами и людьми подобных же качеств, — скажу одно: таких к крепости и близко подпускать нельзя.
Среди тех, кто поступает в военную службу за пределами своей страны, мы почти не встречаем ни голландцев, ни фламандцев, если только речь не идет о службе на море. Те, впрочем, близки по характеру швейцарцам, — разве что недолюбливают иноземцев, в особенности нас. Поэтому, окажись они в крепости, за ними надлежит надзирать. Они очень недоверчивы, да и нрав у них довольно дурной. Обходиться с ними стоит строже, чем со швейцарцами, ибо, в отличие от швейцарцев, они не слишком добросовестны.
Англичан на французской военной службе почти нет, чаще они предаются Голландии. Это люди надменные, ненавидящие нас, наделенные дурным характером, изворотливые, непокорные и менее, чем все прочие, страшащиеся наказания. С ними следует держаться сурово, карать за любой проступок и никогда не набирать гарнизон только из них одних. Когда англичане преизрядны числом, их необходимо разобщить, не доверять ни в каких важных делах, следить, как они себя ведут, и ни в коем случае не выдавать им жалованье вперед, ибо при малейшем поводе они покинут
вас, и еще скорей — когда вы сполна с ними рассчитаетесь.
Итальянцы — некогда пример доблести, мужества и военной организации — сильно подрастеряли свои славу и величие, однако многое в себе сохранили и не выродились окончательно. Если бы власть Римской империи длилась доныне, думаю, их дисциплина и достоинства остались бы прежними. Еще они умны, находчивы, обладают склонностью как к добру, так и ко злу, смотря к чему обратятся, — и способны к военному ремеслу не хуже представителей других наций. Не наделенные отчаянной храбростью, как французы, они, тем не менее, обладают иными качествами, которые ее возмещают. Они довольно удалы, хотя отнюдь не бесстрашны, и удальство это, как и прочие присущие им качества, неотделимо от благоразумия: когда итальянцы сталкиваются с опасностью, то вначале прикидывают, как бы ее избежать. Держатся они учтиво; знают толк в еде, беседе и обхождении; когда в чем-либо явится нужда — мирятся с ней; очень выносливы, работают более-менее достойно, хозяйственны и, можно считать, не воруют и не учиняют поджогов. Их пороки скорей — проявления сластолюбия. Итальянцы чрезвычайно мстительны и, пока не подвернется случай свершить месть, ничем не выдают своего гнева Губернатор волен отряжать их на службу, куда пожелает, но должен предложить им приличные условия, а поскольку итальянцев нетрудно уговорить, если взяться за это с умом, — сумеет подвигнуть их на что угодно. Когда начальники допускают промах, итальянцы тотчас подмечают его и оборачивают к своей пользе, поэтому надлежит следить за тем, что делаешь, и вести себя по справедливости и с достоинством. От этих людей можно добиться куда больше, если воззвать к их чести и великодушию, посулить награду или продвижение по службе, а не стращать наказанием. Они довольно послушны, и коль скоро губернатор подвергнет легкой каре первого, кого уличит в провинности и отчитает его при всех, то даст острастку и остальным. Излишняя строгость с ними не нужна: они и сами понимают, в чем заключается их долг
и за какие проступки грозит взыскание. Они бережливы, умеренны и если губернатор расположит их к себе добротой и уговорами, то терпеливо снесут любые лишения. Короче говоря, под командованием человека мудрого и отважного итальянцы сгодятся и для полевой и для гарнизонной службы: в том убеждает нас пример Фландрии, которую они защищают. Благодаря итальянским армиям император сумел поправить свои дела и спасся от близкого поражения. Из Италии вышло и выйдет еще немало великих полководцев. Подходящ и темперамент итальянцев — они далеки от безрассудной храбрости, настолько же осторожны, насколько исполнительны и берегут себя в бою. Губернатор будет доволен, если заполучит к себе солдат этой нации, не говоря уж о том, что они подадут благой пример другим. Избегать надлежит лишь брессанцев, потому что те по натуре
вероломны.
