Г.К. Честертон об образовании и социальном неравенстве
en.wikisource.org — Эссе "Оксфорд со стороны" (Oxford from Without) из сборника "По зрелом размышлении" (All Things Considered), 1908 г.
Мой перевод дан в первом комментарии.
Сейчас, сейчас
Некоторое время назад я рискнул выступить в защиту племени гонимых изгоев — епископов; однако до этой недели я не представлял себе, насколько же они гонимы. К примеру, епископ Бирмингемский выступил в Палате лордов с крайне разумными замечаниями о том, что Оксфорд и Кембридж (как известно любому) давно уже стали не более чем местом для игрищ плутократов. Казалось бы, англиканский епископ имеет право что-то знать об английской системе высшего образования и, если и пристрастен, то в ее пользу. Но, как я уже отмечал, не знающих удержу радикалов-епископов необходимо обуздать — и автор из консервативного еженедельника «Аутлук» решил, что обуздывать — это именно его задача. Один его пассаж столь прост и великолепен, что я обязан его процитировать:
«Доктор Гор, назвав старинные университеты местом для игрищ богатых бездельников, позорит свою репутацию. Во-первых, тамошние богачи — не бездельники. Да, среди богатых попадаются бездельники, но есть они и среди бедных. В целом же, сыновья из благородных и богатых семейств блюдут лучшие научные и образовательные традиции».
Пока все хорошо. Все в рамках основного принципа, которым англичане руководствуются последние годы: если не даешь власть лучшим людям — убеди себя в том, что лучшие люди — это те, у кого власть. Это безумные французы и ирландцы пытаются воплотить в жизнь идеал. Наша задача благороднее (и куда легче): идеализировать то, что воплощено в жизнь. Сначала отдадим университеты на откуп богачам, потом позволим этим богачам завести традиции — а потом радуемся, когда сыновья богачей свято эти традиции соблюдают. Просто и замечательно. Однако критик, который громит доктора Гора с высокого трона «Аутлука», пишет что-то малопонятное:
«Удачнее и удобнее всего то, — говорит он, — что в университетах взаимодействуют и богатые, и бедные — т.е. и молодые люди, перед которыми открыта прямая дорога в жизни, и те, кто должен сам пробивать ее себе. Все классы и сословия учатся друг у друга. С одной стороны, аристократическое чванство и кастовость уступают место свободной конкуренции, с другой — сглаживаются острые углы, стираются предрассудки».
Признаться, я бы проглотил и эту фразу, однако конец абзаца меня поразил: «Типичный итог этого — карьеры лорда Милнера, лорда Керзона и мистера Асквита».
При виде этих трех имен мой разум грянулся оземь. Так-то идея автора вполне понятна: на смену кастовости Оксфорда и Кембриджа приходит свободная конкуренция между классами. То бишь в Оксфорде так яростно сражаются кочегары, лондонские клерки, бродяги, землекопы, приказчики из лавок бакалейных и галантерейных — словом, все классы и сословия, составляющие Англию, — что никакая аристократическая кастовость не выдержит. Здесь все понятно; не знаю насчет фактологии, но логика автора ясна. А потом в качестве иллюстрации кипучей борьбы и конкуренции предлагают: южноафриканского губернатора, индийского вице-короля и председателя казначейства. При чем тут эти господа? Что же, лорд Керзон — один из грубых оборванцев, которым в Оксфорде обтесали острые углы? Или он из тех, кого в Оксфорде лишили всякой аристократической кастовости? Его оксфордская репутация не подтверждает ни ту, ни другую версию. Что касается лорда Милнера, считать его типичным плодом оксфордской традиции просто нечестно: так мы отнимаем плоды у традиции немецкой. Да, у английских аристократов есть недостатки, но все-таки не каждый из них подобен лорду Милнеру. Ну а образцом чего предстает Асквит — то ли опрощенного богача, то ли обтесанного бедняка, — я просто не в силах понять.
Однако стоит отметить в этих словах простую и очевидную истину: ни один из этих трех замечательных людей никогда не был бедняком в том смысле, в каком это понимает подавляющее большинство английских граждан. Если сравнивать с большинством уличных прохожих, в Оксфорде бедняков просто нет. Уже то, что автор из консервативной газеты иллюстрирует бедность с помощью этих трех господ, показывает: он не понимает главной проблемы современности. Его бедняк напоминает мне графа из баллады, сочиненной великим нашим сатириком Уильямом Ш. Гилбертом; ему, боюсь, древний английский университет так и не смог обтесать углы (причем весьма острые). Читатель наверняка помнит, что у героини, уличной торговки мидиями, среди поклонников было два сиятельных герцога, но:
Поклонник третий был простой
И худородный граф.
Искал внимания ее,
Приличия поправ.
Далее в тексте, по-видимому, скрыт намек на наши университеты с идущей в них борьбой между классами и сословиями:
По счастью, был граф молодой
Прекрасно образован,
Тянулся к знаниям душой,
Хоть был и из низов он.
Возможно, между лордом Керзоном и лордом Милнером примерно такая же пропасть — но, боюсь, если сравнить ее с бездной, что отделяет того и другого от народа, она покажется микроскопической трещиной.
Конечно, дело обстоит именно так, как пишет бирмингемский епископ. Я уверен, что он не вкладывал в свои слова злобы или презрения к стародавним английским учебным заведениям; в конце концов, являются ли они учебными заведениями или нет, они все-таки стародавние и английские — а это очень хорошие качества.
