ДОБРАЯ ПАННА
На трибунах становится тише,
Суд ростовский забудется вскоре,
Как Радуев с титановой крышей,
Позабудется Надино горе,
Позабудутся все голодовки,
И сухие, и влажные тоже,
И надменные девичьи бровки
На весёлой разъевшейся роже.
Все пройдёт. Все проходит, Надюха -
Пуссирайот, "Титаник" Радуев,
И забвенья метель-завируха
Похоронит тебя, молодую.
Обменять тебя вроде хотели
На луганско-донецких сепаров.
Не смешно. На кого, в самом деле?
На обмен равной нет тебе пары.
Даже если Шойгу и Лаврова
Умыкнет украинский Скорцени,
Вряд ли взад их получит наш Вова,
Много выше народ тебя ценит!
Депутаты Ляшко и Турчинов
За тебя отсидеть предлагали,
Но не тянут они на невинных,
Жанны д'Арк из них выйдут едва ли,
Нету в них красоты и горенья,
Сайентологи и содомиты.
Так что долгое будет сиденье.
Но герои не будут забыты!
Сайентологи и пидарасы
Не заменят в глазах поколений
Украинской нордической расы
Образец героизма и гений!
Не кубло депутатских баталий -
Будут дети учить по картинке,
Как из вражеских бьет гениталий
Красный сок в кулаке украинки,
Как бурятский спецназ на коленях
Умоляет её о пощаде.
Да, теперь не одно поколенье
Будет чтить подвиг летчицы Нади,
Надю Савченко рядом с Бандерой
Будут в праздник носить на портретах.
Вызов жизни унылой и серой -
Называется гидностью это,
Черный дым от покрышек Майдана,
По Донбассу горят колорады,
Как же весело, добрая панна,
Если вату накрыли снаряды!
Верь, я тоже не скоро забуду -
Я ж по маме хохляра донецкий -
Школ и храмов подорванных груды,
Фотографии трупиков детских.
Образ твой время пусть не стирает.
Десять двушечек, добрая панна.
Пусть поёт для тебя Пуссирайот
Над могилой бандита Салмана.
За Каспийскою водою
солнышко садится,
постепенно затихает
крепость на границе.
Офицеры-забулдыги
пьют арак вонючий,
унтера молокососов
чистить ружья учат,
песню воют по-собачьи
ссыльные поляки,
а солдат Тарас Шевченко
скрылся в буераке,
воровато оглянулся -
ищут ли, не ищут? -
и достал листок бумаги
из-за голенища.
Остывающий песочек
ему яйца греет,
образ девы черноокой
над Тарасом реет.
Прислонилась дева к тыну,
лузгает подсолнух,
шелуха поприлипала
к ее грудке полной,
вокруг шеи по-над грудкой
красное монисто.
Тут в Тарасовы мечтанья
Вторгся дух нечистый
и срамное в его мыслях
рисовать заладил,
завладел его рукою,
по мотне погладил,
взял огрызок карандашный -
и полились строки,
как красавицу-дивчину
встретил пан жестокий,
как сманил ее словами
про любовь до гроба,
как сверкали ночью в гае
белым телом оба,
как стонала чорнобрива:
"Мамо, мамо, мамо!"
… Тут нечистый смял картину,
и пошла реклама:
"Вот прокладки, покупайте!
Маде ин Украйна!
Тополиный пух в прокладке -
мягко, сухо, файно!
Вот кондом из Запорожья -
никогда не рвется,
с ним почти любая дева
целкой остается!" --
"Ой, прости, Тарас Григорич! -
завопил лукавый. --
Это из другой эпохи,
виртуальны стравы!"
Тут Тарас крестом широким
трижды обмахнулся
и кругом на всякий случай
снова оглянулся,
запихал свой дрын обратно
под солдатский клапан
и представил, как дивчину
пан поставил раком,
сам себя представил паном,
озорным, богатым,
москалем себя представил,
и жидом пархатым -
в трех обличьях ненавистных
порет он дивчину:
нет, не просто так дивчину -
саму Украину!
Лях, москаль и жид хохочут,
а Тарас рыдает,
на песочек туркестанский
слёзы проливает,
да не одни только слёзы -
козацкое семя
сохнет здесь. А в Украине
кто продолжит племя?
Вновь Тарас дрючок упрятал,
отдышался малость.
Ладно, что делать с сюжетом,
что с дивчиной сталось?
Ну, конечно, наигравшись,
бросил пан дивчину,
а дивчина от позора
ушла на чужбину.
Там кровиночку растила,
да в наймах ходила,
дочку, аленький цветочек,
холила-любила.
Шла через родную волость -
пана повстречала,
только пан ее любезный
не узнал сначала,
а узнал, усы расправил -
и расхохотался,
увез доченьку в хоромы
да и надругался…
Тут нечистый возник снова,
говорит: "Брат милый,
на панов, да москалей
ты убил все силы,
я уже не говорю,
что одни и те же
все сюжеты у тебя.
А новые где же?
Чернобровых всё Оксан
паны с москалями
в думах порют у тебя,
потом с дочерями
апробируют инцест.
Ты однообразен.
Читателю надоест.
Что, ты не согласен?"
Тут повесил нос Тарас
и затряс усами.
"Прав, ох, прав нечистый дух!
