Мартин Селигман в 1964 году, будучи молодым выпускником университета, сумел сделать наблюдение, которое заложило основу одной из самых известных психологических теорий, дающих объяснение неуверенности в себе и беспомощности. Идея эксперимента состояла в том, чтобы сформировать у собак условный рефлекс страха на звук высокого тона. Для этого их, вслед за громким звуком, подвергали несильным, но чувствительным ударам электрического тока. Предполагалось, что спустя некоторое время собаки будут реагировать на звук также, как они раньше реагировали на электрошок — будут выскакивать из ящика и убегать. Но собаки этого не делали! Они не совершали элементарных действий, на которые способна буквально любая собака! Вместо того, чтобы выпрыгнуть из ящика, собаки ложились на пол и скулили, не совершая никаких попыток избежать неприятностей! Селигман предположил, что причина может состоять в том, что в ходе самого эксперимента собаки не имели физической возможности избежать электрошока — и привыкли к его неизбежности. Собаки научились беспомощности.
Селигман решил использовать павловскую схему для того, чтобы экспериментально изучить природу беспомощности, понять причины ее возникновения, и таким образом найти пути ее преодоления. Вместе с другим молодым аспирантом — Стивеном Майером — он разработал схему эксперимента, названного им триадным, предполагавшим участие трех групп животных. Вот как сам Селигман описывает схему этого эксперимента: «…Первой группе предоставлялась возможность избежать болевого воздействия. Нажав на панель носом, собака этой группы могла отключить питание системы, вызывающей шок. Таким образом, она была в состоянии контролировать ситуацию, ее реакция имела значение. Шоковое устройство второй группы было „завязано“ на систему первой группы. Эти собаки получали тот же шок, что и собаки первой группы, но их собственная реакция не влияла на результат. Болевое воздействие на собаку второй группы прекращалось только тогда, когда на отключающую панель нажимала „завязанная“ с ней собака первой группы. Третья группа шока вообще не получала». Таким образом, две группы собак подвергались действию электрошока равной интесивности в равной степени, и абсолютно одинаковое время. Единственное различие состояло в том, что одни из них могли легко прекратить неприятное воздействие, другие же имели возможность убедиться в безрезультативности своих попыток как-то влиять на неприятности. С третьей группой собак ничего не делали. Это была контрольная группа.
После такого рода «тренировки» все три группы собак были помещены в ящик с перегородкой, через которую любая из них могла легко перепрыгнуть, и таким образом избавиться от электрошока. Именно так и поступали собаки из группы, имевшей возможность контролировать шок. Легко перепрыгивали барьер собаки контрольной группы. Собаки же с опытом неконтролируемости неприятностей жалобно скулили, метались по ящику, затем ложились на дно и поскуливая переносили удары током все большей и большей силы.
Из этого Селигман и его товарищ сделали вывод, что беспомощность вызывают не сами по себе неприятные события, а опыт неконтролируемости этих событий. Живое существо становится беспомощным, если оно привыкает к тому, что от его активных действий ничего не зависит, что неприятности происходят сами по себе и на их возникновение влиять никак нельзя. Беспомощность влияет на очень многие особенности жизни человека: на то, как он воспринимает мир, на то, какие цели перед собой ставит и каким образом стремится к их осуществлению, на отношение к своему здоровью и т.д. В конечном счете от степени беспомощности зависит не только успех в жизни, но и здоровье… Этот совершенно неожиданный факт заставил исследователей задуматься над тем, что из себя представляет альтернатива беспомощности? Что, какое качество делает людей более устойчивыми к неблагоприятным событиям? Позже Селигман назовет это качество оптимизмом.
Психологические исследования «обученной беспомощности» проводились и у людей.
Для примера — два эксперимента. В одном три группы участников решают задачи (опыт был представлен членам групп как изучение их способностей, и все старались найти самое лучшее и быстрое решение). В двух группах время от времени включается неприятный громкий звук. Участникам говорят, что они могут попробовать сами его выключить (якобы это «барахлят» какие-то приборы). В первой группе звук можно выключить, нажав четыре раза подряд на один из выключателей, и вскоре все этому обучаются. Во второй группе поиски не приводят к успеху — звук не пропадает. В третьей группе звук вообще не выключался. Через какое-то время эксперимент повторяется, с той разницей, что во всех трех группах шум можно прекратить, нажав нужный выключатель. Однако в то время, как члены первой и третьей групп легко находят необходимое решение, те, кто входит во вторую группу, и не пытаются его найти. Ведь в предыдущем эксперименте они усвоили, что звук не удается выключить — они «обучились беспомощности»!