Разумеется, стародавний английский университет — это площадка для игр правящих классов. Но кто сказал, что это плохо: наоборот, это может быть и хорошо. Если есть правящие классы, пусть у них будет площадка для игр. По мне, пусть уж мною управляют те, кто умеет играть, а не те, кто не умеет. Раз суждено, чтобы нами правили богатые слои общества, пусть они хотя бы остаются более-менее добросердечными и веселыми. Если обидчивому критику из консервативного еженедельника не нравится фраза «площадка для игр богачей», могу предложить другое, более точное определение Оксфорда. Это место, где очеловечивают того, кто в противном случае мог бы стать тираном — или даже экспертом.
Делать вид, будто в Оксфорде знатный человек сталкивается со всеми сословиями — просто нелепость, которую и обсуждать не стоит. Но вполне может быть так, что он встречает больше разных людей, чем встретил бы в строго аристократической системе частных учителей и маленьких школ. Коль скоро англичане решились на появление аристократов, они предпочли иметь аристократов приятных и общительных. И им это удалось — потому, что они чуть ли не единственные, кто заявил о таком намерении. И аристократию можно даже терпеть, если бы ею не хвастались. Можно смириться с Оксфордом, но не с консервативными еженедельниками.
Когда в Оксфорде небогатый человек «обтачивает острые углы» (то есть, по моему разумению, лишается независимости), он — даже если он беден лишь по весьма относительным меркам Оксфорда, — возможно, получает взамен какие-то преимущества. Признаюсь честно: я считаю, что нет большей гадости, чем лишаться острых углов. По-моему, желание сохранить некие острые углы своей личности — это базовое желание любого человека, если только он не взял за образец Шалтая-Болтая. Наши острые углы — это просто-напросто наш облик. Стремление стереть угловатость бедняка — это изысканная подлость, которая отравляет и ослабляет нашу страну. В переводе на обычный и вечный человеческий язык, это противно чувству справедливости — главному критику всех человеческих институтов.
Беспечный и бодрый тон не подходит к описанию сложной проблемы тонких добродетелей и глубоких омутов в двух исторических университетах Англии. Хорошему сыну нелегко признать, что его мать при смерти, но он никогда не будет бодро говорить, будто «с ней все в порядке». Есть много аргументов в пользу того, чтобы оставить эти два университета как есть. Есть много аргументов в пользу того, чтобы уничтожить их вообще или полностью изменить. В любом случае слова бирмингемского епископа останутся истиной. Если эти университеты будут уничтожены, то не в качестве университетов — и если они будут сохранены, то не в качестве университетов. Они будут сохранены в буквальном смысле как игровые площадки — как места, которые ценятся за часы досуга, а не работы. Я не считаю это глупостью; лично мне это кажется привлекательным.
Игру можно не только восхвалять: можно со всей мудростью утверждать, что игра — истинная цель человеческой жизни. Земля — огород, небеса — площадка для игр. Возможно, конечное благо и праздник любой человеческой души — такое блаженное неведение, которое позволяет играться со вселенной и жонглировать звездами, рассматривая все как забаву. Когда мы обретаем святость, мы можем рассматривать универсум как интересную шутку — а раз так, нет ничего плохого в том, чтобы считать интересной шуткой университет. Но азбучная истина состоит в том, что наши верхи рассматривают университет как шутку — но не как университет. И как часто они забывают, что для подобной высшей легкости нужно обзавестись святостью!
Мечтая о расе свободных и беспечных счастливцев, люди помещали их на какой-нибудь волшебный остров или небесный город; иногда их описывали как фей, богов или атлантов. А еще люди часто видели такой расой счастливцев аристократию — особый класс людей, которых можно увидеть на охоте в лесу или на автогонках по городским улицам. В этом нет никакого восхищения гордыней и мерзостью (как утверждают некоторые глупые немцы). Человечество никогда не восхищалось гордыней, а на мерзость отвечало омерзением. Восхищение знатью — это священный восторг при виде счастья, особенно при виде молодости. Это самая благородная ипостась старых английских университетов; вот почему всегда найдутся голоса в пользу того, чтобы оставить их как есть. Аристократия — это не тирания; это даже не злые чары. Она — видение.
Это сродни удовольствию от картины, на которой изображено удовольствие других; всякая герцогиня — это парадный портрет (в хорошем смысле), наподобие «Герцогини Девонширской» кисти Гейнсборо. Герцогиня прекрасна, в сущности, оттого, что английский народ хотел видеть ее прекрасной. Оксфордские и кембриджские юнцы резвятся только потому, что Англия в глубине своей важной души хочет, чтобы они резвились. Все это человечно и достойно прощения. Это даже можно было бы считать безвредным, если бы не было в мире опасности, чести, долга и ответственности интеллектуалов. Но если аристократия — это видение, то она, пожалуй, самое бесполезное из всех видений. Если поместить на освещенную сцену всех счастливых людей и наблюдать лишь за ними, толку не будет. Если в системе высшего образовании довольствоваться тем, что самым удачливым и обеспеченным дана уникальная, не имеющая аналогов в мире, возможность прекрасно проводить время — толку от такой системы не будет. Конечно, можно легко отмахнуться от опасностей и умиляться удовольствиям — как это делает автор из консервативного еженедельника. Как хорошо жить в Англии, если ты ее не любишь!