Сейчас, сейчасПосле 20 июня 451 состоялась битва на Каталаунских полях
vott.ru — или Битва народов — сражение в Галлии, в котором войска Западной Римской империи под началом полководца Аэция в союзе с армией Тулузского королевства вестготов временно остановили нашествие коалиции племён гуннов и германцев под началом Аттилы на Галлию. Сражение стало крупнейшим и одним из последних в истории Западной Римской империи. Хотя битва закончилась боевой ничьёй, Аттила был вынужден удалиться из Галлии. Чтобы вернуться в следующем году... Подробности из цитат хронистов в комментах.
интеллектуал »
Так или иначе, реакция Аттилы последовала: «отправил посланников к царю западных римлян, требуя, чтоб не было оказано никакого притеснения Гонории, потому что она сговорена за него; что он отмстит за неё, если она не получит престола […] Аттила приступал к походу, и отправлял опять в Италио некоторых мужей из своей свиты, требуя выдачи Гонории. Он утверждал, что она помолвлена за него, в доказательство чего приводил перстень, присланный к нему Гонорией, который и препровождал с посланниками для показания; утверждал, что Валентиниан должен уступить ему полцарства, ибо и Гонория наследовала от отца власть, отнятую у неё алчностью брата её.» Приск Панийский. Готская история.
[censored]
Угроза нашествия гуннов была настолько серьезна, что император Валентиниан решил объединиться с вестготским королём Теодорихом и отправил против Аттилы и подчиненных ему племен лучшего полководца Флавия Аэция. Точные силы сторон неизвестны, потери явно преувеличены.
“И вот выводит Теодерид, король везеготов, бесчисленное множество войска; оставив дома четырех сыновей, а именно: Фридериха и Евриха, Ретемера и Химнерита, он берет с собой для участия в битвах только старших по рождению, Торисмуда и Теодерида. Со стороны римлян великую предусмотрительность проявил патриций Аэций, на котором лежала забота о Гесперийской стороне (Западной части) империи; отовсюду собрал он воинов, чтобы не казаться неравным против свирепой и бесчисленной толпы. У него были такие вспомогательные отряды: франки, сарматы, арморицианы, литицианы, бургундионы, саксоны, рипариолы, брионы – бывшие римские воины, а тогда находившиеся уже в числе вспомогательных войск, и многие другие как из Кельтики, так и из Германии. Итак, сошлись на Каталаунских полях, которые иначе называют Мавриакскими; они тянутся на сто лев (как говорят галлы) в длину и на семьдесят в ширину. Галльская лева измеряется одной тысячей и пятьюстами шагами. Этот кусок земли стал местом битвы бесчисленных племен. Здесь схватились сильнейшие полки с обеих сторон, и не было тут никакого тайного подползания, но сражались открытым боем. Сангибан, король аланов, в страхе перед будущими событиями обещает сдаться Аттиле и передать в подчинение ему галльский город Аврелиан, где он тогда стоял. Как только узнали об этом Теодерид и Аэций, тотчас же укрепляют они город, раньше чем подошел Аттила, большими земляными насыпями, стерегут подозрительного Сангибана и располагают его со всем его племенем в середине между своими вспомогательными войсками.
Будучи замечательно изобретательным в военных делах, он (Аттила) начинает битву около девятого часа дня, причем с трепетом, рассчитывая, что, если дело его обернется плохо, наступающая ночь выручит его. Сошлись стороны, как мы уже сказали, на Каталаунских полях. Место это было отлогое; оно как бы вспучивалось, вырастало вершиной холма. Как то, так и другое войско стремилось завладеть им, потому что удобство местности доставляет немалую выгоду; таким образом, правую сторону его занимали гунны со всеми своими [союзниками], левую же – римляне и везеготы со своими вспомогательными отрядами. И они вступают в бой на самой горе за оставшуюся [ничьей] вершину.
[censored]
Правое крыло держал Теодерид с везеготами, левое – Аэций с римлянами; в середине поставили Сангибана, о котором мы говорили выше и который предводительствовал аланами; они руководствовались военной осторожностью, чтобы тот, чьему настроению они мало доверяли, был окружен толпой верных людей. Ибо легко принимается необходимость сражаться, когда бегству поставлено препятствие. По-иному было построено гуннское войско. Там в середине помещался Аттила с храбрейшими воинами: при таком расположении обеспечивалась скорее забота о короле, поскольку он, находясь внутри сильнейшей части своего племени, оказывался избавленным от наступающей опасности. Крылья его войск окружали многочисленные народы и различные племена, подчинявшиеся его власти. Среди них преобладало войско остроготов, под предводительством братьев Валамира, Теодемира и Видемера, более благородных по происхождению, чем сам король, которому они служили, потому что их озаряло могущество рода Амалов. Был там и Ардарих, славнейший тот король бесчисленного полчища гепидов, который, по крайней преданности своей Аттиле, участвовал во всех его замыслах. Аттила же, взвешивая все с присущей ему проницательностью, любил его и Валамира, короля остроготов, больше, чем других царьков. Ардарих же был известен, как сказано, преданностью и здравомыслием. Не без основания Аттила должен был верить, что они будут биться с сородичами своими, везеготами. Остальная же, если можно сказать, толпа королей и вождей различных племен ожидала, подобно сателлитам, кивка Аттилы: куда бы только ни повел он глазом, тотчас же всякий из них представал перед ним без малейшего ропота, но в страхе и трепете, или же исполнял то, что ему приказывалось. Один Аттила, будучи королем [этих] королей, возвышался над всеми и пекся обо всех. Итак, происходила борьба за выгодную, как мы сказали, позицию этого места. Аттила направляет своих, чтобы занять вершину горы, но его предупреждают Торисмунд и Аэций, которые, взобравшись на верхушку холма, оказались выше и с легкостью низвергли подошедших гуннов благодаря преимущественному положению на горе.
