libfox.ru — Судоплатов не только бомбы подсовывал и ловко стравливал различные движения националистов Украины. Он еще и переубеждал упоротых националистов.
В первом.
"Наш человек был представлен бандеровцам как один из близких Шухевичу активистов. Находясь в Мюнхене, он поддерживал контакты с Центром, но как только группа перебралась в Англию, было решено пока не рисковать и не выходить с агентом на связь. Оуновские вожаки за рубежом сильно тревожились из-за отсутствия радиосвязи с Шухевичем. Они, поддерживаемые англичанами, решили направить на Украину начальника оуновской службы безопасности Матвиейко. Ему поручалось узнать о судьбе молчавшего Шухевича и активизировать подпольное движение. Тут же было дано указание нашему агенту отправить зашифрованную открытку в Германию по указанному адресу с сообщением о маршруте группы Матвиейко.
Предполагалось, что эмиссары Бандеры высадятся в районе города Ровно. Наша служба противовоздушной обороны получила указание не сбивать британский самолет, который и должен был, взяв группу Матвиейко, лететь с Мальты, а затем сбросить всех на парашютах под Ровно. Это было сделано не только с целью защиты нашего агента, находившегося в составе группы диверсантов, но и потому, чтобы захватить всех живыми.
Членов группы тепло встретили на явочной квартире люди Райхмана, заместителя начальника контрразведки, искусно сыгравшие роль подпольщиков, которых рассчитывал застать там Матвиейко. После выпивки — в спиртное было подмешано снотворное — «гости» мирно уснули и проснулись уже во внутренней тюрьме областного управления МГБ.
Все это происходило в мае 1951 года.
«В три часа ночи, — вспоминает отец, — в моей квартире раздался телефонный звонок. Звонил секретарь Абакумова: мне надлежало срочно явиться в кабинет министра. У Абакумова шел допрос Матвиейко, который проводили сам министр и его заместитель Питовранов. Вначале я выступил в роли переводчика, поскольку Матвиейко говорил только на западноукраинском диалекте. Допрос продолжался два часа. Затем Абакумов приказал мне самому заняться Матвиейко. Я работал с ним примерно месяц. Это были не допросы, а беседы, то есть протоколы не велись.
Наши беседы проходили в кабинете начальника внутренней тюрьмы Миронова, где Матвиейко имел возможность даже смотреть телевизор. Помню, как его поразила опера «Богдан Хмельницкий» на украинском языке. Этот спектакль шел в рамках декады украинского искусства в Москве. Ни в Польше, ни в Западной Украине Матвиейко никогда не бывал на оперных спектаклях, исполнявшихся на его родном языке. Ему это казалось невероятным, и чтобы убедить его окончательно в подлинности увиденного, я взял Матвиейко с собой в театр на украинскую декаду, правда, в сопровождении «эскорта».
После бесед со мной он убедился, что кроме, быть может, фамилий нескольких второстепенных агентов, нам, по существу, было известно все об украинской эмигрантской организации и бандеровском движении. Он был потрясен, когда я стал излагать биографии всех известных ему руководителей украинских националистов, приводить подробности их личной жизни, рассказывать об их взаимных распрях. Заверив Матвиенко, что не собираюсь его вербовать, я объяснил: самое главное для нас — прекратить вооруженную борьбу в Западной Украине. С разрешения Абакумова я позвонил Мельникову, первому секретарю Компартии Украины, сменившему на этом посту Хрущева, и попросил принять Матвиенко в Киеве и показать ему, что Украина, и в частности Западная Украина, — это не оккупированная русскими территория, а свободные земли, где живут свободные люди.
После бесед со мной он убедился, что кроме, быть может, фамилий нескольких второстепенных агентов, нам, по существу, было известно все об украинской эмигрантской организации и бандеровском движении. Он был потрясен, когда я стал излагать биографии всех известных ему руководителей украинских националистов, приводить подробности их личной жизни, рассказывать об их взаимных распрях. Заверив Матвиенко, что не собираюсь его вербовать, я объяснил: самое главное для нас — прекратить вооруженную борьбу в Западной Украине. С разрешения Абакумова я позвонил Мельникову, первому секретарю Компартии Украины, сменившему на этом посту Хрущева, и попросил принять Матвиенко в Киеве и показать ему, что Украина, и в частности Западная Украина, — это не оккупированная русскими территория, а свободные земли, где живут свободные люди.