Не стану умалчивать ни о чем, что надлежит поставить в заслугу испанцам, хотя они нам и враги, — и да позволят они вместе с тем описать также их недостатки — наряду с недостатками, присущими другим народам, в том числе и моему собственному. Испанцы преданы своему государю и держат слово даже по отношению друг к другу. Они очень стойко переносят лишения — в чем я не вижу ничего удивительного, ибо в их краях немногие пробавляются лучше, нежели на армейской службе. В обороне они превосходны, нипочем не отступятся от дела, требующего терпения, усердны в военной подготовке. Между ними велико взаимное уважение, еще более почитают они своих начальников, а приказам подчиняются слепо. Испанцы до такой степени непритязательны и экономны, что в иных местах прослыли бы скрягами и крохоборами. Они осторожны и осмотрительны, подчас выказывают больше удали, чем можно было бы ожидать, однако удаль эта отдает скорее трусостью, нежели бесстрашием, и сподвигнуть их на опасное предприятие не так-то просто. Честь, которую испанцы ставят очень высоко, смешана у них с изрядной долей тщеславия: если они идут на риск, то лишь ради награды или из бахвальства. Почувствовав свою силу, становятся несносными и там, куда пробрались под видом агнцев, всегда оборачиваются волками; исполненные жадности, тащат все, что могут унести, и если не грабят на дорогах, то обокрасть тайком действительно способны. Губернатору, в чьем гарнизоне они служат — хотя сейчас во Франции нет ни одного такого гарнизона, — лучше им не доверять, напротив, — держаться мнения, что они постоянно настроены против нас. Он волен обходиться с ними как пожелает, ибо они приноравливаются к любому порядку командования, но ни в коем случае не должен полагаться на них в рискованных предприятиях, ибо успеха не видать, и если все же намерен поручить им опасное дело, то пусть воздаст им похвалу или как-нибудь польстит — на это они падки. Испанцы избегают лишений, если и терпят таковые, то через силу и долго вынашивают свою месть — поэтому человек, оскорбивший кого-нибудь из них, должен знать, что, в случае чего, прощения не дождется. В заключение скажу, что не посоветовал бы брать кого-нибудь из них к себе на службу, ибо нам доподлинно известно: они наши враги и всегда ими останутся.
Настал черед поговорить и о французах, и, хотя меня больше занимает, каковы они числом, я опишу их характер, не отклоняясь от выбранного правила — говорить лишь о том, что касается военного ремесла и дел, на которые губернатору, радеющему о надлежащем отправлении своих обязанностей, пристало обращать особое внимание. Чтобы мне поверили иностранцы, начну с недостатков — таким образом, в моей правдивости не усомнятся и когда речь пойдет о достоинствах. Было бы ошибкой скрывать то, о чем наслышан весь свет и о чем твердят историки: французы нетерпеливы, непостоянны, неверны, строптивы, безрассудны, дерзки, легко вспыхивают, но быстро остывают, вначале — мужи из мркей, а под конец — хуже женщины. Мы не слишком приспособлены к тяжелому труду, плохо переносим превратности погоды, голод, жажду, не можем долго настаивать на своем. Добавлю еще, что наши военачальники и генералы норовят сражаться плечом к плечу с солдатами, в то время как иные особы, далекие от армии, домогаются генеральских полномочий, — а о делах мы начинаем справляться, когда они уже наполовину сделаны, и зачастую не так, как нужно. Но раз уж мы честно исповедуемся в этих грехах, нельзя не признать, что все они происходят от благородного пламенного темперамента, превращающего нас в людей азартных, неистовых и неизменно деятельных. Если французов не обратить против врага, они начнут ссориться и затевать распри между собой. Они непостоянны из-за тяги к новизне и высоким свершениям; нетерпеливы — потому что почитают трусостью или слабостью не исполнить того, что задумали; неверны — лишь когда служат врагам, своего же государя или губернатора не предадут никогда. Им и впрямь трудно терпеть лишения, так как в своих краях они привыкли жить в