Протасевич поёт: Евровидение отдыхает.

- А больше тебе Фокс ничего не говорил?
- Больше ничего. Только Ане велел передать, чтобы она сказала: он за всю компанию хомут на себя надевать не желает, ему вышака брать на одного скучно. Если не захотят его отбить, он с себя чалму сымет - всех отдаст...

такое интервью сложно будет объявить принудительным, слишком уверенно поёт

в ютубе ж есть:
[censored]

> в ютубе ж есть:

Это премьера, она ещё идёт но не закончилась и недавно началась. В телеге они раньше нарезку стали давать.

> Это премьера, она ещё идёт но не закончилась и недавно началась.

я просто совершил акт ссылкохулия) интересно смотреть его вживую. Это интервью войдёт в аналы оранжевых революций

Это какой-то пиздец. Сдаётся мне, Протасевича перестанут называть узником совести и призывать отпустить, но его осудят на что-то условное или на пару лет. Что-то он выторговал.

Где же комментаторы, которые тут смеялись над новостями об организации протестов в Белоруссии и о покушении на Лукашенко? Давайте ещё раз посмеёмся

> Ооо! Протасевич уважает Батьку за его стальные яйца!

осталось понять, он Мик или Найк ?

> Эээ… О чём ты?

ты пропустил мем про "крепкого картошека" ?

На прямой вопрос о том, является ли канал Нехта проектом польских спецслужб, Протасевич отвечал уклончиво.

Понятно, спасибо.

Не сказал какие на вкус?

Кажется мне, что году в 1937-38, примерно так и велись допросы участников заговоров Тухачевского и прочих. Спокойно, по фактам, признательно, ибо врать бессмысленно.

> Только почему-то потом в начале расстреляли Ежова, а потом Ягоду.

Речь не про расстрелы. Речь про то, что когда взяли за жопу, с доказательствами и материалами, большинство кается и признаётся без всяких пыток. Что (на мой взгляд), основательно и очевидно, показано в видосе с Протасевичем.

Комментарий скрыт из-за негативного рейтинга.

> Что-то он выторговал.

Он еще по центральному ТВ будет учить белоруссов Батьку любить. Запомните этот твит.

> Он еще по центральному ТВ будет учить белоруссов Батьку любить. Запомните этот твит.

Лично меня он уже научил

— Раньше всего вам следует усвоить, что в этом месте не бывает мучеников. Вы читали о религиозных преследованиях прошлого? В средние века существовала инквизиция. Она оказалась несостоятельной. Она стремилась выкорчевать ереси, а в результате их увековечила. За каждым еретиком, сожженным на костре, вставали тысячи новых. Почему? Потому что инквизиция убивала врагов открыто, убивала нераскаявшихся; в сущности, потому и убивала, что они не раскаялись. Люди умирали за то, что не хотели отказаться от своих убеждений. Естественно, вся слава доставалась жертве, а позор — инквизитору, палачу. Позже, в двадцатом веке, были так называемые тоталитарные режимы. Были германские нацисты и русские коммунисты. Русские преследовали ересь безжалостнее, чем инквизиция. И они думали, что извлекли урок из ошибок прошлого; во всяком случае, они поняли, что мучеников создавать не надо. Прежде чем вывести жертву на открытый процесс, они стремились лишить ее достоинства. Арестованных изматывали пытками и одиночеством и превращали в жалких, раболепных людишек, которые признавались во всем, что им вкладывали в уста, обливали себя грязью, сваливали вину друг на друга, хныкали и просили пощады. И, однако, всего через несколько лет произошло то же самое. Казненные стали мучениками, ничтожество их забылось. Опять-таки — почему? Прежде всего потому, что их признания были явно вырваны силой и лживы. Мы таких ошибок не делаем. Все признания, которые здесь произносятся, — правда. Правдой их делаем мы. А самое главное, мы не допускаем, чтобы мертвые восставали против нас. Не воображайте, Уинстон, что будущее за вас отомстит. Будущее о вас никогда не услышит. Вас выдернут из потока истории. Мы превратим вас в газ и выпустим в стратосферу. От вас ничего не останется: ни имени в списках, ни памяти в разуме живых людей. Вас сотрут и в прошлом и в будущем. Будет так, как если бы вы никогда не жили на свете.

— Зачем тогда трудиться, пытать меня? — с горечью подумал Уинстон. О’Брайен прервал свою речь, словно Уинстон произнес это вслух. Он приблизил к Уинстону большое уродливое лицо, и глаза его сузились.