С Матвиейко я больше не встречался. В Киеве его поместили на конспиративной квартире под домашний арест, при этом дали возможность свободно передвигаться по городу. Затем его перевели во Львов, где он жил в особняке. Оттуда он,'и сбежал. Какой тут поднялся переполох в Киеве и Москве! Был объявлен всесоюзный розыск. Министр госбезопасности Украины немедленно приказал арестовать всех, кто отвечал за охрану Матвиейко. Оказалось, что ушел он весьма просто: вышел из ворот особняка, попрощался с охранником, который за прошедшие десять дней привык к тому, что Матвиейко свободно приходит и уходит (правда, в сопровождении офицеров госбезопасности), и не остановил его, хотя никакого сопровождения на сей раз не было.
Эти дни он жил на квартире своего старого знакомого, не связанного с бандеровцами. Матвиейко сказал ему, что приехал из Москвы по делам и поживет у него недолго. За это время он обошел бандеровские явки и проверил львовские связи, о которых не дал никаких показаний в Москве. К своему ужасу, он обнаружил, что их агентурная сеть не существует: два адреса оказались неверными, а люди, связанные с подпольем, были вымышленными. Все это было фантазией составителей отчетов о дутых успехах бандеровского движения, посылавшихся в штаб-квартиры ОУН в Лондоне и Мюнхене. Матвиейко был достаточно опытным разведчиком, чтобы понять: оставшиеся явки наверняка находятся под наблюдением советской контрразведки, их сохранили только для того, чтобы использовать в качестве ловушек для незадачливых визитеров из-за рубежа.
Через три дня Матвиейко сам сдался органам безопасности во Львове. На пресс-конференции, устроенной украинским руководством, он выступил с осуждением бандеровского движения. Используя свой авторитет, Матвиейко призвал эмиграцию и оуновцев, сражавшихся в бандитских отрядах, к примирению. Впоследствии он начал новую жизнь — работал бухгалтером, женился, вырастил троих детей и мирно скончался в 1974 году».
Тут видимо такая логика была.
Можно сказать что Украину присоединили к СССР. А можно сказать и что СССР присоединили к Украине. Или что они соединились на равных правах. Что националисту и продемонстрировали. И по школам его видимо поводили чтоб убедился что язык изучается, и по библиотекам и по концертам всяким.
Он значит готовился к пыткам, и к застенкам а тут такое. Тут у него картина мира и рухнула.
Про побег Матвиейко есть подробнее в книге полковника КГБ Г. Санникова "Большая охота".[censored] Извиняюсь за длинную цитату.
-----------
Вот тут-то Матвиейко и принял решение убить Чубака, а самому бежать. Задолго до случившегося он нашел в саду автоматный патрон и, как опытный и осторожный подпольщик, спрятал его между досок забора. Так, на всякий случай.
Через несколько дней после инцидента с козлом, сделав вид, что не придает происшедшему никакого значения, «Четвертый» [Матвиейко - Injury] ласково разговорился с Чубаком и обратился к нему с просьбой купить металлический конструктор. Свое желание он пояснил намерением развлечься этой юношеской, но интересной забавой, создавая различные конструкции, чего был лишен в юности.
Прокомментировав просьбу объекта насмешливыми замечаниями, Слава с «Четвертым» выбрал самый дорогой конструктор, который и отвечал тайным замыслам Матвиейко.
Подобрать под калибр патрона трубку в завалах металлического хлама в светлом и уютном подвале особняка, где «Четвертый» расположился со своим конструктором, не представило особого труда.
Он действительно какое-то время возился с конструктором, что-то моделировал под насмешливым взглядом и замечаниями оперработника, который все чаще оставлял «Четвертого» одного в подвале.
Наконец, Матвиейко сконструировал свой пистолет. Ударное приспособление он изготовил с помощью толстой резинки. Бродя по саду и тщательно всматриваясь в траву, он нашел еще два пистолетных патрона, потерянных при чистке оружия охраной. Вытащив пулю и освободив гильзу от пороха, он под прикрытием шума радиоприемника испытал свое приспособление и получил удовлетворительный результат. Ударное приспособление легко разбивало капсюль.
Он дождался своего часа. Ненависть распирала его. И он окончательно решил бежать, используя невыданные им госбезопасности связи, перейти на нелегальное положение и продолжить борьбу…
«Четвертый» поднялся с кровати и прислушался. Дом спал. Где-то наверху в мансарде спала хозяйка. Она не услышит выстрела. Он специально проверил проникаемость звука в ее помещение, зайдя к ней и включив внизу на полную мощность приемник. Чубак же ничего не услышит, получив пулю в висок. Дверь в комнату Чубака он плотно прикроет, на пистолет набросит полотенце, как его учили англичане. Звук выстрела будет надежно заглушен. Кроме того, по улице иногда проходят автомашины.
