Сейчас, сейчасПро современных свободных личностей
itsitizen.livejournal.com — Пете, как только он появился в палате после операции, довели до сведения, что на подоконнике запрещено что-либо размещать. Таковы правила больницы. Есть прикроватная тумбочка специально для вещей.
Что касается "утки", то ее место, как и мочесборника, под кроватью.
На что Петя заявил, что ему плевать на установленные нормы, потому, что он свободный человек и живет в свободном обществе свободного государства.
Глазки ему закрасил, чтобы не узнать его было. Снимал его без разрешения. Да и важно не его лицо, а антураж на подоконнике и поведение в медучреждении.
Назовем его условным именем Петя.
Пете, как только он появился в палате после операции, довели до сведения, что на подоконнике запрещено что-либо размещать. Таковы правила больницы. Есть прикроватная тумбочка специально для вещей.
Что касается "утки", то ее место, как и мочесборника, под кроватью.
На что Петя заявил, что ему плевать на установленные нормы, потому, что он свободный человек и живет в свободном обществе свободного государства.
А поскольку ему тянуться за уткой под кровать, а за туалетной бумагой в тумбочку, неудобно - швы могут разойтись, то он кружку, с которой он будет пить воду, "утку", в которую будет справлять нужду и туалетную бумагу, поставит на подоконнике.
Никакие объяснения, что есть "сигнальная кнопка" у него над головой, которой вызывается нянечка или медсестра, что помимо него еще три человека в палате и тоже после операции, до него не доходили.
Петя, как свободная личность, демонстративно натянул наушники на голову и вошел в транс, дожидаясь прекращения действия анестезии. Операцию делали на ноге и использовали "эпидуральную" анестезию. Это укол в межпозвонковую область, когда ноги "парализует", а все остальное работает. Отходит от 2 до 4 часов, в зависимости от дозы.
Через некоторое время прибежали к нему мама и папа и притащили сынуле жратвы с полведра. Нет, не еды, а именно, что мясной каллорийной жратвы.
Я попытался пояснить родителям, что сынуля только что после операции, что не перестала действовать анестезия даже. Его не надо кормить сытной пищей, как на убой. Потому, что даже "утку" ему трудно будет под себя подсунуть. Ноги то обездвижены по пояс. И вчера он с обеда не должен был ничего кушать. До вечера потерпит - с голода не завянет. А лучше до завтрашнего утра, когда сможет на костыли встать, чтобы до нужника своим ходом допилить. Да и нежелательно при операции есть каллорийную, жирную пищу. Ибо будут колоть антибиотики, а от них развивается дисбактериоз. И кишечнику нужна простая пища и таблетки для восстановления микрофлоры кишечника, иначе быть беде вроде либо поноса, либо запора.
Родители на меня глянули, как на Иуду, молча помогли сынуле подняться, поддержали его, и сынуля в один присест сожрал полкурицы и какой-то фастфуд, запив это все кокаколой.
Родители, вытерли сынуле ротик и ручки от остатков жира влажной салфеткой, пожелав сынуле терпения и выздоровления, удалились восвояси, пообещав навестить завтра, забив тумбоку печеньем и конфетами.
Настал вечер. А вместе с ним нам принесли ужин в палату, а у Пети отошла анестэзия, сопровождающаяся изрядными болями только что сшитой шкуры поврежденного и отремонтированного колена, а ему, как назло, приспичило по большой нужде.
Метаясь между желанием воспользоваться немедленно уткой и желанием получить обезболивающий укол, Петя стал давить на сигнальную кнопку и выть от боли, пытаясь судорожно засунуть под себя "утку".
Мой ужин был испорчен. Я втал на костыли, открыл окно пошире, и пошел звать и медсестру, чтобы впаяла укол больному, и санитарку, чтобы помогла дебилу справить нужду и убрать за ним переваренную курицу, кокаколу и фастфуд...
