... Помню, лет десять тому назад я поселился в Орехово-Зуеве. К тому времени, как я поселился, в моей комнате уже жило четверо, я стал у них пятым. Мы жили душа в душу, и ссор не было никаких. Если кто-нибудь хотел пить портвейн, он вставал и говорил: "Ребята, я хочу пить портвейн". А все говорили: "Хорошо. Пей портвейн. Мы тоже будем с тобой пить портвейн". Если кто-нибудь тянуло на пиво, всех тоже тянуло на пиво.
Прекрасно. Но вдруг я стал замечать, что эти четверо как-то отстраняют меня от себя, как-то шепчутся, на меня глядя, как-то смотрят за мной, если я куда пойду. Странно мне это было и даже чуть тревожно... И на их физиономиях я читал ту же озабоченность и будто даже страх... "В чём дело? - терзался я. - Отчего это так?"
И вот наступил вечер, когда я понял, в чём дело и отчего это так. Я, помнится, в этот день даже и не вставал с постели: я выпил пива и затосковал. Просто лежал и тосковал.
И вижу: все четверо потихоньку меня обсаживают - двое сели на стулья у изголовья, а двое в ногах. И смотрят мне в глаза, смотрят с упрёком, смотрят с ожесточением людей, не могущих постигнуть какую-то заключённую во мне тайну... Не иначе, как что-то случилось...
- Послушай-ка, - сказали они, - ты это брось.
- Что "брось"? - я изумился и чуть привстал.
- Брось считать, что ты выше других...что мы мелкая сошка, а ты Каин и Манфред.
- Да с чего вы взяли!...
- А вот с того и взяли. Ты пиво сегодня пил?
- Пил.
- Много пил?
- Много.
- Ну так вставай и иди.
- Да куда "иди"??
- Будто не знаешь! Получается так - мы мелкие козявки и подлецы, а ты Каин и Манфред...
- Позвольте, - говорю, - я этого не утверждал...
- Нет, утверждал. Как ты подселился к нам - ты каждый день это утверждаешь. Не словом, но делом. Даже не делом, а отсутствием этого дела. Ты негативно это утверждаешь.
- Да какого "дела"? Каким "отсутствием"? - я уж от изумления совсем глаза распахнул...
- Да известно какого дела. До ветру ты не ходишь. - вот что. Мы сразу почувствовали: что-то неладно. С тех пор как ты поселился, мы никто ни разу не видели, чтобы ты в туалет пошёл. Ну, ладно, по большой нужде ещё ладно! Но ведь ни разу даже по малой... даже по малой!
И всё это было сказано без улыбки, тоном до смерти оскорбленных.
- Нет, ребята, вы меня неправильно поняли.
- Нет, мы тебя правильно поняли...
- Да нет же, не поняли. Не могу же я, как вы: встать с постели, сказать во всеуслышание: Ну, ребята, я срать пошёл!" или "Ну, ребята, я ссать пошёл! Не могу же я так...
- Да почему же ты не можешь! Мы - можем, а ты - не можешь! Выходит, ты лучше нас! Мы грязные животные, а ты как лилея!..
- Да нет же... Как бы это вам объяснить...
- Нам нечего объяснять... нам всё ясно.
- Да вы послушайте... поймите же... в этом мире есть вещи...
- Мы не хуже тебя знаем, какие есть вещи, а каких вещей нет...
И я никак не мог их ни в чём убедить. Они угрюмыми взглядами пронзали мне душу... Я начал сдаваться...
- Ну, конечно, я тоже могу... Я тоже мог бы...
- Вот-вот. Значит, ты можешь, как мы. А мы, как ты, - не можем. Ты, конечно, всё можешь, а мы ничего не можем. Ты Манфред, ты Каин, а мы как плевки у тебя под ногами.
- Да нет, нет, - тут уж я совсем запутался. - В этом мире есть вещи... есть такие сферы... нельзя же так просто: встать и пойти. Потому что самоограничение, что ли? Есть такая заповеданность стыда, со времен Ивана Тургенева... и потом - клятва на Воробьёвых горах... И после этого встать и сказать: "Ну, ребята..." Как-то оскорбительно... Ведь если у кого щепетильное сердце...
Они, все четверо, глядели на меня уничтожающе. Я пожал плечами и безнадежно затих.
- Ты это брось про Ивана Тургенева. Говори да не заговаривайся. Сами читали. А ты лучше вот что скажи: ты пиво сегодня пил?
- Пил.
- Сколько кружек?
- Две больших и одну маленькую.
- Ну так вставай и иди. Чтобы мы все видели, что ты пошёл. Не унижай нас и не мучь. Вставай и иди.
Ну что ж, я встал и пошел. Не для того, чтобы облегчить себя. Для того, чтобы их облегчить. А когда вернулся, один из них мне сказал: " С такими позорными взглядами ты вечно будешь одиноким и несчастным."
Ля, ты даëшь! Тиллектом давишь!!!