Другой эксперимент.
Опять решение задач, опять три группы. Первая серия: одной группе дают задачи, которые решаются в 100% случаев, второй — задачи, из которых в действительности решаема только половина, в третьей все задачи нерешаемы. Далее, во второй серии всем трем группам дают задачи, не имеющие решения, а в третьей имеющие. Оказывается, что в третьей серии лучше всего справляются с задачами участники второй группы, те, у кого в первой серии половина задач не имела решения. Почему? По аналогии с первым экспериментом читатель понял причину худших показателей в третьей группе — ее участники «обучались беспомощности». Но почему первая группа решает задачи хуже, чем вторая? Оказывается, неуспех во второй серии по контрасту с полным успехом в первой привел и их к формированию «беспомощности». А для второй группы, которая в первой серии усвоила, чего часть задач решается, а часть нет, неуспех решения во второй серии ответов оказался не столь демобилизующим. Здесь мы видим как бы модель двух разных типов восприятия трудной жизненной ситуации: один сразу опускает руки от того, что впервые сталкивается с трудностями, другой сникает оттого, что ему «вседа не везет», он «так и знал, что все будет плохо»...
Эти эксперименты подсказывают нам (а жизнью это подтверждается): избалованный, не знавший и не преодолевавший трудностей ребенок может впоследствии оказаться так же беспомощен в трудной, стрессогенной ситуации, как и ребенок заброшенный, привыкший, что у него «всегда все плохо». Но «лечение» их различно. Первому, может быть, окажется достаточно пережить сколько-то неудач (конечно, преодолимых), для второго надо создать удачи, снять чувство беспомощности, научить преодолевать трудности. В том и другом случае важно дать почувствовать, что за неудачей может прийти успех, что любая неудача не является предопределяющей, не снижает шансов на последующую удачу — надо лишь искать пути преодоления препятствий. Нужно воспитать иммунитет к «беспомощности» — упорство, оптимизм, надежду. Такие — увы, нередкие! — родительские сентенции, как «из тебя ничего не получится», «вот, вечно у тебя какие-нибудь неприятности», не помогут преодолеть ни имеющиеся, ни будущие трудности, а лишь увеличат зону стрессов, понизят устойчивость к ним.
Пессимист видит трудности при любой возможности; оптимист в любой трудности видит возможность.
Уинстон Черчилль
Этот поразительный факт свидетельствовал, что возможность выбора и контроля ситуации могут спасать жизнь, а беспомощность, возможно, способна убивать… До определенного момента Селигман не видел объяснения этому. Но с течением времени решение было найдено. Это решение получило название «теории оптимизма». В соответствии с этой теорией, именно приобретенный в успешной «борьбе с реальностью» оптимизм служит причиной того, что временные непреодолимые трудности не снижают мотивации к активным действиям, точнее — снижают ее в меньшей степени, чем это происходит у «пессимистичных» персон, более склоннык к формированию выученной беспомощности. По мнению Селигмана, суть оптимизма состоит в особом способе атрибуции — особом стиле объяснения причин неудач или успехов.
Оптимистичные люди склонны приписывать неудачи случайному стечению обстоятельств, случившемуся в определенной узкой точке пространства в определенный момент времени. Успехи они обычно считают личной заслугой, и склонны рассматривать их как то, что случается всегда и почти везде. Например, жена, обнаружившая наличие давней связи ее мужа с лучшей подругой, демонстрирует оптимизм, если говорит себе: «Это случилось всего лишь несколько раз, давным-давно, и лишь потому, что сама я в то время была за границей» (локально во времени, локально в пространстве и по вине обстоятельств). Пессимистичным можно назвать мысли следующего характера: «Он никогда меня не любил, и наверное потихоньку изменял мне постоянно — ведь не случайно вокруг него так много симпатичных молоденьких студенток. Да и сама я уже стара, и вряд ли когда он меня так полюбит, как было в молодости» (неприятности распределены во времени, встречаются во многих точках пространства, происходят потому, что сам какой-то не такой). Именно через стиль атрибуции (приписывания) «просеивается» опыт беспомощности. В случае оптимистичной атрибуции, значение этого опыта преуменьшается, в случае пессимизма — преувеличивается.
Определив таким образом ключевые характеристики оптимизма, Селигман смог найти и очень надежный способ оценки степени присущего человеку оптимизма по его высказываниям, письмам, статьям, а также предложил специальный тест для оценки степени оптимизма/пессимизма. Это его открытие позволило провести ряд интересных экспериментов, показавших степень влияния оптимизма на политическую, профессиональную деятельность людей и — на жизнь целых стран. Теория набирает силу, если она оказывается способной дать предсказания событиям. Теория оптимизма оказалась способной к этому.
