Гимназист первого класса Балушка был мальчиком добросовестным, и потому еще за день до исповеди он каллиграфически записал все свои грехи на листочке, вырванном из тетради по чешскому языку соседа по парте. На следующий день в девять часов, сдав письменное задание по арифметике, он дополнил список своих грехов: «Списывал задание по арифметике». Балушка был хорошим мальчуганом, верил поучениям патера, что обманывать учителей – один из самых ужасных грехов. Чуть ли не смертный грех.
– Ибо, – говорил им на последнем уроке законоучитель, – чем больше грех, тем строже и тяжелее наказание. Если вы искренне не покаетесь в своих прегрешениях, то на Страшном суде тщетно станете вопить; кто списывает – покайтесь, иначе вашим уделом будут безутешные слезы и стенания.
За каждый грех предназначены особые муки. Один час в аду тяжелее ста лет самых страшных мучений на земле. Оплачьте свои грехи, не подсказывайте, не списывайте, не обманывайте учителей своих, дабы в Судный день быть среди праведных.
– Я прошу вас, пан коллега, – обратился недавно к законоучителю преподаватель математики, – поговорите на ближайшем уроке с первоклассниками, чтобы они меня не обманывали. Ребята организовали коллективное списывание, их письменные работы или все одинаково хороши, или во всех одни и те же ошибки.
Законоучитель охотно принялся внушать первоклассникам, что в Судный день послушание будет цениться гораздо выше всяких ухищрений людских. Обманы же не будут прощены. Списывание школьных заданий карается на земле двойкой и снижением отметки за поведение, а на том свете – вечными муками. Кто списывает – пусть покается с благим намерением больше не обманывать.
Вот почему после первой же контрольной Балушка и внес в список своих грехов: «Списывал задание по арифметике».
А в десять часов список пополнился еще одной записью: «Состою членом тайного общества «Чертово копыто». Если уж исповедоваться, надо рассказать все и очистить свою душу. А после покаяния можно снова грешить, опять состоять членом этого страшного тайного общества, которое приносит ему столько разных выгод.
Общество и впрямь было страшным. Мафия ничто по сравнению с «Чертовым копытом». Жуткие тайные общества Китая пасуют перед «Чертовым копытом», ибо «Чертово копыто» – общество первоклассников по обману учителей.
Лучшие ученики класса состояли его членами, даже любимчики учителей, те, что носили письменные работы преподавателям на дом. Один списывал у другого, один другому подсказывал, а когда несли тетради учителям, брали с собой чернильницу и ручку и где‑нибудь в подъезде исправляли ошибки в работах.
«Чертово копыто» раскидывало свои страшные тайные сети на уроках латыни, чешского языка, истории, естествознания, математики.
Членом общества был даже сын учителя латинского языка, он тайком стирал в журнале отца крестики и прочие неблаговидные значки против имен своих одноклассников.
Перед исповедью, в десять часов утра, во время перемены, во дворе собрались все члены общества, и председатель его Катанок, сын учителя латыни, оповестил, что после уроков все должны встретиться у крепостной стены и решить, как вести себя на сегодняшней исповеди.
– Будем присягать на Коране, – сказал он.
«Чертово копыто» было обществом магометанским.
Все собрались и расположились над садом Фолиманки.
Каганек принес турецкий пиастр, который взял из отцовской коллекции. Арабские письмена на монете должны были заменить Коран.
– Говори, брат мой, – произнес Вомар.
– Уважаемые господа, – начал Каганек, – сегодня мы идем на исповедь. Надеюсь, что среди нас нет мерзавца, который предаст наше общество. Кто собирается сказать на исповеди, что он член общества «Чертово копыто», пусть выступит вперед, и я его убью.
– Но ведь существует тайна исповеди, – запротестовал Балушка, бывший первым драчуном в классе. – Во всяком случае, я покаюсь в этом. Законоучитель не посмеет никому сказать. Ему надо получить на это разрешение папы римского. А я грешить не стану. Если хочешь, Каганек, выходи против меня, подеремся.
Председатель Каганек отплюнулся.
