Сейчас, сейчасКак при Брежневе окончательно уничтожили "старьевщиков"
p-balaev.livejournal.com — Брежнев окончательно уничтожил еще один пережиток «культа личности» - "старьевщиков" - работников Вторсырья. И в селах некуда стало девать мусор. Совсем некуда...Нам сегодня это даже представить невозможно – за кости из борща деньги платили. За мусор, за который мы сегодня сами платим. Как такое может быть- тебе нужно от мусора всякого избавиться, и тебе же за него еще деньги заплатят?!
Я свою последнюю гряземесиловку запомнил. Мать шла на обед с работы и увидела:
- Ну-ка, быстро домой! Сейчас ты у меня получишь!
И всыпала мне конкретного ремня. Чтобы запомнил. Запомнил. После этого по лужам – только в резиновых сапожках, а это совсем не то. Никакого удовольствия. И вообще скоро родители нам запретили босиком по улицам бегать, всем сельским ребятишкам. Да мы и сами стали бояться. Еще на лугу за домом в футбол босиком играли, пока мой двоюродный брат Вовка Гаврик там не напоролся на кусок стекла от разбитой банки и не распорол себе ступню до кости. Мы даже не подумали, что там это стекло откуда-то могло взяться.
Как вы уже поняли, босячили мы не от нищеты и родители запрещали босячить не из-за того, что кто-то мог подумать, будто у нас детям обуть нечего. Стало опасно, буквально за год-два после того, как Брежнев окончательно уничтожил еще один пережиток «культа личности» - старьевщиков, как их у нас называли, работников Вторсырья. А если еще точнее, до 70-х годов сбором и переработкой мусора занимался Госснаб, потом это передали в созданный «Союзглаввторсырье». И в селах некуда стало девать мусор. Совсем некуда.
Исчезли старьевщики еще до того, как я пошел в школу, когда мои родители жили отдельно от деда с бабкой, их уже не было, в 1969 году они у нас исчезли, вымерли, как класс. До этого два раза в неделю, в определенные дни и часы, на селе хозяйки внимательно смотрели на улицу, баба Таня, когда у нее накапливалось достаточно всякого мусора, мне наказывала:
- Петя, сегодня старьевщик будет, не пропусти.
Еще бы пропустить! Я играл в песочнице перед воротами дома и внимательно смотрел, когда на нашу улицу въедет большая, высокая, на резиновом ходу пароконная телега с дядькой, который мне очень нравился, потому что называл меня по-взрослому Петром Григорьевичем. Как только появлялась, бежал к бабушке:
- Баба Таня, баба Таня! Едет!
Мы с бабушкой брали по два старых ржавых ведерка с уже рассортированным мусором, она с тяжелым, я с лёгким, и шли его сдавать. Если совсем точно – продавать. Дядька на весах взвешивал отдельно битое стекло, металл (черный отдельно, цветной – отдельно), бумагу, ветошь, кости (кости из борща сдавали!)…, на счетах высчитывал, сколько это по цене и расплачивался с бабушкой. Бабушка деньги почти никогда не брала, потому что здесь же, на месте, дядька взамен денег предлагал разные нужные хозяйкам мелочи – крышки для консервации, закаточные машинки… А еще у него был ящик с целым сокровищем, он его открывал и там чего только не было: воздушные шарики разного цвета, простые и со свистком, глиняные свистульки, цветные карандаши и краски, пластилин и еще леденцы-петушки.
-На что у нас сегодня Петр Григорьевич заработал? – говорил дядька: Что ему бабушка купит?
Заодно с мусором старьевщик принимал и стеклянные бутылки, банки, и целые и если горлышко, как обычно было, чуть с надколом – как битое стекло. Всё, конечно, за копейки, но зато за эти же копейки у него можно было взять разную полезную в хозяйстве мелочь и детям игрушки. Поэтому люди к мусору относились очень серьезно, никто ничего не выбрасывал, сортировали. Ржавый гвоздь никто не выбрасывал, бумагой печки не растапливали. А уж чтобы выпить из бутылки водку и тут же ее зашвырнуть куда-нибудь (а у нас почва каменистая – свой камешек она найдёт) – такого не было. Самому не надо – поставь аккуратно, кому надо – тот подберет. Даже если у нее горлышко – надколото. Кто помнит то время, то знает – очень часто при откупоривании на горлышках появлялись небольшие сколы.
И тут как-то вдруг дядька-старьевщик сказал бабушке:
- Последний раз приезжаю. Наш трест закрывается. Не будет тебе больше, Петр Григорьевич, шариков и свистулек.
Баба Таня опешила:
- Как? А куда мусор девать?
-Да вот не знаю! У самого дома хозяйка ругается на Лёньку матом.
Лёнька – это будущий маршал Советского Союза…
Нам сегодня это даже представить невозможно – за кости из борща деньги платили. За мусор, за который мы сегодня сами платим. Как такое может быть- тебе нужно от мусора всякого избавиться, и тебе же за него еще деньги заплатят?! Варварство и дикость! Цивилизованные люди на мусоре зарабатывают наоборот, ты им должен, этим цивилизованным людям сам платить, чтобы они твои кости из борща, старые тряпки и битое стекло забрали.
Так сегодня этот мусор, хоть за плату, но худо-бедно вывозят. Мусорные баки стоят. А тогда его перестали принимать от сельского населения во Вторсырье, но и вывозом не озаботились. Просто наплевали на это. И вокруг села стали постепенно расти свалки. То, что можно было сжечь, люди сжигали, но куда, например, девать битое стекло?
Стеклотару начал принимать магазин. Один день в неделю в определенный час. Очередь и ругань в очереди. Этот определенный час проходил, продавщица склад тары закрывала на замок и уходила торговать в зал, и там за время ее отсутствия уже очередь скапливалась. Сдать пустую бутылку стало проблемой, в городах так вообще должность приемщика стеклотары стала хлебной. Там такса была: сдать по госцене – ну, попробуй, сдать без проблем – чуть дешевле прейскуранта.
А если мужики сели где-нибудь в тенёчке, открыли бутылку портвейна и надкололи горлышко? Такую стеклотару уже не принимали, значит, бутылка полетела в кусты или траву. Да пацаны неаккуратно откупорили бутылку лимонада…! То, что ничего не стоит, всегда улетит в кусты, хоть какие лекции читай в Доме Культуры про то, что природу загрязнять не хорошо.
Так, еще при многоразовом герое Брежневе, в наше село начала приходить цивилизация…