[censored]
Хотя событие развивалось ужасное, тем не менее присутствие короля (Аттилы) подбадривало унывающих. Сходятся врукопашную; битва – лютая, переменная, зверская, упорная. О подобном бое никогда до сих пор не рассказывала никакая древность. Там король Теодерид, объезжая войска для их ободрения, был сшиблен с коня и растоптан ногами своих же; он завершил свою жизнь, находясь в возрасте зрелой старости. Некоторые говорят, что был он убит копьем Андагиса, со стороны остроготов, которые тогда подчинялись правлению Аттилы. Тут везеготы, отделившись от аланов, напали на гуннские полчища и чуть было не убили Аттилу, если бы он заранее, предусмотрев это, не бежал и не заперся вместе со своими за оградами лагерей, которые он держал окруженными телегами, как валом; хотя и хрупка была эта защита, однако в ней искали спасения жизни те, кому незадолго до того не могло противостоять никакое каменное укрепление.
Торисмуд, сын короля Теодерида, который вместе с Аэцием захватил раньше холм и вытеснил врагов с его вершины, думая, что он подошел к своим войскам, в глухую ночь наткнулся, не подозревая того, на повозки врагов. Он храбро отбивался, но, раненный в голову, был сброшен с коня; когда свои, благодаря догадке, освободили его, он отказался от дальнейшего намерения сражаться. Аэций, равным образом оторванный от своих в ночной сумятице, блуждал между врагами, трепеща, не случилось ли чего плохого с готами; наконец, он пришел к союзным лагерям и провел остаток ночи под охраной щитов. На следующий день на рассвете [римляне] увидели, что поля загромождены трупами и что гунны не осмеливаются показаться; тогда они решили, что победа на их стороне, зная, что Аттила станет избегать войны лишь в том случае, если действительно будет уязвлен тяжелым поражением. Однако он не делал ничего такого, что соответствовало бы повержению в прах и униженности: наоборот, он бряцал оружием, трубил в трубы, угрожал набегом; он был подобен льву, прижатому охотничьими копьями к пещере и мечущемуся у входа в нее: уже не смея подняться на задние лапы, он все-таки не перестает ужасать окрестности своим ревом. Так тревожил своих победителей этот воинственнейший король, хотя и окруженный. Сошлись тогда готы и римляне и рассуждали, что сделать с Аттилой, которого они одолели. Решили изнурять его осадой, так как он не имел запаса хлеба, а подвоз задерживался его же стрелками, сидевшими внутри оград лагерей и беспрестанно стрелявшими. Рассказывают, что в таком отчаянном положении названный король не терял высшего самообладания; он соорудил костер из конских седел и собирался броситься в пламя, если бы противник прорвался, чтобы никто не возрадовался его ранению и чтобы господин столь многих племен не попал во власть врагов.
[censored]
Отдав должное Теодериду, готы, гремя оружием, передают [наследнику] королевскую власть, и храбрейший Торисмуд, как подобало сыну, провожает в похоронном шествии славные останки дорогого отца. Когда все было кончено, сын, движимый болью осиротения и порывом присущей ему доблести, задумал отомстить оставшимся гуннам за смерть отца; поэтому он вопросил патриция Аэция, как старейшего и зрелого благоразумием, чтó надлежит теперь делать. Тот же, опасаясь, как бы – если гунны были бы окончательно уничтожены – готы не утеснили Римскую империю, дал по этим соображениям такой совет: возвращаться на свои места и овладеть королевской властью, оставленной отцом, чтобы братья, захватив отцовские сокровища, силою не вошли в королевство везеготов и чтобы поэтому не пришлось ему жестоким или, что еще хуже, жалким образом воевать со своими. Торисмуд воспринял этот совет не двусмысленно, – как он, собственно, и был дан, – но скорее в свою пользу и, бросив гуннов, вернулся в Галлии.
В этой известнейшей битве самых могущественных племен пало, как рассказывают, с обеих сторон 165 тысяч человек, не считая 15 тысяч гепидов и франков; эти, раньше чем враги сошлись в главном сражении, сшиблись ночью, переколов друг друга в схватке – франки на стороне римлян, гепиды на стороне гуннов. Аттила, заметив отход готов, долго еще оставался в лагере, предполагая со стороны врагов некую хитрость, как обыкновенно думают обо всем неожиданном.” Иордан. Гетика.