– Предатель, – сказал он патетически, – каждый встречный имеет право убить тебя, как собаку.
– Балушка только исповедуется патеру, – вмешался Вачек, – без разрешения папы патер не смеет сказать директору. Ему придется съездить в Рим, и вряд ли папа даст разрешение. Однажды я читал в «Райском саду», как один человек признался на исповеди священнику, что убил купца и что на следующий день из‑за этого казнят невиновного. Священник ничем не мог помочь несчастному, потому что обязан был хранить тайну исповеди. Тогда он телеграфировал в Рим, но, пока пришел ответ, невиновного уже повесили.
Все принялись обсуждать, почему настоящий убийца пошел не к судье, а к священнику.
Балушка за него заступился.
– Он знал, что священник не имеет права его выдать. А судья приказал бы посадить убийцу в тюрьму. Я тоже, как тот разбойник, все на исповеди расскажу.
– А, собственно, зачем тебе это надо? – спросил Петерка.
– А затем, что я боюсь пекла, – ответил Балушка.
Все с удивлением посмотрели на него. Может побороть Калисту, самого сильного парня из второго класса, а пекла боится.
– Почему ты боишься пекла?
– А ты не боишься?
– Нет, – ответил Петерка. – У меня один дядя священник, другой викарий. В крайнем случае они мне помогут. Как‑то дядя‑священник сказал папе: «Впрочем, пекло не так страшно, как его малюют», – и оба засмеялись, а папа добавил: «По крайней мере, человек там сидит в тепле».
– Неправда! – встал на защиту пекла Балушка. – В «Райском саду» я читал рассказ про одного жулика, который попал в ад. Он всю жизнь врал и никогда в этом не каялся. Так ему черти каждую секунду отрезали язык, а он за полсекунды отрастал снова. Черти опять режут язык, а он тут же отрастает, и его снова режут. И так без конца, целую вечность.
– А глаза грешникам лижут там смердящие псы языками огненными, – сообщил Ногач. – Я видел такую картину у нас в церкви на потолке. И стреляют из пушек в души грешников, затем кропят их святой водой, заковывают в цепи и льют в глотку жидкий навоз.
– Все это враки, – отозвался Котва. – Откуда у чертей святая вода?
– Они крадут ее, – не сдавался Ногач.
– Не мели чушь, дурак, – окрысился на него Котва. – Черт святой воды боится.
– Не боится! Сам не мели чушь. Драться хочешь? Давай?
Ребята сцепились. Ногач повалил Котву и, лежа на нем, кричал:
– Так боится черт святой воды или нет?
– Не боится, – ответил проигравший Котва.
Ногач выпустил его и вновь заступился за Балушку.
– Пускай уж Балушка покается, что он член «Чертова копыта».
– И возьмет этот грех на себя за всех.
Председатель Каганек провозгласил: все клялись на Коране, что не выдадут общества, и если Балушка на исповеди скажет о нем, он нарушит клятву.
– Нет, – упрямо возразил Балушка. – Я католик и христианин. Если я согрешил, должен покаяться, а если ты еще что‑нибудь скажешь, получишь пару затрещин. Патер не смеет разглашать, что ему говорят на исповеди.
Законоучитель Шимачек был зол и выглядел за решеткой исповедальни хмурым и строгим. Он спрашивал резко и накладывал суровые епитимьи. Заставлял читать «Отче наш» и «Богородицу» не менее восьми раз.
И как ему было не сердиться? Он исповедовал пятиклассников. Подошел и опустился на колени пятиклассник Ружичка.
– Верите в бога, Ружичка?
– Я бы сказал, да получу за это восемь часов карцера.
– Даю честное слово, не получите.
– Ну, тогда не верю.
– In nomine domini[1]. Во искупление прочтете сорок раз «Отче наш» и ступайте, не хочу больше грешить с вами. Думаю, что по закону божьему вы провалитесь.
– Негодяй этот Ружичка. Однажды патер Шимачек, доказывая в школе существование бога, разрешил ученикам дискуссию.