Самое интересное, что если посмотреть на избирателей в нашей стране, то мы увидим, что большой части населения привили "беспомощность". Чем нагло пользуются "едорасы". :))
> Самое интересное, что если посмотреть на избирателей в нашей стране, то мы увидим, что большой части населения привили "беспомощность". Чем нагло пользуются "едорасы". :))
Да-да, именно в политики теория оптимизма находит наибольшее применение
> Самое интересное, что если посмотреть на избирателей в нашей стране, то мы увидим, что большой части населения привили "беспомощность". Чем нагло пользуются "едорасы". :))
"— Находясь в жопе, ты можешь сделать две вещи. Во-первых — постараться понять, почему ты в ней находишься. Во-вторых — вылезти оттуда. Ошибка отдельных людей и целых народов в том, что они думают, будто эти два действия как-то связаны между собой. А это не так. И вылезти из жопы гораздо проще, чем понять, почему ты в ней находишься.
— Почему?
— Вылезти из жопы надо всего один раз, и после этого про нее можно забыть. А чтобы понять, почему ты в ней находишься, нужна вся жизнь. Которую ты в ней и проведешь"
> че-то напомнило (не совсем в тему конечно):
>
> "— Находясь в жопе, ты можешь сделать две вещи. Во-первых — постараться понять, почему ты в ней находишься. Во-вторых — вылезти оттуда. Ошибка отдельных людей и целых народов в том, что они думают, будто эти два действия как-то связаны между собой. А это не так. И вылезти из жопы гораздо проще, чем понять, почему ты в ней находишься.
> — Почему?
> — Вылезти из жопы надо всего один раз, и после этого про нее можно забыть. А чтобы понять, почему ты в ней находишься, нужна вся жизнь. Которую ты в ней и проведешь"
Сейчас, сейчас
Селигман решил использовать павловскую схему для того, чтобы экспериментально изучить природу беспомощности, понять причины ее возникновения, и таким образом найти пути ее преодоления. Вместе с другим молодым аспирантом — Стивеном Майером — он разработал схему эксперимента, названного им триадным, предполагавшим участие трех групп животных. Вот как сам Селигман описывает схему этого эксперимента: «…Первой группе предоставлялась возможность избежать болевого воздействия. Нажав на панель носом, собака этой группы могла отключить питание системы, вызывающей шок. Таким образом, она была в состоянии контролировать ситуацию, ее реакция имела значение. Шоковое устройство второй группы было „завязано“ на систему первой группы. Эти собаки получали тот же шок, что и собаки первой группы, но их собственная реакция не влияла на результат. Болевое воздействие на собаку второй группы прекращалось только тогда, когда на отключающую панель нажимала „завязанная“ с ней собака первой группы. Третья группа шока вообще не получала». Таким образом, две группы собак подвергались действию электрошока равной интесивности в равной степени, и абсолютно одинаковое время. Единственное различие состояло в том, что одни из них могли легко прекратить неприятное воздействие, другие же имели возможность убедиться в безрезультативности своих попыток как-то влиять на неприятности. С третьей группой собак ничего не делали. Это была контрольная группа.
После такого рода «тренировки» все три группы собак были помещены в ящик с перегородкой, через которую любая из них могла легко перепрыгнуть, и таким образом избавиться от электрошока. Именно так и поступали собаки из группы, имевшей возможность контролировать шок. Легко перепрыгивали барьер собаки контрольной группы. Собаки же с опытом неконтролируемости неприятностей жалобно скулили, метались по ящику, затем ложились на дно и поскуливая переносили удары током все большей и большей силы.
Из этого Селигман и его товарищ сделали вывод, что беспомощность вызывают не сами по себе неприятные события, а опыт неконтролируемости этих событий. Живое существо становится беспомощным, если оно привыкает к тому, что от его активных действий ничего не зависит, что неприятности происходят сами по себе и на их возникновение влиять никак нельзя. Беспомощность влияет на очень многие особенности жизни человека: на то, как он воспринимает мир, на то, какие цели перед собой ставит и каким образом стремится к их осуществлению, на отношение к своему здоровью и т.д. В конечном счете от степени беспомощности зависит не только успех в жизни, но и здоровье… Этот совершенно неожиданный факт заставил исследователей задуматься над тем, что из себя представляет альтернатива беспомощности? Что, какое качество делает людей более устойчивыми к неблагоприятным событиям? Позже Селигман назовет это качество оптимизмом.