Именно в разговоре о военнопленных, которых уже не было нужды бояться, но которым можно было посочувствовать в их жалком состоянии, бывшие дети войны наиболее подробно раскрывают свое двойственное отношение к ним:
«И нам их действительно было жалко. Немцы ж ведь не все плохие были, были и хорошие немцы. Они любили, видно, детей. Они, знаете… мы бежим, а они начинают по-немецки говорить, встречают нас, разговаривают. А мы ж бестолковые, немецкого не знали, думали, раз улыбается, значит хорошо это все».
«Они тоже люди… Их просто заставляли воевать. Мне их жалко почему-то было… Мне немцев жалко было! Ну, они в плену, работают, мы им дадим хлеб, а они прям: ―Ааах!. Они не могли по-нашему говорить. Но они, прям, радостными были и все».
Некоторые рассказчики проговаривают свое понимание того, что жалость к пленным врагам не вполне вписывалась в официально одобренный нарратив:
«Так же как и среди наших были разные, так и среди них… Я не хочу сказать, что раз они пришли, то… Не знаю, не буду я защищать или говорить там за них, нет».
Особый интерес вызывает способность некоторых респондентов отрефлексировать противоречие между официальным нарративом, образом, создававшимся в послевоенные годы, и собственной памятью:
«Войну вспоминаю, как только показывают фильмы. Я боялась, но не показывала виду. Образ врага был такой, — немцы здоровые, в касках и с автоматом. Просыпалась со страхом».
«Мы почти все, особенно те, кто из Сталинграда, много видели, много пережили. Вот я же рассказывала, как мы в эвакуации были, это на всю жизнь запомнилось. Те, кто после войны родились, они только в кино видели. А в кино показывали, что немцы плохие, а русские герои и хорошие. И долго очень была эта неправда. Это отразилось на нашем воспитании, мы долго верили. Немецкий язык мы терпеть не могли, мы говорили ―они лают, а не говорят. Послевоенные фильмы неправильно отражали действительность, очень неправильно.
Потом уже все это признали. А я лично понимала, что это неправда, потому что там фашисты криком разговаривали, кричали. Пленные как раз хорошо разговаривали. Но в кино-то всегда криком. А мы долго думали, что раз кричит, ―лает — значит, это фашист. <…> А то мы все считали, что это так, выродки были, немцы. А наши все были только герои. Мы считали так потому, что нас так воспитывали, нас так идеологизировали, это ужасно! Тем более, наша школа в центре города… <….> Мы все учили английский язык. А вот учить немецкий никто не хотел. Его просто ненавидели. И тут свою роль тоже фильмы сыграли, но уже советские. В них немцев всегда изображали страшными и жестокими. И эта лающая речь. Потом мы поняли, что не все же немцы были такими. Но в нас воспитывали ненависть к ним. Вообще, все было очень идеологизировано»
Опубликовано - " Детство и война: культура повседневности, механизмы адаптации и практики выживания детей в условиях Великой Отечественной войны (на материалах Сталинградской битвы)" / М.А. Рыблова, Е.Ф. Кринко, Т.П. Хлынина [и др.]; Южный научный центр Российской академии наук. — Волгоград: Изд-во Волгоградского филиала ФГБОУ ВО РАНХиГС, 2015. С.251-253[censored]
Ну да, пленный враг - он ми-ми-ми. Представить себе этого врага вооружённым и боеспособным у тётеньки не получается, при попытке включения обоих извилин одновременно защита срабатывает.
А свыше 18 миллионов гражданского населения Советского Союза убил кто? А приказ не брать в плен женский состав Красной Армии? А умершие пленные в лагерях 1941 года, согнанные в пятачках под открытым небом, без еды, воды, в лохмотьях и которых продержали до морозов? Эксцессы исполнителей на войне всегда были, но тут всё делалось с немецкой педантичностью.
> Очень хорошее слово "нарратив". По нему с, практически, 95% точностью можно опознать либерального пидора.
Тогда тебе и Клима придётся в этих самых записывать. Просто специальный термин. Либеральных пидоров отличает злоупотребление иноязычными терминами вне узкоспециализированных научных текстов. Языковой маркер "инаковости". Они же не быдло какое, чтобы обычным русским языком пользоваться.
> Тогда тебе и Клима придётся в этих самых записывать.
Ты в школе прогулял урок, где про проценты рассказывали?
> Просто специальный термин.
Спасибо, я знаю, что это за термин, что он значит и как используется.
> Либеральных пидоров отличает злоупотребление иноязычными терминами вне узкоспециализированных научных текстов. Языковой маркер "инаковости". Они же не быдло какое, чтобы обычным русским языком пользоваться.
> Ну да, пленный враг - он ми-ми-ми. Представить себе этого врага вооружённым и боеспособным у тётеньки не получается, при попытке включения обоих извилин одновременно защита срабатывает.
Странная постановка вопроса. Так и советская пропаганда, кроме небольшого количества времени в середине войны, никогда не говорила, что немцы все плохие. И советская пропаганда говорила, что в большинстве своем немцы хорошие люди, которых обманом и угрозами заставили совершать преступления. Да, был короткий период, когда в ход пошли стихи Эренбурга. Вынужденная необходимость. Но как только войска вошли на территорию Германии, тональность сразу сменилась.