– Ваше преподобие, – обратился к нему Ружичка, – как же так, бог сотворил свет в первый день, а солнце только на третий?
За этот вопрос на открытом диспуте Ружичка получил четыре часа карцера и выслушал нотацию.
Мотив наказания: «Дерзкий вопрос».
Теперь законоучитель знает наверняка: «Ружичка не верит в бога». И он со злобой назначал епитимьи. Проходили класс за классом, и чем ниже класс, тем мизернее грехи. Восьмиклассники уже основательно грешили против шестой заповеди. Тут патеру довелось кое‑что услышать. И семиклассники, не смущаясь, желая досадить законоучителю, исповедовались в безнравственных выражениях и поступках. А кое‑кто из пятиклассников даже упоминал о публичных домах. Постепенно грехи мельчали. Время от времени раздавались признания в онанизме. Четвероклассники, третьеклассники, второклассники. Наконец пришли со своими грехами первоклассники. Не слушались родителей, списывали уроки, говорили непристойности, ругались, крали дома деньги и т. п. Сплошь скучнейшие грехи. Ничего возбуждающего, как у гимназистов четвертого класса и выше.
Наконец среди этой скуки сверкнул луч.
Исповедовался Балушка…
– Признаюсь богу всемогущему и вам, преподобный отец, служителю божьему, что я состою членом тайного общества «Чертово копыто».
– Что вы говорите?
– Признаюсь богу всемогущему… – повторил формулу покаяния Балушка, – что состою членом тайного общества «Чертово копыто».
– А еще кто состоит в нем?
– Этого я сказать не могу.
И продолжал:
– Признаюсь богу всемогущему и вам, преподобный отец, служителю божьему, что я присягал на Коране.
– Вы с ума сошли, Балушка!
– Признаюсь богу всемогущему и вам, преподобный отец, служителю божьему, что я не сошел с ума.
– Балушка, я не могу вам отпустить грехи, ступайте к пану директору и признайтесь ему, как признались богу и мне!
– Не могу. Я знаю, что и вы ничего не скажете директору, ваше преподобие. – Балушка заплакал.
– Балушка, вы проявите подлинное раскаяние, если только сообщите обо всем пану директору. В средней школе недопустимы тайные общества. Идите, прочтите тридцать раз «Отче наш» и «Богородицу». А завтра расскажите все пану директору. – И, пробормотав что‑то, преподобный отец сунул Балушке епитрахиль для поцелуя.
Балушка вышел, пошатываясь, и опустился на колени перед алтарем.
Он посмотрел на своих друзей. Нет, он не выдаст их! Ни за что не выдаст! Он ничего не скажет пану директору. Преподобный отец тоже не скажет, он же связан тайной исповеди.
На другой день законоучитель вызвал Балушку.
– Почему пан директор до сих пор ничего не знает?
Балушка покачал головой и, набравшись храбрости, ответил:
– Ваше преподобие, это тайна исповеди.
– Погоди, негодяй! – закричал законоучитель. – Пойдешь ты к директору или нет?
– Ваше преподобие, не пойду, не могу я. Это тайна исповеди.
Бедняга Балушка расплакался тут же в коридоре. Из кабинета вышел директор.
– Что случилось? Почему мальчик плачет? – спросил он у законоучителя.
– Этот мерзавец не хочет признаться, что состоит членом тайного общества в своем классе, – ответил законоучитель.
– Пройди в кабинет, – строго сказал директор Балушке. – Разберемся, в чем дело.
И законоучитель, толкая перед собой несчастную жертву тайны исповеди, добавил:
– Вот в кабинете у директора небось признаешься, что ты за негодяй…
Напомнило эпизод из В. Беляева, "Старая крепость":
"Особенно хотелось нам узнать, почему Лазарев не хочет переходить в гимназию. И когда мы его растравили вконец, он встал со стула, еще раз медленно протер пенсне и сказал:
– Я и сам не хочу покидать вас в середине учебного года, да что ж поделаешь? – Помолчав немного, он добавил: – Главное то, хлопчики, в том, что они набирают в гимназию своих учителей, а я для них не гожусь.