«Четвертый» осторожно тронул дверь своей комнаты, находившейся рядом с комнатой операботника. Дверь бесшумно открылась. Дверные петли дверей он заранее смазал. Прокрался в прихожую, где слабо светил ночник и, стараясь не шуметь, надел на себя висевшие на вешалке плащ и шляпу. Медленно приблизился к двери и приоткрыл ее, вглядываясь в темноту комнаты.
Кровать Чубака стояла изголовьем к окну, через которое в комнату проникал слабый свет с улицы. Издали послышался шум приближающегося автомобиля. «Четвертый», мягко ступая на носках, бесшумно приблизился к изголовью и наклонился над спящим.
Шум машины усиливался. «Наверное, грузовик, тем лучше», – мелькнуло в голове. Гулко билось сердце. Его удары, казалось, заглушали все остальные звуки. «Четвертый», чуть шевеля губами, шептал молитву. «Да что это я не решаюсь? Вот его голова, висок. Сейчас я приставлю к голове пистолет и выстрелю».
Он набросил на пистолет взятое у себя в комнате полотенце и стал медленно подносить его к виску сладко посапывающего чекиста. Машина, глухо урча мотором, почти поравнялась с домом.
От успокаивающих слов молитвы сердце Четвертого перестало выбиваться из грудной клетки. Матвиейко не раз убивал людей в бою и совершал казни. Почему я не могу выстрелить? Сейчас машина пройдет мимо дома, и стрелять будет рискованно. Что это со мной?» – беспорядочно крутились в его голове мысли.
Он продолжал внимательно всматриваться в лицо спящего и уже обреченного на смерть человека. Вспомнил, как в минуты душевной близости, – а такие бывали между ними, – Чубак рассказывал ему о своей семье, родителях, у которых он был единственным сыном, о любимой жене, о тяжелой своей военной юности, о детях. Их у него было двое и они ждали третьего.
«Дурак ты, Славка. Живи, дурень, пожалел я тебя», – мелькнуло последнее в сознании Матвиейко и он отвел пистолет от головы оперативника. Так же бесшумно отступил к двери, не отводя пистолета от лежавшего на кровати. За окном слышался затихающий гул удаляющегося грузовика.
«Четвертый», уже стоя в холле, мягко отпустил тугую резинку. Положил выпирающее углами и внешне напоминающее пистолет металлическое сооружение в карман плаща и вытер струившийся со лба пот1. Надел ботинки-мокасины, легко повернул ключ входной двери и вышел на освещенное крыльцо. Стараясь не торопиться, спустился на дорожку, ведущую к калитке, и медленно пошел по ней. Стоявший в будке у калитки часовой-автоматчик азиатской национальности вытянулся перед ним, как и положено по уставу.
## 1 - Собранный Матвиейко из конструктора пистолет долгие годы хранился в чекистском музее на Лубянке. (Примеч. авт.)
Несшее охрану особняка воинское подразделение из львовской дивизии МГБ не было посвящено в оперативные секреты работавших в особняке чекистов. Они только видели, что с живущим в этом доме человеком общается высокое начальство и обращение с ним самое почтительное, а посему принимали его самого за одного из руководителей МГБ.
«Четвертый» не знал, что в другом особняке напротив круглосуточно находится команда из нескольких человек, сотрудников 7-й службы (наружное наблюдение), готовая по сигналу Чубака от нажатия только ему известной и замаскированной в кровати кнопки сразу же прийти на помощь…
Славка проснулся как от непонятного толчка. Что-то встревожило его. Последующий разбор дела показал, что он проснулся через двадцать минут после исчезновения «Четвертого».
Как будто какая-то неведомая сила сбросила его с кровати. Он выбежал в холл, включил большой свет. На полу полотенце «Четвертого», на вешалке нет его плаща и шляпы. Комната объекта пуста, как пуст и весь первый жилой этаж. Рывок по лестнице наверх. Сестра-хозяйка мирно спит в своей постели. Разбуженная толчком Чубака, она испуганно смотрит на перекосившееся от волнения и охватившего его страха лицо Чубака.
Убедившись, что «Четвертый» сбежал, Чубак вернулся в свою комнату, нажал кнопку тревоги и стал лихорадочно одеваться. Через несколько минут поднятые Чубаком по тревоге находившиеся в доме напротив и пропущенные часовым по паролю сотрудники вбежали в особняк.