— Вы думаете, — сказал он, — что раз мы намерены уничтожить вас и ни слова ваши, ни дела ничего не будут значить, зачем тогда мы взяли на себя труд вас допрашивать? Вы ведь об этом думаете, верно?

— Да, — ответил Уинстон.

О’Брайен слегка улыбнулся.

— Вы — изъян в общем порядке, Уинстон. Вы — пятно, которое надо стереть. Разве я не объяснил вам, чем мы отличаемся от прежних карателей? Мы не довольствуемся негативным послушанием и даже самой униженной покорностью. Когда вы окончательно нам сдадитесь, вы сдадитесь по собственной воле. Мы уничтожаем еретика не потому, что он нам сопротивляется; покуда он сопротивляется, мы его не уничтожим. Мы обратим его, мы захватим его душу до самого дна, мы его переделаем. Мы выжжем в нем все зло и все иллюзии; он примет нашу сторону — не формально, а искренне, умом и сердцем. Он станет одним из нас, и только тогда мы его убьем. Мы не потерпим, чтобы где-то в мире существовало заблуждение, пусть тайное, пусть бессильное. Мы не допустим отклонения даже в миг смерти. В прежние дни еретик всходил на костер все еще еретиком, провозглашая свою ересь, восторгаясь ею. Даже жертва русских чисток, идя по коридору и ожидая пули, могла хранить под крышкой черепа бунтарскую мысль. Мы же, прежде чем вышибить мозги, делаем их безукоризненными. Заповедь старых деспотий начиналась словами: «Не смей». Заповедь тоталитарных: «Ты должен». Наша заповедь: «Ты есть». Ни один из тех, кого приводят сюда, не может устоять против нас. Всех промывают дочиста. Даже этих жалких предателей, которых вы считали невиновными — Джонса, Аронсона и Резерфорда — даже их мы в конце концов сломали. Я сам участвовал в допросах. Я видел, как их перетирали, как они скулили, пресмыкались, плакали — и под конец не от боли, не от страха, а только от раскаяния. Когда мы закончили с ними, они были только оболочкой людей. В них ничего не осталось, кроме сожалений о том, что они сделали, и любви к Старшему Брату. Трогательно было видеть, как они его любили. Они умоляли, чтобы их скорее увели на расстрел, — хотели умереть, пока их души еще чисты.

1984

Просмотрел бегло комментарии на онлайнере (брат-близнец тут.бая): Протасевича сломали, текст ему написали, и вообще, пока человек за решёткой, комментировать его заявления нет смысла.
Так что, как понимаю, оппозицией будет выбрана тактика игнора этого интервью.

> Где же комментаторы, которые тут смеялись над новостями об организации протестов в Белоруссии и о покушении на Лукашенко? Давайте ещё раз посмеёмся

Просто люди устали от рыгорыча...
Вся белорусь его ненавидит, тока боятся это сказать
Миллиард жителей белоруси копротивлялись жыдо-жандарму Луке но всё ещё впереди.
Перемен и всё такое

> Я прям представил тебя в образе чекиста, который снимает фуражку и кладёт её на стол, закуривает сигарету, выдыхает дым, откидывается на спинку стула, с полминуты изучает собеседника, а потом тихим вкрадчивым голосом говорит вотт всё то, что ты сказал.

А потом резко хватает графин и ломает подследственному все четыре челюсти

> Так что, как понимаю, оппозицией будет выбрана тактика игнора этого интервью.

Нет. Акцентируют внимание на следах побоев. Ссадина на лбу замазанная, рубцы от наручников на запястьях.

> Он не сам прилетел в РБ и интервью дал не на свободе, оно изначально скомпрометированно, даже если Протасевич говорил честно.

Когда укронацисты похитили Цемаха, попутно ёбнув его по голове, аплодировал весь "цивилизованный мир", ожидая его "показаний". А прокуратура Нидерландов не побрезговала взять записи показаний, данных в неволе. Это нужно помнить, читая миражей

На битого не похож, на запуганного, как говорят опозиционеры - ну возможно, хотя хз кого он там в своей башке боится - бацьку или возможной выдачи в лнр, которую в интервью упомянул. Кароче нихуя не понятно но очень интересно.

> Так что, как понимаю, оппозицией будет выбрана тактика игнора этого интервью.

Напор идёт на то, что его пытали-пугали-прессовали-угрожали судьбой боевой подруги. Плюс до сих пор не пустили адвоката, что вроде как до всех этих интервью положено. Мол, пока на свободу не выйдет в заграницу, нет смысла это принимать серьёзно. Всё вполне ожидаемо.