– Почему не годитесь? – удивленно выкрикнул Куница.
– Я, хлопчики, не могу натравливать людей одной нации на людей другой так, как этого хотелось бы петлюровцам. По мне, был бы человек честным, полезным обществу, а то, на каком языке он говорит, – дело второстепенное...
Тут, в гимназии, запретили изучать русский язык, общую историю сразу отменили, а вместо нее стали мы учить историю одной только Украины. А учителем истории директор назначил петлюровского попа Кияницу...
– Ну с, так… Да… Так… Сегодня, дети… сегодня мы вспомним, что я рассказывал вам о крепости Кодак… Крепость Кодак знаменита тем, что ее построили около Днепровских порогов… Кто построил крепость Кодак? Ну вот, как тебя, отрок? – И поп ткнул пальцем прямо в Маремуху.
Бедный Петька не ожидал такого каверзного вопроса. Он завертелся на скамейке, оглянулся, потом вскочил и, краснея, сказал:
– Маремуха!
– Маремуха? – удивился поп. – Ну-с, итак, объясни нам, отрок Маремуха, кто построил крепость Кодак.
В классе наступила тишина. Было слышно, как далеко за Тернопольским спуском проезжала подвода. Кто-то свистнул на Гимназической площади. Петька долго переминался с ноги на ногу и затем, зная, что больше всех гетманов поп любит изменника Мазепу, и желая подмазаться к учителю, собравшись с духом, выпалил:
– Мазепа!
– Брешешь, дурень! – оборвал Маремуху поп. – Мазепы тогда еще на свете не было… Крепость Кодак построил… построил… да, построил иудей Каплан, а наш славный рыцарь атаман Самойло Кошка сразу взял ее в плен…
– Нет, не Кошка! – дрожащим голосом на весь класс сказал Куница.
Поп насторожился, вскинул кверху голову и грозно спросил:
– Кто сказал – не Кошка? А ну, встань!
Куница встал и, опустив глаза вниз, бледный, взволнованный, глядя в чернильницу, тихо ответил:
– Я сказал.
Мне стало очень страшно за Юзика. Я ждал, что Кияница набросится на него с кулаками, изобьет его здесь же, у нас на глазах. Но поп, опираясь здоровенными своими лапами на кафедру, нараспев, басом сказал:
– Аа, это, значит, ты такой умник? Чудесно! Итак, ты утверждаешь, что я извращаю истину? Тогда выйди, голубчик, сюда и расскажи нам, кто же, по-твоему, построил крепость Кодак.
Поп думал, что Куница испугается и не ответит, но Куница выпрямился и, глядя попу прямо в глаза, твердо сказал:
– Крепость Кодак построил совсем не Каплан, а французский инженер Боплан, а в плен ее захватил никакой не Кошка, а гетман Сулима.
– Сулима? – переспросил поп и закашлялся.
Кашлял он долго, закрывая широким рукавом волосатый рот. В эту минуту в классе еще сильнее запахло водкой.
Накашлявшись вдоволь, красный, со слезящимися глазами Кияница спросил:
– Кто же это тебя научил такой ерунде?
– Валериан Дмитриевич научил, – смело сказал Юзик и добавил, объясняя: – Лазарев.
– Ваш Лазарев ничего не знает! – вспыхнул поп. – Ваш Лазарев богоотступник и шарлатан! Кацапский прислужник! Зараза большевистская.
– И то неправда! – сказал Куница. – Валериан Дмитриевич все знает.
– Что? – заорал поп. – Неправда? А ну, стань в угол, польское отродье! На кукурузу! На колени!
Даже стекла задрожали в эту минуту от крика Кияницы.
Бледный Юзик подождал немного, а потом тихо пошел к печке и стал там, в углу, на колени.
После этого случая мы еще больше возненавидели попа Кияницу."
