С девяти часов вечера, когда привели и пихнули в одиночку последнего пьяного, и до часу ночи начальник полицейского участка Алеш страшно скучал. Он думал о том, что до шести утра, когда его сменят, придется просидеть над протоколами и дежурным журналом, потому что, как назло, никто из полицейских его смены не играет в «козыри».
Пока что он прилег на койку, закурил трубку и начал разговор с подчиненными о политике. В такие минуты он бывал непреклонен и чужд всяким колебаниям, ну, попросту этакий австрийский Катон! Он ругнул Италию и выразил ей свое недоверие, а полицейские, лежавшие на койках, благоговейно слушали его, потому что сами отнюдь не отличались такой определенностью взглядов.
– Тройственный союз развалится, в этом можно не сомневаться. Из‑за Триеста и Триента мы еще не оберемся неприятностей. – Алеш вздохнул и стал искать спички. Когда ему подали коробок, он снова закурил трубку и объявил, что в Милане, в Турине и даже в Риме итальяшки то и дело демонстративно сжигают австрийский флаг. Они еще поплатятся за такие выходки, будет им новая Кустоца.
Алеш разглагольствовал все с большим пылом, а молодой полицейский Павелка тем временем захрапел. Начальник разбудил его, крича, что Австрии грозят международные осложнения и каждый австрийский гражданин обязан…
В этот момент с улицы вошел полицейский Декл и, рапортуя, вытянулся в струнку. Алеш недовольно встал, принимая рапорт.
– Ich melde gehorsam nix Neues,[1]. – доложил Декл. – Непристойный календарь konfisziert[2]. Изъято сто двадцать экземпляров. – Тут официальное выражение исчезло с лица Декла, и, победно усмехнувшись, он продолжал: – Великая похабщина, господин вахкомендант, потеха, да и только! Такие скоромные картинки, просто загляденье!
И он положил пакет на стол. С начальника скуку как рукой сняло.
– Дайте сюда эту гадость!
Полицейский развернул пакет и подал один экземпляр начальнику. Вокруг тотчас столпились все подчиненные.
– Здорово! – сказал один, глядя на обложку. – Ишь, какие бедра!
– Вот видите, – сурово сказал Алеш, – и на такие вещи смотрит молодежь, еще не доросшая до школы. – Но тут голос его смягчился. – Ого‑го, а другая‑то… Ну и глазки! И совсем голая!
– Погодите, дальше еще хлестче будет, – заметил Декл.
– И эта недурна…
– Не спорьте, приятель, вон та картинка, рядом, куда забористей. У той бабы бедра покруче… а что за поза, ишь как развалилась на кушетке! Ах, негодяи, какие вещи рисуют!
– Вы, господин начальник, прочтите стишок под рисунком. Очень недурно.
– Складный стишок, да какой двусмысленный! И что за бесстыдники пишут такие вещи и дают в печать! Дети идут в школу и по дороге видят в киоске такой календарь! Как бишь это называется, черт дери?
– Ужасные вещи… но до чего здорово нарисовано! – сказал полицейский Мика. – Вот, например, эти панталоны…
– И подпись неплоха: «Нравлюсь я тебе больше в панталонах или без них, мой дорогой?»
– По‑моему, без них лучше. Как вы думаете? – весело обратился начальник к подчиненным. – И чего только эти похабники не выдумают!..
– Осмелюсь обратить ваше внимание, господин вахкомендант, на предпоследнюю страницу… вот, здесь… балерина в ванной. Совсем голая, и слуга подает ей простыню…
– Отлично… М‑да. Я говорю, надо беспощадно конфисковывать такие вещи. Полагаю, что, если обойти все киоски, найдется еще что‑нибудь подобное. То‑то порадуется завтра наш комиссар Пероутка.
II
– Осмелюсь доложить, господин полицейский комиссар, вчера в киосках были конфискованы календари непристойного содержания. Вот один экземпляр. Особо обращаю ваше внимание на предпоследний рисунок «Балерина в ванной». И потом вот это: дама на кушетке… Рисунок на обложке несомненно нарушает закон об общественных приличиях… и, по‑моему, понравится господину старшему комиссару. Я разрешу себе отправить ему один экземплярчик. Соблаговолите обратить внимание на непристойности, отчеркнутые красным карандашом… Странички с особо выдающейся похабщиной я заложил бумажками, чтобы вам не искать… Вопиющее неприличие вы увидите на тридцатой странице. Хороша также серия «За стенами гарема»; здесь не только порнографический текст, но и отличные рисуночки: одалиски лежат на тигровых шкурах, а бедняга евнух сторожит их.
– Послушайте, – сказал полицейский комиссар Пероутка, рассматривая календарь. – Надо показать это и господину советнику. Он на этот счет тоже любитель.
III
Календари имели успех. Два взял старший комиссар и три – советник юстиции. Делопроизводители взяли по одному, остальное разошлось среди сотрудников управления. Полицейские бдительно разыскивали и изымали из киосков пресловутые календари.
Так благодаря тому, что столь зловредное чтение не попало в ненадлежащие руки, общественная нравственность была спасена.
Гашек вообще шикарно писал. Ещё рассказ был как местный председатель общества трезвости шел через мост и ему показалось что из реки кто-то кричит. Он наклонился через перила а како то прохожий решил что он собрался в речку кидаться и стал его оттаскивать от перил и уговаривать что мол не надо самоубийством заниматься. Полиция подошла, уверения председателя что он просто за перила посмотрел никто не слушал, увезли его в дурку, там давай всякие вопросы задавать. И в дурку в конце концов положили.
