Сейчас, сейчасОкруженец. Зима 1943-44 г.
oper-1974.livejournal.com — "Мы в окружении! Над нами нависло зло. И это неотвратимо! Мы должны были любой ценой удерживать Днепр и свои укрепленные позиции, а русские, переняв немецкую тактику, сконцентрировали значительные силы, чтобы прорвать нашу основную линию обороны, которая на самом деле находилась в 80-100 километрах позади нас!"
В настоящее время несколько армейских корпусов атаковали мешок, в котором мы оказались, со всех направлений, усиливая натиск своих прорывов и пытаясь расчленить нашу оборону, чтобы потом уничтожить по отдельности.
Жуков, Конев, Малиновский, Богданов - все эти величайшие генералы Красной армии заняты нашим уничтожением. Они уже у нашего порога, и около 50 тысяч человек в мешке должны быть готовы выстоять против такого натиска.
Была еще ночь, во всяком случае день еще не совсем наступил, когда мы прибыли утром в Корсунь-Шевченковский. Когда вечером я проснулся, день уже закончился. Мы больше не знаем, как живем.
Нет ни малейшего понятия о времени; день и ночь для нас не более чем природные явления. Долгое время у нас не было определенных часов для еды, чтобы отметить полдень, никаких фиксированных моментов, чтобы приспособить под них распорядок дня.
Теперь розыски пропитания больше похожи на поиск сокровищ! И мы находим еду только благодаря чуду. Нас четверо бургундцев среди немецких товарищей. Другие находятся где-то еще, рассеянные практически повсюду.
На выходе из города мы обнаруживаем колонну, растянувшуюся в бескрайних снегах, все рода войск вперемешку, пехота, обозы и техника. Мы не прошли и часа, когда низко над горизонтом появились русские самолеты, которые на бреющем полете стали расстреливать колонну из пулеметов.
Отпрыгиваем в сторону и плюхаемся в грязь, лишь бы уйти с линии огня, а потом возвращаемся обратно, продолжить движение. Мертвые остаются лежать на земле, санитары немедленно бросаются к раненым.
Несколько минут спустя самолеты возвращаются и сбрасывают несколько бомб. Сейчас они осмелели, поскольку наши самолеты не преследуют их.
Когда мы встаем, чтобы вернуться на дорогу, впереди и позади нас горит техника и к небу поднимаются столбы черного дыма. Повсюду дорогу преграждают разбитые грузовики, повозки и трупы лошадей.
Русские самолеты возвращаются еще два раза и атакуют нас, делая целых четыре захода, уходя и возвращаясь. Каждый раз все больше людей остается лежать в снегу, который станет их единственным местом упокоения.
Чуть позднее, я нахожусь в нижней части Шендеровки, когда нас накрывает залпом "Катюш". Эти "сталинские органы" за один залп выпускают по нас или 36, или 72 ракеты, которые прилетают с адским воем!
Все бросаются на землю. Скоро крики перемешиваются со взрывами, чередуясь с каким-то сатанинским ритмом. Я даже не пытаюсь считать ракеты, как делал это раньше.
Рев этих "органов" наконец-то стих; все вокруг поднимаются на ноги, по крайней мере кто может. А чуть подальше, там, где балка, не встает никто!
Я делаю несколько отделявших меня от нее шагов и обнаруживаю там легко раненных Пьера Ми., Гербека, Лефранка и еще несколько других. Куибон мертв, Прюдхомм тоже, но есть и другие.
Абрассарт ранен, а от несчастного Эварье осталось только туловище! Жуткое зрелище. Эварье в полном сознании. Только сейчас мы замечаем, что он ослеп, его глаза выжгла вспышка от взрыва.
Из его ног хлещет кровь, которая пропитала шинель. Мы пытаемся сделать из ремней жгуты, но безуспешно. Боже правый, как нам спасти своего товарища?
Пьер и Лефранк хотят нести его, но одна нога висит на ошметке плоти. Кто-то подает складной нож, и Лефранк отрезает то, что все еще удерживает оторванную ногу.