Старшему команды все стало ясно из последних слов, произнесенных Чубаком в телефонном разговоре с начальником управления ГБ генералом Шевченко. Все действовали по разработанной на подобный случай инструкции. Поднятая тревога взметнула все управление госбезопасности Львова и подчиненные ему войсковые части. Охранная дивизия, школа ГБ, милиции, весь состав управления ГБ и милиции рассредоточились по заранее определенным местам. Город в течение нескольких часов был полностью блокирован. Все выходы из города, включая железнодорожный и автобусный вокзалы, аэропорт были перекрыты оперработниками, снабженными фотокарточками «Четвертого», или знающими его в лицо сотрудниками. Контролировались все выходящие из Львова железнодорожные составы и автомашины. Там, где не было выездов из города, плотным кольцом стояли солдаты и курсанты военных училищ, готовые задержать любого, кто попадет в поле их зрения, а в случае неповиновения открыть огонь на поражение.
Об этом эпизоде с плотным блокированием Львова мы вспоминали позднее в Германии с моим другом. Стоявший тогда в оцеплении с автоматом в руках и готовый стрелять в не подчинившегося его окрику человека курсант Львовской школы МГБ В. Д. Клементьев впоследствии стал резидентом советской разведки в Западном Берлине.
По прошествии нескольких десятилетий мои мысли нет-нет да и возвращаются к той блокаде Львова сравнительно небольшими войсковыми силами, сравнивая много раз проводившуюся в нынешней чеченской войне блокаду Грозного. Во Львове тогда мышь не проскочила бы из города.
Оказавшись на свободе, «Четвертый» сразу же направился на вокзал. Деньги на билет у него были. Был ночной перерыв. Ближайшие пригородные и дальнего следования поезда отходили только через два часа. Он хорошо ориентировался в этом городе и быстро направился в сторону автовокзала. Когда Матвиейко приблизился к освещенному зданию автовокзала, он заметил в группе пассажиров знакомого ему оперработника.
«Неужели они обнаружили мой уход, это невозможно. Смена караула еще не наступила, Славко спит. Наверное, мне показалось, но рисковать не буду. Вернусь на железнодорожный вокзал», – подумал «Четвертый».
Ему удалось поймать автомашину и договориться с частным водителем подвезти его к аэропорту. «Если есть ночной самолет – улечу». У въезда в аэропорт он заметил проводившийся милицией контроль автомашин и, ничего не объясняя, казалось, о чем-то догадывавшемуся водителю, симпатичному молодому парню, попросил развернуться и привезти его обратно в центр города. Выйдя из машины, он пошел в противоположную от железнодорожного вокзала сторону, чтобы это видел водитель. Как только машина исчезла из виду, он бегом направился к вокзалу. Занял удобную позицию для наблюдения за главным входом в здание и с ужасом обнаружил выходивших покурить на крыльцо молодых людей, среди которых он четко узнал хорошо известного ему офицера госбезопасности. Сомнений больше не было. Его бегство обнаружено.
Решение уходить из города пешком пришло сразу же. Надо было с самого начала выходить из города пешком. Но кто мог знать, что советы среагируют так быстро. Село, где у него имелись не отданные чекистам связи – в сорока километрах от Львова. Топать туда пешком тяжеловато и по времени долго, могли выставить заслоны. Он дважды пытался выйти из города, вначале через Лычаковское кладбище, а затем почти с противоположной стороны Львова, в Подзамче, и везде натыкался на заслоны.
Ранним утром, смертельно устав, он пришел к своему старому знакомому, не связанному в прошлом с ОУН, сказав ему, что работает сейчас в Москве и во Львов приехал в командировку. Пробыв в квартире знакомого два дня, он принял окончательное решение – позвонить в особняк и сдаться, что и было им сделано.
Сейчас, сейчас
интеллектуал »
Предполагалось, что эмиссары Бандеры высадятся в районе города Ровно. Наша служба противовоздушной обороны получила указание не сбивать британский самолет, который и должен был, взяв группу Матвиейко, лететь с Мальты, а затем сбросить всех на парашютах под Ровно. Это было сделано не только с целью защиты нашего агента, находившегося в составе группы диверсантов, но и потому, чтобы захватить всех живыми.
Членов группы тепло встретили на явочной квартире люди Райхмана, заместителя начальника контрразведки, искусно сыгравшие роль подпольщиков, которых рассчитывал застать там Матвиейко. После выпивки — в спиртное было подмешано снотворное — «гости» мирно уснули и проснулись уже во внутренней тюрьме областного управления МГБ.
Все это происходило в мае 1951 года.