Сейчас, сейчас
С девяти часов вечера, когда привели и пихнули в одиночку последнего пьяного, и до часу ночи начальник полицейского участка Алеш страшно скучал. Он думал о том, что до шести утра, когда его сменят, придется просидеть над протоколами и дежурным журналом, потому что, как назло, никто из полицейских его смены не играет в «козыри».
Пока что он прилег на койку, закурил трубку и начал разговор с подчиненными о политике. В такие минуты он бывал непреклонен и чужд всяким колебаниям, ну, попросту этакий австрийский Катон! Он ругнул Италию и выразил ей свое недоверие, а полицейские, лежавшие на койках, благоговейно слушали его, потому что сами отнюдь не отличались такой определенностью взглядов.
– Тройственный союз развалится, в этом можно не сомневаться. Из‑за Триеста и Триента мы еще не оберемся неприятностей. – Алеш вздохнул и стал искать спички. Когда ему подали коробок, он снова закурил трубку и объявил, что в Милане, в Турине и даже в Риме итальяшки то и дело демонстративно сжигают австрийский флаг. Они еще поплатятся за такие выходки, будет им новая Кустоца.
Алеш разглагольствовал все с большим пылом, а молодой полицейский Павелка тем временем захрапел. Начальник разбудил его, крича, что Австрии грозят международные осложнения и каждый австрийский гражданин обязан…
В этот момент с улицы вошел полицейский Декл и, рапортуя, вытянулся в струнку. Алеш недовольно встал, принимая рапорт.
– Ich melde gehorsam nix Neues,[1]. – доложил Декл. – Непристойный календарь konfisziert[2]. Изъято сто двадцать экземпляров. – Тут официальное выражение исчезло с лица Декла, и, победно усмехнувшись, он продолжал: – Великая похабщина, господин вахкомендант, потеха, да и только! Такие скоромные картинки, просто загляденье!
И он положил пакет на стол. С начальника скуку как рукой сняло.
– Дайте сюда эту гадость!
Полицейский развернул пакет и подал один экземпляр начальнику. Вокруг тотчас столпились все подчиненные.
– Здорово! – сказал один, глядя на обложку. – Ишь, какие бедра!
– Вот видите, – сурово сказал Алеш, – и на такие вещи смотрит молодежь, еще не доросшая до школы. – Но тут голос его смягчился. – Ого‑го, а другая‑то… Ну и глазки! И совсем голая!
– Погодите, дальше еще хлестче будет, – заметил Декл.
– И эта недурна…
– Не спорьте, приятель, вон та картинка, рядом, куда забористей. У той бабы бедра покруче… а что за поза, ишь как развалилась на кушетке! Ах, негодяи, какие вещи рисуют!
– Вы, господин начальник, прочтите стишок под рисунком. Очень недурно.
– Складный стишок, да какой двусмысленный! И что за бесстыдники пишут такие вещи и дают в печать! Дети идут в школу и по дороге видят в киоске такой календарь! Как бишь это называется, черт дери?
– Порнография, господин начальник, – подсказал Павелка.
– Ужасные вещи… но до чего здорово нарисовано! – сказал полицейский Мика. – Вот, например, эти панталоны…
– И подпись неплоха: «Нравлюсь я тебе больше в панталонах или без них, мой дорогой?»
– По‑моему, без них лучше. Как вы думаете? – весело обратился начальник к подчиненным. – И чего только эти похабники не выдумают!..
– Осмелюсь обратить ваше внимание, господин вахкомендант, на предпоследнюю страницу… вот, здесь… балерина в ванной. Совсем голая, и слуга подает ей простыню…
– Отлично… М‑да. Я говорю, надо беспощадно конфисковывать такие вещи. Полагаю, что, если обойти все киоски, найдется еще что‑нибудь подобное. То‑то порадуется завтра наш комиссар Пероутка.
II
– Осмелюсь доложить, господин полицейский комиссар, вчера в киосках были конфискованы календари непристойного содержания. Вот один экземпляр. Особо обращаю ваше внимание на предпоследний рисунок «Балерина в ванной». И потом вот это: дама на кушетке… Рисунок на обложке несомненно нарушает закон об общественных приличиях… и, по‑моему, понравится господину старшему комиссару. Я разрешу себе отправить ему один экземплярчик. Соблаговолите обратить внимание на непристойности, отчеркнутые красным карандашом… Странички с особо выдающейся похабщиной я заложил бумажками, чтобы вам не искать… Вопиющее неприличие вы увидите на тридцатой странице. Хороша также серия «За стенами гарема»; здесь не только порнографический текст, но и отличные рисуночки: одалиски лежат на тигровых шкурах, а бедняга евнух сторожит их.
– Послушайте, – сказал полицейский комиссар Пероутка, рассматривая календарь. – Надо показать это и господину советнику. Он на этот счет тоже любитель.
III
Календари имели успех. Два взял старший комиссар и три – советник юстиции. Делопроизводители взяли по одному, остальное разошлось среди сотрудников управления. Полицейские бдительно разыскивали и изымали из киосков пресловутые календари.
Так благодаря тому, что столь зловредное чтение не попало в ненадлежащие руки, общественная нравственность была спасена.
[1] Разрешите доложить, ничего нового (нем.).
[2] конфискован (нем.).