Когда Пьер и Лефранк поднимают Эварье, мы слышим, как он говорит: "Ноге больно, очень больно". Потом спрашивает, кто его несет, потому что ничего не видит. Но все наши старания пропадут даром - чуть позже он умрет в полевом лазарете, мучаясь от страшной боли и находясь в полном сознании. Земля усеяна разбитыми повозками, трупами лошадей и всевозможными обломками.
Мы оказались последними и единственными, кто занимал позиции в Новой Буде, и никто не удосужился нам сообщить, чтобы мы отходили! Что случилось бы с нами, не прими мы на себя ответственность отступить и если бы я не убедил Артура, что о нас просто забыли?
Жизни 14 человек могли оказаться зависимыми от жестокой и преступной халатности! Сегодня нашу инициативу приветствуют. А могло случиться и так, что завтра мы предстали бы перед военно-полевым судом за то, что не дождались приказа на отступление.
Мы рассеялись, и теперь нас вместе осталось только трое. Сколько мы ни звали, сколько ни высматривали своих товарищей, мы их больше не видим. Снова идет снег, который ограничивает нам поле зрения, поэтому мы решаем больше не ждать и идти дальше.
По ходу передвижения происходит перегруппировка, и вдруг мое внимание привлекают какие-то силуэты, особенно их походка. Когда мы подходим ближе, я не верю своим глазам!
Небольшой группой идут три-четыре женщины, одетые так же, как и мы. Я был прав насчет того, что у них не мужская походка. На них, как и на нас, военная форма, волосы убраны под шапки. Фантастика! Заинтригованный, я заговариваю с одной из них и узнаю, что девушки из театральной труппы, прибывшей из Германии в тот самый момент, когда кольцо окружения сомкнулось вокруг нас. Что за несчастье, что за злая судьба!
Какое-то время мы движемся по тропинке, по оставленному другими следу. Здесь, метрах в двадцати-тридцати перед нами, на холмике сидит человек с приоткрытым ранцем между ног. Подойдя к нему, я вижу, что это майор вермахта, мужчина лет шестидесяти, хотя на самом деле ему может быть не более пятидесяти. На нем фуражка горнострелковых частей и большой длинный зимний плащ, который надевают поверх шинели.
Когда мы проходим мимо, я с удивлением замечаю у него в руке пистолет, однако мы приветствуем его кивком и следуем дальше. Не проходим мы и двадцати шагов, как слышим позади нас выстрел.
Я тут же оборачиваюсь и вижу, что майор вроде бы даже не сдвинулся с места, а просто покачнулся с одной стороны на другую. Продолжая идти, я вижу, как он вдруг валится вперед, скатываясь со своего импровизированного сиденья.
Сбитый с толку, ничего не подозревая, я разворачиваюсь, и мы спешим назад. Майор лежит на животе, голова склонилась на грудь, одна рука под ним, а другая отброшена в сторону, рядом с ранцем. В ней по-прежнему зажат пистолет. Сомневаться не приходится, он застрелился!
В поле моего зрения попадает танк, в 30, 40, 50 метрах от меня? Трудно сказать, но мне кажется, что в данный момент он метрах в тридцати. Сначала танк движется зигзагом, словно колеблется, ищет неизвестно что. Затем приближается и в поле моего зрения попадает его борт с советской красной звездой, в чем я совершенно уверен!
То, что я вижу, заставляет меня застыть от ужаса и моментально приводит в полное сознание. Танк выбрал несколько лежащих на земле тел, возможно еще шевелящихся, в качестве своих целей.
Он давит их и поворачивается на месте, дабы наверняка достичь желаемого результата. Мне отчетливо видно лицо человека, который еще жив и чье тело исчезает под гусеницей танка. Лицо становится красным, словно вот-вот взорвется, как будто кровь готова брызнуть через все его поры! Когда танк снова поворачивается на месте, я вижу оторванный от формы рукав, застрявший между двумя траками и поворачивающийся вместе с ними, а в рукаве сама рука, заканчивающаяся кистью!