достатке, но если их приучить, то в выносливости они не уступят никому на свете. Виной тому, что даже их командиры и генералы рискуют собой, как простые солдаты, — удаль, бьющая через край; когда в дела армии вовлечены люди невоенные, — это говорит о незаурядном уме этих людей и о вольных обычаях нашей страны, — ну а если французы не просят советов, то единственно потому, что не думают ни о трудностях, ни о невозможности их преодолеть. В остальном же — коль скоро мы говорим исключительно о войне — никто не сможет отрицать, что французы исполнены чести и истинного мужества и что лишь они одни так бесшабашно, не думая об опасности, рискуют собой. Все остальные берегутся и если уж идут на риск, то считают, будто оказывают великую услугу и свершают что-либо невероятное. Французы же, напротив, бросаются вперед очертя голову, ибо убеждены, что иначе подвергнутся насмешкам и будут недостойны носить оружие — для них это естественно, так что от бахвальства они далеки. Другие куда расчетливей, да и в хитростях смыслят побольше, — наши же ломят напрямик, забыв обо всем. Но, пожалуй, я затянул рассказ о тех качествах, которые и без того известны каждому, присовокуплю лишь, что французы изначально не желают терпеть строгости командования и им нельзя прощать никакой оплошности, пока они не научатся блюсти дисциплину. Их нужно держать в страхе и повиновении и не позволять в чем бы то ни было ни малейшей поблажки — иначе они, право слово, вмиг распустятся и сами позволят себе что захотят. Губернатору следует обходиться с ними жестко и показывать свою власть. Давать слабину не стоит, но любое свое обещание он должен держать неукоснительно — ибо если чем пренебрежет, то они пренебрегут стократ: пусть же следит за тем, как они служат, и, требуя от солдат исполнения долга, сам подает в том пример. Когда губернатор поступает так, остальные офицеры волей-неволей начнут ему подражать, да и солдатам придется делать то же, что их командирам. Хорошо, когда он временами обращается к солдатам с речью или же беседует с ними, — но не слишком часто и без панибратства,дабы они не утратили почтения и, употребляя сей обычай во зло, не пожелали разговаривать с губернатором будто с ровней или приятелем, когда бы ни явилась охота: лучше приберечь теплые слова до подходящего случая. Мне не доводилось видеть никого, кто пользовался бы этим средством с большей выгодой и был бы в нем искуснее, нежели герцог Карл-Эммануил Савойский. Накануне сражения он сам обходил свои войска ряд за рядом, называл по именам тех, с кем был знаком, отличившихся в прошлых боях — ставил в пример остальным, одних похлопывал по плечу, других — обнимал как ровню, обещал награды и чины — и действительно награждал после боя перед всей армией. Иногда, повстречав отряд солдат, он заводил разговор с теми из них, кого знал, и бросал им мимоходом по пистолю. Он никогда не ронял своего княжеского величия, но был настолько милостив и так умел расположить к себе, что солдаты готовы были пойти за ним и в огонь и в воду. Точно так же можно поладить и с французами — не умеряя своей строгости, держаться с ними по-дружески и помнить об их заслугах. А поскольку французы горды, то те из них, кто еще не снискал заслуг, будет стремиться догнать своих товарищей и быть с ними наравне. Я привел этот пример, ибо он может оказаться весьма полезным, подводя же итог, скажу: чтобы командовать французами, нужно быть взыскательным, следить за исполнением своих приказов, не давая спуску провинившимся, и самому никогда и ни в чем не отступать от дисциплины, а кроме того, выказывать им при случае свое расположение, взывать к их чести, а после боя — отличать наградами.
Приводя ниже рассказ о нравах выходцев из некоторых других стран, прошу у читателей прощения: во Франции, не поддерживающей никаких связей со склавонами, греками и турками, он излишен и послужит разве что развлечением для любопытных. Однако, пожив среди названных людей, узнав их характер, обычаи и усвоив язык, я упомяну о них в нескольких словах.