Ему снилось, что школьные учителя на основе распоряжения окружного педагогического совета ведут его на Градчаны. У всех учителей заряженные ружья с примкнутыми штыками, а сам директор ведет его на веревке. В конце процессии школьный сторож Ванек везет на тележке большой крест. Когда процессия достигает площади Радецкого, Ванек снимает крест с тележки, и с помощью полицейских крест кладут на плечи Кноблоха, и он несет его на Градчаны. А по сторонам всюду стоят шпалерами ученики средних школ, машут платками и по знаку учителей, одетых в форму, кричат:
— Распни, распни его!
К ноге ему привязали какого-то маленького первоклашку, который будет распят с ним вместе, потому что на уроке чешского языка написал: «Мяч похож на яйцу». Мальчик плачет, поднимает руки и по дороге громогласно молится: «Яйцо, яйца, яйцу, яйцо, яйцом, о яйце». При этом он умоляюще смотрит на директора, который говорит ему:
— Все напрасно, ничем не могу вам помочь: педагогический совет решил, что вы будете распяты на кресте вместе с Кноблохом.
Сейчас, сейчас
– Ибо, – говорил им на последнем уроке законоучитель, – чем больше грех, тем строже и тяжелее наказание. Если вы искренне не покаетесь в своих прегрешениях, то на Страшном суде тщетно станете вопить; кто списывает – покайтесь, иначе вашим уделом будут безутешные слезы и стенания.
За каждый грех предназначены особые муки. Один час в аду тяжелее ста лет самых страшных мучений на земле. Оплачьте свои грехи, не подсказывайте, не списывайте, не обманывайте учителей своих, дабы в Судный день быть среди праведных.
– Я прошу вас, пан коллега, – обратился недавно к законоучителю преподаватель математики, – поговорите на ближайшем уроке с первоклассниками, чтобы они меня не обманывали. Ребята организовали коллективное списывание, их письменные работы или все одинаково хороши, или во всех одни и те же ошибки.
Законоучитель охотно принялся внушать первоклассникам, что в Судный день послушание будет цениться гораздо выше всяких ухищрений людских. Обманы же не будут прощены. Списывание школьных заданий карается на земле двойкой и снижением отметки за поведение, а на том свете – вечными муками. Кто списывает – пусть покается с благим намерением больше не обманывать.
Вот почему после первой же контрольной Балушка и внес в список своих грехов: «Списывал задание по арифметике».
А в десять часов список пополнился еще одной записью: «Состою членом тайного общества «Чертово копыто». Если уж исповедоваться, надо рассказать все и очистить свою душу. А после покаяния можно снова грешить, опять состоять членом этого страшного тайного общества, которое приносит ему столько разных выгод.
Общество и впрямь было страшным. Мафия ничто по сравнению с «Чертовым копытом». Жуткие тайные общества Китая пасуют перед «Чертовым копытом», ибо «Чертово копыто» – общество первоклассников по обману учителей.
Лучшие ученики класса состояли его членами, даже любимчики учителей, те, что носили письменные работы преподавателям на дом. Один списывал у другого, один другому подсказывал, а когда несли тетради учителям, брали с собой чернильницу и ручку и где‑нибудь в подъезде исправляли ошибки в работах.
«Чертово копыто» раскидывало свои страшные тайные сети на уроках латыни, чешского языка, истории, естествознания, математики.
Членом общества был даже сын учителя латинского языка, он тайком стирал в журнале отца крестики и прочие неблаговидные значки против имен своих одноклассников.
Перед исповедью, в десять часов утра, во время перемены, во дворе собрались все члены общества, и председатель его Катанок, сын учителя латыни, оповестил, что после уроков все должны встретиться у крепостной стены и решить, как вести себя на сегодняшней исповеди.
– Будем присягать на Коране, – сказал он.
«Чертово копыто» было обществом магометанским.
Все собрались и расположились над садом Фолиманки.
Каганек принес турецкий пиастр, который взял из отцовской коллекции. Арабские письмена на монете должны были заменить Коран.
– Говори, брат мой, – произнес Вомар.
– Уважаемые господа, – начал Каганек, – сегодня мы идем на исповедь. Надеюсь, что среди нас нет мерзавца, который предаст наше общество. Кто собирается сказать на исповеди, что он член общества «Чертово копыто», пусть выступит вперед, и я его убью.