[censored]
И ещё немного от Павла Диакона.
“…располагая поддержкой храбрейших племён, которых он подчинил себе, Аттила возымел намерение сокрушить Западную империю. Ибо его власти были подчинены: знаменитый король гепидов Андарик; Валамир, правитель готов, более знатный, чем тот король, которому он служил, а также такие храбрейшие племена, как маркоманны, свевы, квады, герулы, турцилинги, руги с их собственными королями и, кроме них, другие варварские народы, жившие в северных краях. Аттила, гордый властью над ними всеми, хоть и полагал, что с помощью мощи вооружённых сил легко сможет приобрести то, чего он желал, стремился всё же побеждать врагов с лукавством и умением, не меньшими, чем сила [его] оружия. Итак, с приобретённой посредством опыта искусностью предвидя для себя опасность в том, что готы, жившие внутри Галлии, могут прийти римлянам на помощь, он, выдавая себя за друга готов, заявил о своём намерении сражаться против римлян. И, напротив, добиваясь дружбы римлян, обещал им поднять оружие против готов, то есть против их врагов. Он с варварской хитростью поступал так для того, чтобы по возможности отдалить их от союза между собой и тем легче разбить обоих по одиночке. Однако Аэций, с не меньшей проницательностью разгадав его коварство, отправил к Теодориту, который в это время правил готами в Тулузе, послов, чтобы те заключили с ним мирный договор. А Теодорит, следуя желанию Аэция, принял римских послов и, не менее заботясь о самом себе, заключил с ними надёжнейший договор, обещая сражаться вместе с ними. Между тем, на помощь к римлянам явились: бургунды, аланы вместе со своим королём Сангибаном, франки, саксы, рипариолы, брионы, сарматы, арморициане, литициане и племена чуть ли не со всего Запада, которых Аэций призвал к участию в битве, не желая выходить против Аттилы с неравными силами. Обе стороны встретились на Каталаунских полях, которые, как говорят, тянутся на сто лиг в длину и на семьдесят лиг в ширину, согласно мерам, принятым у галлов.
Итак, как только Аттила вступил в Галлию, он в первой же схватке разбил вышедшего ему навстречу Гундикария, короля бургундов. Затем, когда добрались до места сражения, он спросил гаруспика, не предскажет ли он ему, чем окончится эта битва. А тот, пользуясь дьявольским искусством, осмотрел внутренности животных и предрёк Аттиле поражение. Некоторым утешением ему всё же будет то обстоятельство, что в битве предстоит пасть верховному вождю противной стороны. Аттила же, решив, что это означает гибель Аэция, смерти которого он так жаждал, не усомнился вступить в битву, надеясь уничтожить Аэция, храбро стоявшего на пути его начинаний, даже ценой гибели своих людей.
[censored]
Итак, он (Аттила) вступил в битву, когда день уже склонялся к вечеру, чтобы в случае, если он будет побеждён врагами, его укрыл мрак наступившей ночи. Храбрейшие народы сошлись с обеих сторон, вступили [между собой] в рукопашную и произошла такая ожесточённая и упорная битва, о какой едва ли говорится в какой-либо истории. Боевой пыл [сражавшихся] улёгся не ранее, чем наступившая ночь лишила их возможности сражаться. В этой битве, как сообщают, пало 180 000 человек, и было пролито столько крови, что протекавшая там небольшая речка внезапно превратилась в бурный поток и унесла с собой трупы павших. Но Аттила обманулся в своей надежде на смерть Аэция; ибо погиб Теодорит, король готов, а Аэций остался невредим. Хотя в этой битве не отступило ни то, ни другое войско, но Аттила, как известно, был побеждён. На следующий день, когда Аттила укрылся внутри укреплений из телег и, не осмеливаясь выйти наружу, не переставал тем не менее сильно шуметь, громко трубя в трубы, Торисмунд, сын короля Теодорита, скорбя по поводу смерти отца, постановил сковать Аттилу осадой, чтобы окончательно уничтожить и его, и его войско. Тогда Аттила, не надеясь уже сохранить жизнь, сложил из конских сёдел огромный костёр, чтобы сгореть в нём, когда готы пойдут в наступление, и не допустить, чтобы кому-либо выпала радость нанести ему раны и чтобы король стольких племён оказался во власти врагов. Аэций же, полагая, что римляне после гибели Аттилы будут подавлены готами и в последующем, если случится необходимость, у них не будет никакого утешения против готов, убедил Торисмунда, – заботясь якобы о его делах, – возвратиться домой и овладеть отцовским королевством, дабы не пришлось ему в случае, если им овладеют его братья, сражаться против своих с ещё большей горечью, чем против врагов. Тот, охотно приняв этот совет, данный будто бы ради его же блага, вернулся домой и принял отцовское королевство. Впрочем, Аэций задумал подобное также для того, чтобы спасти Аттилу от нападения с его стороны.”