Склавоны — или, как они говорят, славяне, что означает «славные», — иначе именуемые далматинцами, а в древности известные как иллирийцы, населяют несколько провинций, в том числе и Хорватию, по которой они, служа в армиях наших врагов, получили прозвание хорватов. Это народ очень дикий, грубый, не почитающий Бога и почти неуправляемый (я имею в виду селян, ибо в городах порядок довольно строг). Живут они в великой умеренности, скорее даже в нужде: обычная их пища — рис, молочные продукты, вода и, когда случается, вино. Кусок жареной баранины для них — праздник, лучшая постель — охапка листьев. Рубах они не носят (а их женщины — лишь до пояса), ночуют на пастбище, со стадами, которые охраняют, весьма закалены в труде — на суше и на море, верхом и пешими. К врагам — люты, а когда выпьют лишнего на своих гульбищах, которые называют кермеш, то, поссорившись, дерутся на топорах-брадвах, бросая их с десяти шагов с большой меткостью, или палят друг по другу в упор из аркебуз. Большие воры, соседям не доверяют, отличаются изрядной подозрительностью и мало на что соглашаются, ибо, кроме того, что вбили себе в голову, ничего не желают слушать. Среди них трудно вкоренить дисциплину, отличную от той, к которой они привыкли. Они вполне подходят для армейских трудов, поскольку, как и их лошади, не ведают усталости ни днем ни ночью, хорошо переносят голод и жажду, довольствуются малым и, родившиеся в нужде, никогда не ропщут на тяготы; в бою — отчаянны, атакуют издалека, скача во весь опор, а затем рассеиваются и соединяются снова. Своих лошадей, худых и быстрых, они заставляют высоко держать голову, ибо в сражении, пригибаясь, используют ее как щит. Если дрогнуть перед ними, они бросаются в погоню и истребляют всех без пощады. Пешим им грош цена, зато на море они довольно умелы — и как гребцы, и как воины. Тот, кто решил взять этих людей себе на службу, пусть позволит им жить своим укладом и отряжает лишь для того, чтобы предпринимать набеги, опустошать округу, изматывать неприятельскую армию — или же, получив перевес в бою, довершить ее разгром.
У греков от былой доблести не осталось и следа — подавленные тиранией турок, покоривших всю их страну, они наделены разве что хитростью да пороками, которые в себе лелеют. Люди эти охочи до наслаждений, чуждаются труда, очень непостоянны, подозрительны, плутоваты, не держат ни обещаний, ни клятв. Большие льстецы: тому, от кого надеются что-либо получить, всячески угождают. Чтобы в них не обмануться, лучше им не доверять. Греки отнюдь не смельчаки и, будь даже вооружены до зубов, не отважатся напасть на человека, который решительно обнажит против них шпагу. В армиях они легко свыкаются с чужими порядками, подчиняются любым уставам и дисциплине, какие бы им ни дали, довольно точны в исполнении приказов, с готовностью повинуются и уважают командиров. Когда предстоит битва, они весьма ловко изображают храбрецов и, если соберутся скопом, могут даже перебороть свою истинную сущность. Довольствуются малым, едят все, что предложат: говорят, если на пустынный остров попадут грек и осел, то осла голод доконает раньше, потому что грек не погнушается ничем — ни корнями, ни рыбой в чешуе; и все же, когда выпадает случай, эти люди любят хорошо поесть. Они могут служить также и в гарнизоне, ибо без труда приспосабливаются к любым условиям и в конце концов становятся такими же, как и все остальные.
Турки, которые походят на склавонов и греков, ибо населяют близлежащие к ним провинции, — народ дикий, отсталый и грубый, на взгляд иностранцев — варвары. Их легко подкупить, и нет нации более продажной: ради денег они выдадут головой и начальников, и кровную родню. Страшатся турки лишь наказаний, а точнее говоря, пыток, причиняющих виновным жестокие страдания. Друг другу они никогда не доверяют, питаются не лучше склавонов, в армии довольствуются рисом или мукой, а особым лакомством почитают соленое мясо, которое поедают в течение долгого времени, никак иначе не приготавливая. Вино им не позволено, но, если его удается добыть, они напиваются. Они довольно горячи, хотя храбростью не отличаются, вступают в бой лишь крупными силами и с численным превосходством, более сноровисты и сильны на коне, нежели в пешем строю. Я видел, какие фокусы они проделывают в седле — никогда не пригибаются, когда мчатся во весь опор, подбрасывают перед собой копья и успевают поймать их на лету; подхватывают с земли упавшие стрелы, перепрыгивают на скаку с лошади на лошадь. Ни лишений, ни труда турки не боятся, ибо с рождения только к ним и привычны, а войну предпочитают миру, ибо край их очень беден и все, что в нем есть, потребляют только санджаки, то есть губернаторы, да янычары.