Еще один больной с рукой, после общей анестезии, борясь с головокружением и тошнотой, рванул вслед за мной. Второй, после операции на ноге, не могущий еще встать даже на костыли, да и не было их у него, остался наблюдать этот процесс спасания Пети, и тарелку с ароматной кашей, что сунула ему под нос на стол раздатчица пищи...
Спустя полчаса, я вернулся в палату. Петя лежал снова в наушниках и с закрытыми глазами. Из наушников долбила какая-то кислотная музыка.
Тарелки были убраны уже (кто не успел, тот опоздал). На столе стоял лишь холодный чай, который разливался в личные чашки.
На следующий день утро для меня началось, как обычно.
Получив порцию из трех уколов в полседьмого утра, я сделал зарядку, не забыв сделать три подхода для отжимания от пола, после разминки себя сверху "до пояса". Пошел принимать водные процедуры возле умывальника, что в палате.
Петя, разбуженный своей порцией уколов, я заметил, краем глаза с удивлением на это смотрел, как "старый дурак" с гипсом до середины бедра, занимается ерундой, выделывает финты, пытаясь закинуть нога на ногу, чтобы принять упор лежа и качаясь на одной ноге, умывается, бреется, чистит зубы.
После этого сам достал влажные салфетки, протер лицо свое, вытер его полотенцем, надел наушники и уснул.
Сразу после обхода и завтрака, к Пете пришел папа и принес здоровенную пиццу, приготовленную собственными руками, как он заявил. Предложил ее всем членам палаты.
Я поблагодарил и отказался, с опаской думая о том, что и обед мой будет испорчен.
Петя схарчил почти всю пиццу, после чего они с отцом начали выяснять какие-то финансовые вопросы, связанные с зарплатой Пети, куда ее следует нести - маме или Пете в больницу.
Петя, услышав о том, что хотят делить без него его кровно заработанные (как оказалось потом 8 тыр, он работал на автомойке), забыл обо всем и стал крыть трехэтажным матом папу, в присутствии всей палаты. Я был несколько шокирован таким воспитанием сына.
Папа, краснея от бровей до пяток, несколько раз пытаясь приструнить деликатно сорванца, но неудачно, сказал всем досвидания, и удалился.
Я Пете сделал замечание, что с отцом нельзя себя вести таким образом, тем более, в присутствии посторонних.
Петя мне ответил, что это их семейные дела и мне, как и другим "однопалатникам", там не место. Я согласился, сказав, что непонятно, в таком случае, нахера он устроил ор матом на все отделение, и посвятил "в свои семейные дела" не только нашу палату, но и еще несколько смежных и медперсонал, который стал с опаской заглядывать в нашу палату, проходя мимо.
Надо сказать, что кишечник Пети в этот раз после пиццы обед нам не испортил.
Все началось после того, как мы лягли спать, отужинав и получив свои положенные уколы. Петя стал с кем-то громко говорить по телефону, а внутри его организма стали происходить метаморфозы, которые у младенцев называются "вздутием животика", а реклама в этих случаях нам советует:
"В животе шум и гам? Принимай эспумизан"
Надо ли говорить, что у Пети не было никакого эспумизана. А поскольку Петя свободный человек, в свободном обществе, свободной страны, то этот "шум и гам", что происходил у него в животе, ничуть не стесняясь, стал демонстрировать нам наружу.
Один из больных, намучавшись болью днем, получив обесполивающий укол и снотворное - уснул. Второй - слушал музыку через наушники с телефона. Я читал книжку.
Когда "шум и гам" начал уже "резать глаза", я не выдержал и сказал Пете справить нужду в туалете или, если не может туда доковылять на костылях, использовать "утку" и вызвать санитарку, чтобы убрала.
Петя (еще раз замечу, 19 лет) мне ответил (буквально):
- я не хочу какать. Я хочу пукать. Я буду пукать, потому, что меня пучит.
Это было последней каплей моего терпения. Я же сапог. В армии служил. Нервы расшатаны и совсем не годятся для гражданской жизни в свободном обществе свободных людей.