– Но ведь существует тайна исповеди, – запротестовал Балушка, бывший первым драчуном в классе. – Во всяком случае, я покаюсь в этом. Законоучитель не посмеет никому сказать. Ему надо получить на это разрешение папы римского. А я грешить не стану. Если хочешь, Каганек, выходи против меня, подеремся.
Председатель Каганек отплюнулся.
– Предатель, – сказал он патетически, – каждый встречный имеет право убить тебя, как собаку.
– Балушка только исповедуется патеру, – вмешался Вачек, – без разрешения папы патер не смеет сказать директору. Ему придется съездить в Рим, и вряд ли папа даст разрешение. Однажды я читал в «Райском саду», как один человек признался на исповеди священнику, что убил купца и что на следующий день из‑за этого казнят невиновного. Священник ничем не мог помочь несчастному, потому что обязан был хранить тайну исповеди. Тогда он телеграфировал в Рим, но, пока пришел ответ, невиновного уже повесили.
Все принялись обсуждать, почему настоящий убийца пошел не к судье, а к священнику.
Балушка за него заступился.
– Он знал, что священник не имеет права его выдать. А судья приказал бы посадить убийцу в тюрьму. Я тоже, как тот разбойник, все на исповеди расскажу.
– А, собственно, зачем тебе это надо? – спросил Петерка.
– А затем, что я боюсь пекла, – ответил Балушка.
Все с удивлением посмотрели на него. Может побороть Калисту, самого сильного парня из второго класса, а пекла боится.
– Почему ты боишься пекла?
– А ты не боишься?
– Нет, – ответил Петерка. – У меня один дядя священник, другой викарий. В крайнем случае они мне помогут. Как‑то дядя‑священник сказал папе: «Впрочем, пекло не так страшно, как его малюют», – и оба засмеялись, а папа добавил: «По крайней мере, человек там сидит в тепле».
– Неправда! – встал на защиту пекла Балушка. – В «Райском саду» я читал рассказ про одного жулика, который попал в ад. Он всю жизнь врал и никогда в этом не каялся. Так ему черти каждую секунду отрезали язык, а он за полсекунды отрастал снова. Черти опять режут язык, а он тут же отрастает, и его снова режут. И так без конца, целую вечность.
– А глаза грешникам лижут там смердящие псы языками огненными, – сообщил Ногач. – Я видел такую картину у нас в церкви на потолке. И стреляют из пушек в души грешников, затем кропят их святой водой, заковывают в цепи и льют в глотку жидкий навоз.
– Все это враки, – отозвался Котва. – Откуда у чертей святая вода?
– Они крадут ее, – не сдавался Ногач.
– Не мели чушь, дурак, – окрысился на него Котва. – Черт святой воды боится.
– Не боится! Сам не мели чушь. Драться хочешь? Давай?
Ребята сцепились. Ногач повалил Котву и, лежа на нем, кричал:
– Так боится черт святой воды или нет?
– Не боится, – ответил проигравший Котва.
Ногач выпустил его и вновь заступился за Балушку.
– Пускай уж Балушка покается, что он член «Чертова копыта».
– И возьмет этот грех на себя за всех.
Председатель Каганек провозгласил: все клялись на Коране, что не выдадут общества, и если Балушка на исповеди скажет о нем, он нарушит клятву.
– Нет, – упрямо возразил Балушка. – Я католик и христианин. Если я согрешил, должен покаяться, а если ты еще что‑нибудь скажешь, получишь пару затрещин. Патер не смеет разглашать, что ему говорят на исповеди.
Законоучитель Шимачек был зол и выглядел за решеткой исповедальни хмурым и строгим. Он спрашивал резко и накладывал суровые епитимьи. Заставлял читать «Отче наш» и «Богородицу» не менее восьми раз.
И как ему было не сердиться? Он исповедовал пятиклассников. Подошел и опустился на колени пятиклассник Ружичка.
– Верите в бога, Ружичка?
– Я бы сказал, да получу за это восемь часов карцера.
