Сейчас, сейчасАлексеева нехотя вступила в КПСС
ria.ru — - Вы знаете, даже когда я вошла в КПСС, у меня уже очарования не было. Я подала заявление в партию в очень мрачное время, еще в сталинское, в 52 году. Сразу после войны у меня начались ужасные сомнения. Ну, как сейчас, говорилось одно, а делалось другое. Говорили, что крестьянство у нас расцветает, показывали фильм "Кубанские казаки", а в подмосковной деревне люди не могли зимой выйти из дома, потому что у них башмаков не было.
- Вы знаете, даже когда я вошла в КПСС, у меня уже очарования не было. Я подала заявление в партию в очень мрачное время, еще в сталинское, в 52 году. Сразу после войны у меня начались ужасные сомнения. Ну, как сейчас, говорилось одно, а делалось другое. Говорили, что крестьянство у нас расцветает, показывали фильм "Кубанские казаки", а в подмосковной деревне люди не могли зимой выйти из дома, потому что у них башмаков не было. Потом говорили: мы интернационалисты, а велась совершенно мерзкая антисемитская кампания, государственный антисемитизм. Я русская, меня это не касалось, но тем стыднее было, когда моих знакомых из университета, профессоров уважаемых за то, что они евреи, изгоняли из университета.
Жуткие были сомнения. Примерно так: революция - все правильно, это от родителей, война - я была убеждена: на нас напали, у нас не было других возможностей кроме как обороняться. Но было такое впечатление, где же мы свернули, где мы ошиблись, в какой точке не туда пошли? И партия. Я видела, что Компартия - это как сейчас "Единая Россия", это карьеристы всякие. Это не так как мои родители, которые верили во все это. Сначала я решила в студенческие годы: во всю эту гадость я не хочу, не хочу, как они, вот муж, двое детей, личная жизнь. Но в итоге не получилось, по-видимому, потому что у меня общественный темперамент. Я сама это не знала. Наверное, именно потому что у меня общественный темперамент, возник какой-то самообман.
Я думала так: надо идти в партию, надо оттеснять всех этих мерзавцев и стараться вернуться к прежним партийным идеалам, чтобы все это было по-честному. Я сама подала заявление вступить в партию, мужа убедила вступить в партию, и знакомых убеждала, но, к счастью, кроме мужа никого не убедила. Вступила в партию, там была очень такая активная, за все хваталась, все делала. Это очень оценили, тем более, что у меня была очень хорошая анкета, а тогда все по анкетам было: русская, отец погиб на фронте, в оккупации не была, в эмиграции не была, среди дворянства никого не было. В общем, такая хорошая советская анкета, и плюс рвется женщина, что-то делает без конца, и я сразу пошла вверх.
Но я очень быстро поняла: карьеру сделаю, партию не исправлю. А карьера мне никогда не была интересна. Более того, я несколько раз совсем девчонкой, еще в университете, видела, как людей меняло в худшую сторону то, что они становились начальниками. Вот человек, нормальный, хороший человек, стал начальником, напыжился, поглупел на глазах и гадости стал делать. Я думала, эта страшная вещь какая - быть начальником. Я решила еще в университете: никогда ни над кем не буду начальником, а вдруг со мной такое же произойдет, вдруг я тоже стану как эти начальники. Когда меня в 1996 году предложили выбрать председателем Московской Хельсинкской группы, ну, это смешно, какой это начальник, это общественная организация. И вообще там было два сотрудника, непонятно было, чем людям платить, они бесплатно работали. Но у меня были колебания. Но потом решила, что если я до 69 лет выдержала не быть начальником, то уж, наверное, если я буду маленьким начальником, я не стану такой идиоткой или такой гадостью. И согласилась, потому что у меня были идеи, что должна делать группа.