Я не стану дословно передавать все, что я ему сказал, в какой форме и с какой интонацией, но Петя, видимо пямятуя мои утренние отжимания, судорожно и молча слез с кровати, сел на инвалидное кресло, несколько раз двинул больной ногой в мешавший развороту стул, и слинял в дверь, даже не закрыв ее.
Минуты через две прибежали медсестра и санитарка и стали молча собирать его постель. Я спросил, зачем? Ответили, что он на меня нажаловался, что он больной, после операции, а я над ним издеваюсь. И попросился в другую палату на эту ночь.
Я открыл окна. И улегся спать.
Минут через 15 я услышал ругань на улице. Окна то были открыты, после "газовой атаки" фастфудовским зарином и пиццерийным зоманом. Было все слышно.
Спорил охранник и какой-то больной. Больной хотел уйти домой, а охранник не пускал, выяснял причину.
Тогда больной говорит "мат через мат": притащили какого-то у.бка малолетнего в палату, он завонял всю палату, я не могу спать, я задыхаюсь, у меня аллергия, я тут рядом живу, ночь дома пересплю - утром к обходу буду. И послав охранника, как обычно на Руси, пошлепал по асфальту в сторону проходной.
Я еще решил почитать и уснул.
На следующий день утром, дежурный врач при осмотре, вернул Петю в послеоперационную палату, назад. Спросил медсестру, что произошло? Она ответила: очень невоспитанный МАЛЬЧИК.
Я вспомнил, что в его возрасте, "маьчик" Аркадий Петрович Гайдар командовал полком, а я всего лишь взводом... Мельчает человеческий ресурс, подумалось мне...
Прискакала к обеду мама со старшим братом Пети со слезами на глазах и с претензией, что я унижаю ее мальчика, мешаю ему лечиться. В это время Петя с братом вышли в корридор.
Я маме спокойно пояснил, что мальчику надо покупать не фастфуд с колой, а бифиформ и простую минеральную воду, иначе ваш мальчик, с нужника не слезет. И не мешать местную кормежку с домашней. Желудок не успевает перестроиться и будет доставлять мальчику неизбежные проблемы, помноженные на дисбактериоз от антибиотиков.
Мама записала сквозь слезы название лекарства и сетовала на меня, дескать, что же я сразу то не сказал. Я ей напомнил про курицу и фастфуд, как они мальчику вместе с папой заколотили в горло сразу после операции.
Мама вышла. Пришел старший брат. Стал предъявлять претензии, почему его мама вышла в слезах. Пришлось провести партполитработу и с братом. Он спросил: вы военный? Говорю, да, в запасе. Тон его сменился. Он, оказывается тоже где-то служит, видимо, сержантом-сверхрочником или "контрабасом", как называют в армии контрактиков, не офицеров.
После мы нашли с ним общий язык. Я спокойно рассказал все, как было.
Он согласился, что его брат не воспитан. Это проблема семьи. Что батя не занимался воспитанием, а бухал...
Потом снова уволок Петю в коридор, проводить совещание с мамой, как жить дальше.
После Петя вернулся в палату, его, как подменили. Ко мне и к другим стал обращаться на "вы". Перестал ругаться матом (почти перестал), говоря по телефону с приятелями. Включая наушники, уточнять, не мешают ли они другим своим звуком. И..., засыпая желать "спокойной ночи".
В палате лежит еще один майор запаса, 32 года офицерского стажа.
Взялся за воспитание Пети, рассказывая армейские истории из его богатой практики общения с солдатами и их воспитания.
Он с 1977 по 1995 год прослужил в учебном танковом полку на Дальнем Востоке. Через его руки прошли тысячи таких, как Петя недоумков, из которых он формировал и обучал танковые экипажи, затем, распределяя в строевые танковые части.
Петя слушал, открыв рот.
Стал проявлять внимание, уважение к другим больным, к медперсоналу. Научили мы его заправлять за собой свою койку.
В общем, кое-что в нем удалось переломить, надеюсь, к лучшему...
Но "пионерская зорька", которая играет еще в его ж.пе, дает о себе знать...