– Даю честное слово, не получите.
– Ну, тогда не верю.
– In nomine domini[1]. Во искупление прочтете сорок раз «Отче наш» и ступайте, не хочу больше грешить с вами. Думаю, что по закону божьему вы провалитесь.
– Негодяй этот Ружичка. Однажды патер Шимачек, доказывая в школе существование бога, разрешил ученикам дискуссию.
– Ваше преподобие, – обратился к нему Ружичка, – как же так, бог сотворил свет в первый день, а солнце только на третий?
За этот вопрос на открытом диспуте Ружичка получил четыре часа карцера и выслушал нотацию.
Мотив наказания: «Дерзкий вопрос».
Теперь законоучитель знает наверняка: «Ружичка не верит в бога». И он со злобой назначал епитимьи. Проходили класс за классом, и чем ниже класс, тем мизернее грехи. Восьмиклассники уже основательно грешили против шестой заповеди. Тут патеру довелось кое‑что услышать. И семиклассники, не смущаясь, желая досадить законоучителю, исповедовались в безнравственных выражениях и поступках. А кое‑кто из пятиклассников даже упоминал о публичных домах. Постепенно грехи мельчали. Время от времени раздавались признания в онанизме. Четвероклассники, третьеклассники, второклассники. Наконец пришли со своими грехами первоклассники. Не слушались родителей, списывали уроки, говорили непристойности, ругались, крали дома деньги и т. п. Сплошь скучнейшие грехи. Ничего возбуждающего, как у гимназистов четвертого класса и выше.
Наконец среди этой скуки сверкнул луч.
Исповедовался Балушка…
– Признаюсь богу всемогущему и вам, преподобный отец, служителю божьему, что я состою членом тайного общества «Чертово копыто».
– Что вы говорите?
– Признаюсь богу всемогущему… – повторил формулу покаяния Балушка, – что состою членом тайного общества «Чертово копыто».
– А еще кто состоит в нем?
– Этого я сказать не могу.
И продолжал:
– Признаюсь богу всемогущему и вам, преподобный отец, служителю божьему, что я присягал на Коране.
– Вы с ума сошли, Балушка!
– Признаюсь богу всемогущему и вам, преподобный отец, служителю божьему, что я не сошел с ума.
– Балушка, я не могу вам отпустить грехи, ступайте к пану директору и признайтесь ему, как признались богу и мне!
– Не могу. Я знаю, что и вы ничего не скажете директору, ваше преподобие. – Балушка заплакал.
– Балушка, вы проявите подлинное раскаяние, если только сообщите обо всем пану директору. В средней школе недопустимы тайные общества. Идите, прочтите тридцать раз «Отче наш» и «Богородицу». А завтра расскажите все пану директору. – И, пробормотав что‑то, преподобный отец сунул Балушке епитрахиль для поцелуя.
Балушка вышел, пошатываясь, и опустился на колени перед алтарем.
Он посмотрел на своих друзей. Нет, он не выдаст их! Ни за что не выдаст! Он ничего не скажет пану директору. Преподобный отец тоже не скажет, он же связан тайной исповеди.
На другой день законоучитель вызвал Балушку.
– Почему пан директор до сих пор ничего не знает?
Балушка покачал головой и, набравшись храбрости, ответил:
– Ваше преподобие, это тайна исповеди.
– Погоди, негодяй! – закричал законоучитель. – Пойдешь ты к директору или нет?
– Ваше преподобие, не пойду, не могу я. Это тайна исповеди.
Бедняга Балушка расплакался тут же в коридоре. Из кабинета вышел директор.
– Что случилось? Почему мальчик плачет? – спросил он у законоучителя.
– Этот мерзавец не хочет признаться, что состоит членом тайного общества в своем классе, – ответил законоучитель.
– Пройди в кабинет, – строго сказал директор Балушке. – Разберемся, в чем дело.
И законоучитель, толкая перед собой несчастную жертву тайны исповеди, добавил:
– Вот в кабинете у директора небось признаешься, что ты за негодяй…
С тех пор Балушка перестал верить в бога.