Говорить что все немцы плохие, это тоже фашизм, знаете ли.
Другой вопрос, что делать с хорошими людьми, когда они с оружием в руках, пусть и вынужденно, убивают твоих близких? Я вижу только один ответ на этот вопрос - этих хороших людей нужно как можно скорее убить.
И вина за это лежит не на тех, кто убил хороших немцев, а на тех, кто заставил, обманом и/или угрозами, взять хороших людей в руки оружие и пойти убивать русских.
Были среди немцев хорошие люди, испытывавшие муки совести за то, что они делали? Конечно были. Это никак не отменяет необходимости их убить, чтобы они не убили твоих близких.
Но для школьников, для которых это еще сложно, лучше показывать черно белый мир, чтоб они не рехнулись. Жаль, что многие из этого черно белого мира так и не вырастают.
> Те, кто после войны родились, они только в кино видели. А в кино показывали, что немцы плохие, а русские герои и хорошие. И долго очень была эта неправда.
Вы не понимаете, на чью мельницу они воду льют? Коля из Уренегоя. Достаточно того, что мы пленных не уничтожали и потом они возвращались домой. Но еще и жалеть их? Они все преступники, не важно, вынужденно или нет. Это не вопрос хороший-плохой. Их душевные качества никого не должны интересовать в данном случае.
> Они любили, видно, детей. Они, знаете… мы бежим, а они начинают по-немецки говорить, встречают нас, разговаривают.
А на танках беженцев догоняли тоже от большой любви?
> Они тоже люди… Их просто заставляли воевать. Мне их жалко почему-то было
Ну автора же и его родственников не сожгли в печке, не заморили в газовой камере, не пустили на кровь для солдат вермахта, значит, они хорошие.
> Пленные как раз хорошо разговаривали. Но в кино-то всегда криком.
Пленные и воюющие, надо понимать, это одно и то же? И про кино брехня.
Сколько же говна в голове у автора понамешано!
> Немцы ж ведь не все плохие были, были и хорошие немцы.
Были. Эрнст Тельман, например. Да немало было их, немецких коммунистов. Что характерно - они и не приходили на чужую землю с оружием в руках. Их, собственно, первых фашисты того..
Сейчас, сейчас
«И нам их действительно было жалко. Немцы ж ведь не все плохие были, были и хорошие немцы. Они любили, видно, детей. Они, знаете… мы бежим, а они начинают по-немецки говорить, встречают нас, разговаривают. А мы ж бестолковые, немецкого не знали, думали, раз улыбается, значит хорошо это все».
«Они тоже люди… Их просто заставляли воевать. Мне их жалко почему-то было… Мне немцев жалко было! Ну, они в плену, работают, мы им дадим хлеб, а они прям: ―Ааах!. Они не могли по-нашему говорить. Но они, прям, радостными были и все».
Некоторые рассказчики проговаривают свое понимание того, что жалость к пленным врагам не вполне вписывалась в официально одобренный нарратив:
«Так же как и среди наших были разные, так и среди них… Я не хочу сказать, что раз они пришли, то… Не знаю, не буду я защищать или говорить там за них, нет».
Особый интерес вызывает способность некоторых респондентов отрефлексировать противоречие между официальным нарративом, образом, создававшимся в послевоенные годы, и собственной памятью:
«Войну вспоминаю, как только показывают фильмы. Я боялась, но не показывала виду. Образ врага был такой, — немцы здоровые, в касках и с автоматом. Просыпалась со страхом».
«Мы почти все, особенно те, кто из Сталинграда, много видели, много пережили. Вот я же рассказывала, как мы в эвакуации были, это на всю жизнь запомнилось. Те, кто после войны родились, они только в кино видели. А в кино показывали, что немцы плохие, а русские герои и хорошие. И долго очень была эта неправда. Это отразилось на нашем воспитании, мы долго верили. Немецкий язык мы терпеть не могли, мы говорили ―они лают, а не говорят. Послевоенные фильмы неправильно отражали действительность, очень неправильно.
Потом уже все это признали. А я лично понимала, что это неправда, потому что там фашисты криком разговаривали, кричали. Пленные как раз хорошо разговаривали. Но в кино-то всегда криком. А мы долго думали, что раз кричит, ―лает — значит, это фашист. <…> А то мы все считали, что это так, выродки были, немцы. А наши все были только герои. Мы считали так потому, что нас так воспитывали, нас так идеологизировали, это ужасно! Тем более, наша школа в центре города… <….> Мы все учили английский язык. А вот учить немецкий никто не хотел. Его просто ненавидели. И тут свою роль тоже фильмы сыграли, но уже советские. В них немцев всегда изображали страшными и жестокими. И эта лающая речь. Потом мы поняли, что не все же немцы были такими. Но в нас воспитывали ненависть к ним. Вообще, все было очень идеологизировано»
Опубликовано - " Детство и война: культура повседневности, механизмы адаптации и практики выживания детей в условиях Великой Отечественной войны (на материалах Сталинградской битвы)" / М.А. Рыблова, Е.Ф. Кринко, Т.П. Хлынина [и др.]; Южный научный центр Российской академии наук. — Волгоград: Изд-во Волгоградского филиала ФГБОУ ВО РАНХиГС, 2015. С.251-253[censored]