«В три часа ночи, — вспоминает отец, — в моей квартире раздался телефонный звонок. Звонил секретарь Абакумова: мне надлежало срочно явиться в кабинет министра. У Абакумова шел допрос Матвиейко, который проводили сам министр и его заместитель Питовранов. Вначале я выступил в роли переводчика, поскольку Матвиейко говорил только на западноукраинском диалекте. Допрос продолжался два часа. Затем Абакумов приказал мне самому заняться Матвиейко. Я работал с ним примерно месяц. Это были не допросы, а беседы, то есть протоколы не велись.
Наши беседы проходили в кабинете начальника внутренней тюрьмы Миронова, где Матвиейко имел возможность даже смотреть телевизор. Помню, как его поразила опера «Богдан Хмельницкий» на украинском языке. Этот спектакль шел в рамках декады украинского искусства в Москве. Ни в Польше, ни в Западной Украине Матвиейко никогда не бывал на оперных спектаклях, исполнявшихся на его родном языке. Ему это казалось невероятным, и чтобы убедить его окончательно в подлинности увиденного, я взял Матвиейко с собой в театр на украинскую декаду, правда, в сопровождении «эскорта».
После бесед со мной он убедился, что кроме, быть может, фамилий нескольких второстепенных агентов, нам, по существу, было известно все об украинской эмигрантской организации и бандеровском движении. Он был потрясен, когда я стал излагать биографии всех известных ему руководителей украинских националистов, приводить подробности их личной жизни, рассказывать об их взаимных распрях. Заверив Матвиенко, что не собираюсь его вербовать, я объяснил: самое главное для нас — прекратить вооруженную борьбу в Западной Украине. С разрешения Абакумова я позвонил Мельникову, первому секретарю Компартии Украины, сменившему на этом посту Хрущева, и попросил принять Матвиенко в Киеве и показать ему, что Украина, и в частности Западная Украина, — это не оккупированная русскими территория, а свободные земли, где живут свободные люди.
После бесед со мной он убедился, что кроме, быть может, фамилий нескольких второстепенных агентов, нам, по существу, было известно все об украинской эмигрантской организации и бандеровском движении. Он был потрясен, когда я стал излагать биографии всех известных ему руководителей украинских националистов, приводить подробности их личной жизни, рассказывать об их взаимных распрях. Заверив Матвиенко, что не собираюсь его вербовать, я объяснил: самое главное для нас — прекратить вооруженную борьбу в Западной Украине. С разрешения Абакумова я позвонил Мельникову, первому секретарю Компартии Украины, сменившему на этом посту Хрущева, и попросил принять Матвиенко в Киеве и показать ему, что Украина, и в частности Западная Украина, — это не оккупированная русскими территория, а свободные земли, где живут свободные люди.
С Матвиейко я больше не встречался. В Киеве его поместили на конспиративной квартире под домашний арест, при этом дали возможность свободно передвигаться по городу. Затем его перевели во Львов, где он жил в особняке. Оттуда он,'и сбежал. Какой тут поднялся переполох в Киеве и Москве! Был объявлен всесоюзный розыск. Министр госбезопасности Украины немедленно приказал арестовать всех, кто отвечал за охрану Матвиейко. Оказалось, что ушел он весьма просто: вышел из ворот особняка, попрощался с охранником, который за прошедшие десять дней привык к тому, что Матвиейко свободно приходит и уходит (правда, в сопровождении офицеров госбезопасности), и не остановил его, хотя никакого сопровождения на сей раз не было.
Эти дни он жил на квартире своего старого знакомого, не связанного с бандеровцами. Матвиейко сказал ему, что приехал из Москвы по делам и поживет у него недолго. За это время он обошел бандеровские явки и проверил львовские связи, о которых не дал никаких показаний в Москве. К своему ужасу, он обнаружил, что их агентурная сеть не существует: два адреса оказались неверными, а люди, связанные с подпольем, были вымышленными. Все это было фантазией составителей отчетов о дутых успехах бандеровского движения, посылавшихся в штаб-квартиры ОУН в Лондоне и Мюнхене. Матвиейко был достаточно опытным разведчиком, чтобы понять: оставшиеся явки наверняка находятся под наблюдением советской контрразведки, их сохранили только для того, чтобы использовать в качестве ловушек для незадачливых визитеров из-за рубежа.
Через три дня Матвиейко сам сдался органам безопасности во Львове. На пресс-конференции, устроенной украинским руководством, он выступил с осуждением бандеровского движения. Используя свой авторитет, Матвиейко призвал эмиграцию и оуновцев, сражавшихся в бандитских отрядах, к примирению. Впоследствии он начал новую жизнь — работал бухгалтером, женился, вырастил троих детей и мирно скончался в 1974 году».