Вижу, как эта рука, вместе с гусеницей, делает несколько полных оборотов, каждый раз ударяясь о броню над траками! Сдерживая дыхание, я не шевелюсь, опасаясь привлечь внимание этих современных гуннов!
Танк движется дальше, и немного поодаль я вижу еще два, вымещающие свою ярость на лежащих в снегу раненых! Ничего подобного я никогда не видел с нашей стороны.
Поэтому не в состоянии понять такую свирепую кровожадность. Мы что было сил сражались против режима, который они пытались нам навязать, но никогда не позволяли ненависти овладевать нашими сердцами! ( смешно.:)
Пытаюсь подняться и тут же падаю обратно. Все, на что я способен, - это перевернуться и опереться на колено. Тогда-то я и замечаю, что с моей левой ногой что-то не так. Потеряна? Не знаю, но наверняка сломана.
Ощущения возвращаются, и я чувствую боль в правой части головы. Машинально касаюсь этого места рукой и подношу липкие пальцы к глазам. Какой ужас! Кажется, это фрагменты мозга!
На самом деле я не очень-то представляю себе, как они выглядят, потому что никогда их не видел, но это очень походит на то, как я их себе представляю. Больше я голову не трогаю, только размышляю.
Вдруг я вспоминаю, что был не один! Что стало с моими товарищами? Высматриваю их и справа вижу безжизненное тело Андре Бордо с размозженным черепом и залитой кровью грудью!
До меня тут же доходит, что это его мозг прилип к моим голове и волосам! Узнать его нелегко, но я знаю, что это Андре. Он носил ботинки до лодыжек, а Дельрю был обут в сапоги. Кроме того, у Андре медаль ветерана рексистского движения. Поскольку я шел между ними, то понятно, что нахожу Дельрю слева от себя. Он лежит здесь, превращенный в месиво, его живот, грудь изрешечены осколками и залиты кровью!
В моей левой ноге засело несколько осколков, и она сломана. В этом никаких сомнений. Открытый перелом, и из раны торчит обломок берцовой кости. Другая нога тоже повреждена, как и правая стопа.
Это точно. Дыры в моем ботинке подтверждают это, но я не могу определить, насколько серьезно ранение. Туловище не получило ранений, во всяком случае серьезных. Тут я ничего не вижу и не чувствую. Что до головы, то, похоже, она не повреждена, на ней только прилипшие к волосам фрагменты мозга Андре.
В каждом ботинке все еще по гранате на рукояти, которые не взорвались только чудом. Пистолет в кобуре, но я не могу найти свой автомат. Само наличие оружия уже успокаивает меня.
Вдруг я вспоминаю склонившиеся надо мной лица Люкса и Домини. Может, мне это привиделось? Уверен, что помню их взгляд, исполненный страдания или страха двоих уцелевших людей при виде своего мертвого товарища.
Наверняка они сочли меня мертвым. Много позже они скажут мне, что им и в голову не пришло, что мозги на моей голове чужие!
Я начинаю ползти, бросив последний взгляд на своих товарищей, которых оставляю здесь. Чтобы двигаться, у меня есть только локти, и каждый раз, когда я отталкиваюсь ими, чтобы продвинуться вперед, ощущение такое, будто кто-то пытается оторвать мою левую ногу.
Иногда обломки бедренной кости цепляют друг друга, и тогда боль пронизывает меня до самого мозга! Она невыносима, но мне приходится терпеть, не позволяя себе потерять сознание, иначе всему конец.
Тем не менее боль часто доводит меня до обморочного состояния. Во время од ной из таких коротких передвижек позади меня по-немецки окликает голос. Я тут же останавливаюсь, и окликнувший уже рядом со мной.
Он едет верхом и спешивается, чтобы поговорить со мной.Он спрашивает, смогу ли я удержаться на лошади! Вот оно, мое спасение!" - из воспоминаний пехотинца добровольческой штурмовой бригады СС "Валлония" Ф.Кайзергрубера.