Песня коногона и На поле танки грохотали

" Печка остывала. Угли подернулись пушистым пеплом. Переносная лампочка,
свисая из нижнего люка, бросала на дно ямы холодный, мертвый свет.
"Который уже час горит переноска? И ничего. А попробуй я включить
рацию, заорет, что опять аккумуляторы разряжаю". Саня хотел погасить
переноску, но рука невольно потянулась к куче дров. Он набил печку дровами,
завернулся в шубу и по привычке подвернул под мышку голову.
Осторожно, тщательно выговаривая слова, запел Щербак на мотив
шахтерской песни о молодом коногоне:
Моторы пламенем пылают,
А башню лижут языки.
Судьбы я вызов принимаю
С ее пожатием руки.
На повторе Щербака поддержали наводчик с заряжающим. Домешек-- резко и
крикливо, Бянкин, наоборот,-- очень мягко и очень грустно. Это была любимая
песня танкистов и самоходчиков. Ее пели и когда было весело, и так просто,
от нечего делать, но чаще, когда было невмоготу тоскливо.
Второй куплет:
Нас извлекут из-под обломков,
Поднимут на руки каркас,
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас, --
начал Бянкин высоким тенорком и закончил звенящим фальцетом.
-- Очень высоко, Осип. Нам не вытянуть; Пусть лучше Гришка запевает,--
сказал Домешек.
Щербак откашлялся, пожаловался, что у него першит в горле, и вдруг
сдержанно, удивительно просторно и мелодично повел:
И полетят тут телеграммы
К родным, знакомым известить,
Что сын их бол1ше не вернется
И не приедет погостить...
Саня, закрыв рукой глаза, шепотом повторял слова песни. Сам он
подтягивать не решался. У него был очень звонкий голос и совершенно не было
слуха. Теперь Щербак с ефрейтором пели вдвоем. Хрипловатый бас и грустный
тенорок, словно жалуясь, рассказывали о печальном конце танкиста:
В углу заплачет мать-старушка,
Слезу рукой смахнет отец,
И дорогая не узнает,
Какой танкиста был конец.
У Малешкина выступили слезы, горло перехватило, и он неожиданно для
себя всхлипнул. Щербак с Бянкиным взглянули на него и залились пуще
прежнего;
И будет карточка пылиться
На полке позабытых книг,
В танкистской форме, при погонах,
А он ей больше не жених.
Но сбились с тона: спели слишком громко, визгливо и тем испортили
впечатление. Последний куплет:
Прощай, Маруся дорогая,
И ты, КВ, братишка мой,
Тебя я больше не увижу,
Лежу с разбитой головой... --
проревели все с какой-то отчаянностью и злобой, а потом, угрюмо опустив
головы, долго молчали.
Первым поднялся наводчик.
-- Надо пойти посмотреть, -- сказал он.
Всем сразу тоже захотелось посмотреть. Вылезли из
ямы, посмотрели... Ночь была темная, сырая, дул мокрый ветер. В доме
ярко светились окна, а около двери словно из земли вылетали искры."

В.А.Курочкин. На войне как на войне

А можно подробнее про авиационный вариант?