Пеппино выпрямился и крикнул во все горло: – Цыпленка для его сиятельства! Голос Пеппино еще отдавался под сводами, как уже появился юноша, красивый, стройный и обнаженный до пояса, словно античный рыбоносец; он нес на голове серебряное блюдо с цыпленком, не придерживая его руками. – Как в Кафе-де-Пари, – пробормотал Данглар. – Извольте, ваше сиятельство, – сказал Пеппино, беря блюдо из рук молодого разбойника и ставя его на источенный червями стол, который вместе с табуреткой и ложем из козьих шкур составлял всю меблировку кельи. Данглар потребовал вилку и нож. – Извольте, ваше сиятельство, – сказал Пеппино, протягивая ему маленький ножик с тупым концом и деревянную вилку. Данглар взял в одну руку нож, в другую вилку и приготовился резать птицу. – Прошу прощения, ваше сиятельство, – сказал Пеппино, кладя руку на плечо банкиру, – здесь принято платить вперед; может быть, гость останется недоволен. «Это уж совсем не как в Кафе-де-Пари, – подумал Данглар, – не говоря уже о том, что они, наверное, обдерут меня; но не будем скупиться. Я всегда слышал, что в Италии жизнь дешева; вероятно, цыпленок стоит в Риме каких-нибудь двенадцать су». – Вот возьмите, – сказал он и швырнул Пеппино золотой. Пеппино подобрал монету. Данглар занес нож над цыпленком. – Одну минуту, ваше сиятельство, – сказал Пеппино, выпрямляясь, – ваше сиятельство еще не все мне уплатили. – Я так и думал, что они меня обдерут как липку! – пробормотал Данглар. Но он решил не противиться этому вымогательству. – Сколько же я вам еще должен за эту тощую курятину? – спросил он. – Ваше сиятельство дали мне в счет уплаты луидор. – Луидор в счет уплаты за цыпленка? – Разумеется, в счет уплаты. – Хорошо… Ну, а дальше? – Так что ваше сиятельство должны мне теперь только четыре тысячи девятьсот девяносто девять луидоров. Данглар вытаращил глаза, услышав эту чудовищную шутку. – Презабавно, – пробормотал он, – презабавно! И он снова хотел приняться за цыпленка, но Пеппино левой рукой удержал его и протянул правую ладонью вверх. – Платите, – сказал он. – Что такое? Вы не шутите? – сказал Данглар. – Мы никогда не шутим, ваше сиятельство, – возразил Пеппино, серьезный, как квакер. – Как, сто тысяч франков за этого цыпленка! – Вы не поверите, ваше сиятельство, как трудно выводить птицу в этих проклятых пещерах. – Все это очень смешно, – сказал Данглар, – очень весело, согласен. Но я голоден, не мешайте мне есть. Вот еще луидор для вас, мой друг. – В таком случае за вами теперь остается только четыре тысячи девятьсот девяносто восемь луидоров, – сказал Пеппино, сохраняя то же хладнокровие, – немного терпения, и мы рассчитаемся. – Никогда, – сказал Данглар, возмущенный этим упорным издевательством. – Убирайтесь к черту, вы не знаете, с кем имеете дело! Пеппино сделал знак, юноша проворно убрал цыпленка. Данглар бросился на свою постель из козьих шкур. Пеппино запер дверь и вновь принялся за свой горох с салом. Данглар не мог видеть, что делает Пеппино, но разбойник так громко чавкал, что у пленника не оставалось сомнений в том, чем он занят. Было ясно, что он ест, и притом ест шумно, как человек невоспитанный. – Болван! – выругался Данглар. Пеппино сделал вид, что не слышит; и, не повернув даже головы, продолжал есть с той же невозмутимой медлительностью. Данглару казалось, что его желудок бездонен, как бочка Данаид; не верилось, что он когда-нибудь может наполниться. Однако он терпел еще полчаса; но надо признать, что эти полчаса показались ему вечностью. Наконец он встал и снова подошел к двери. – Послушайте, сударь, – сказал он, – не томите меня дольше и скажите мне сразу, чего от меня хотят. – Помилуйте, ваше сиятельство, это вы скажите, что вам от нас угодно? Прикажите, и мы исполним. – В таком случае прежде откройте мне дверь. Пеппино открыл дверь. – Я хочу есть, черт возьми! – сказал Данглар. – Вы голодны? – Вы это и так знаете. – Что угодно скушать вашему сиятельству? – Кусок черствого хлеба, раз цыплята так непомерно дороги в этом проклятом погребе. – Хлеба? Извольте! – сказал Пеппино. – Эй, хлеба! – крикнул он. Юноша принес маленький хлебец. – Пожалуйста! – сказал Пеппино. – Сколько? – спросил Данглар. – Четыре тысячи девятьсот девяносто восемь луидоров. Вы уже заплатили вперед два луидора. – Как! За один хлебец сто тысяч франков? – Сто тысяч франков, – ответил Пеппино. – Но ведь сто тысяч франков стоит цыпленок! – У нас нет прейскуранта, у нас на все одна цена. Мало вы съедите или много, закажете десять блюд или одно – цена не меняется. – Вы опять шутите! Это нелепо, это просто глупо! Лучше скажите сразу, что вы хотите уморить меня голодом, и дело с концом. – Да нет же, ваше сиятельство, это вы хотите уморить себя голодом. Заплатите и кушайте. – Чем я заплачу, скотина? – воскликнул вне себя Данглар. – Ты, кажется, воображаешь, что я таскаю сто тысяч франков с собой в кармане? – У вас в кармане пять миллионов пятьдесят тысяч франков, ваше сиятельство, – сказал Пеппино, – это составит пятьдесят цыплят по сто тысяч франков штука и полцыпленка за пятьдесят тысяч франков. Данглар задрожал, повязка упала с его глаз; это, конечно, была шутка, но теперь он ее понял. Надо, впрочем, сказать, что теперь он не находил ее такой уж плоской, как раньше. – Послушайте, – сказал он, – если я вам дам эти сто тысяч франков, будем ли мы с вами в расчете? Смогу я спокойно поесть? – Разумеется, – заявил Пеппино. – Но как я вам их дам? – спросил Данглар, облегченно вздыхая. – Ничего нет проще; у вас текущий счет в банкирском доме Томсон и Френч, на Банковской улице в Риме; дайте мне чек на их банк на четыре тысячи девятьсот девяносто восемь луидоров; ваш банкир его примет. Данглар хотел по крайней мере сохранить видимость доброй воли; он взял перо и бумагу, которые ему подал Пеппино, написал записку и подписался. – Вот вам чек на предъявителя, – сказал он. – А вот вам цыпленок. Данглар со вздохом разрезал птицу; она казалась ему очень постной по сравнению с такой жирной суммой. Что касается Пеппино, то он внимательно прочитал бумажку, опустил ее в карман и снова принялся за турецкий горох.
Сейчас, сейчас