Панов с москалями
хватит в думах порицать,
глубь веков пристало
озирать, чтобы понять,
что с Украйной стало.
Мыслью жадной заберусь
дальше Мономаха.
Термин "Киевская Русь" --
то выдумка ляха.
По украинным степям
славяне селились,
да варяги в землях тех
после появились,
назывались "русь" иль "рысь"
налетчики эти,
с украинками еблись,
вражеские дети!
Выйдет дивчина за тын -
тут варяг подскочит
и как рысь на спину ей
с хриплым ревом вскочет.
На 15 лет в поход
вдруг уйдут варяги,
а вернутся - мнут своих
дочерей в овраге".
Тут на миг себя Тарас
викингом представил,
как на дочку он залез,
как дрючок ей вставил…
Но могучею волной
смыло ту картину,
и свободной, вольной он
видит Украину,
как державный Киев-град,
весь в дворцах стеклянных,
подчинил, перемолол
москалей поганых,
на наречии родном
песни здесь поются,
с украинцем, не с паном,
девчата ебутся.
Москали же, что в Москве,
с нехристью скрестились,
чурбаны-татаровья
из них получились,
а украинский скинхэд
охраняет расу.
Битва за тела девчат
видится Тарасу:
вот чернявый москалек
вспрыгнул на хохлушку,
тут же хлопец - пику в бок
и откинул тушку,
сам на дивчину прыг-скок,
завертелось дело.
Не родится москалек,
а родится белый,
или дивчина-краса
вскорости родится,
чтоб потомок козаков
мог на ней резвиться.
…Над Каспийскою водою
рассвет занимается,
рядовой Тарас Шевченко
в крепость возвращается,
светом вольной Украины
полыхают очи.
Нет, не зря за тем барханом
грезил он все ночи.
Украина, мать родная,
будешь ты свободной!
Крым с Херсонщиной прихватишь
у Руси безродной,
Львов с Волынью не вернешь
ни немцу, ни ляху
и в семье народов вольных
всех пошлешь ты на хуй.
Человек я, бля, хуёвый, бога я не уважаю,
сру на все авторитеты, пидорасов не люблю,
на базаре пизжу чурок, и евреев обижаю,
и ебу бесплатно девок, хоть сперва им мзду сулю,
Я хочу, чтобы Гусинский и дружок его Басаев
в телевизоре ебаном на ток-шоу собрались,
чтоб Укупник и Киркоров, и Кирилл, блядь, Немоляев
станцевали перед ними и на них обосрались.
Чтобы Путин с Пугачёвой тоже были в этом шоу,
чтобы их толкнул друг к другу из говна внезапный дождь,
чтоб потом пришли ребята хуеплёта Баркашова,
привели с собой Кобзона и сказали: вот наш вождь!
А потом, блядь, мудрый Сталин, влитый в пурпурную тогу,
пусть внесёт свое рябое и усатое ебло,
и в руке пусть вместо трубки держит он Шамиля ногу:
"Вот тебе, орел чеченский, я нашёл твое крыло!"
И шеф-повар Макаревич, поварёнок Шендерович
и крупье, блядь, Якубович пусть напитков принесут,
пусть жопелью на рояле гимн хуячит Ростропович:
"Славься, сука, бля, Россия! Гряньте, бляди, бля, салют!"
И из строя, блядь, поэтов, тушку вытолкнут скорее -
вот он, наш Вадим Гандоныч, куртуазный маньерист!
И обрадуется Путин, что не чурки и евреи
написали гимн российский, а нормальный, бля, фашист.
И начнут ебать всухую сочинителей и бардов,
Резника и Михалкова, Шевчука и Шахрина,
и Земфиру с Мумий Троллем, и Жечкова с Пеленягрэ,
а особо тех уёбков, что писали для "На-На".
"Что ж вы, суки, пидорасы, нерадивые козлины,
не могли хуйню такую, гимн российский навалять?
Пусть ебут вас все грузины, абазины и лезгины,
а придурку Степанцову сто рублей, ебёна мать!"
И подскочит Березовский с акциями "Логоваза",
попытается Вадюхе вместо денег их впихнуть,
но Вадюха олигарху навернёт в еблище сразу:
"Врёте, гнойные мутанты! Нас теперь не обмануть!"
На трибунах становится тише,
Суд ростовский забудется вскоре,
Как Радуев с титановой крышей,
Позабудется Надино горе,
Позабудутся все голодовки,
И сухие, и влажные тоже,
И надменные девичьи бровки
На весёлой разъевшейся роже.
Все пройдёт. Все проходит, Надюха -
Пуссирайот, "Титаник" Радуев,
И забвенья метель-завируха
Похоронит тебя, молодую.
Обменять тебя вроде хотели
На луганско-донецких сепаров.
Не смешно. На кого, в самом деле?
На обмен равной нет тебе пары.
Даже если Шойгу и Лаврова
Умыкнет украинский Скорцени,
Вряд ли взад их получит наш Вова,
Много выше народ тебя ценит!
Депутаты Ляшко и Турчинов
За тебя отсидеть предлагали,
Но не тянут они на невинных,
Жанны д'Арк из них выйдут едва ли,
Нету в них красоты и горенья,
Сайентологи и содомиты.
Так что долгое будет сиденье.
Но герои не будут забыты!
Сайентологи и пидарасы
Не заменят в глазах поколений
Украинской нордической расы
Образец героизма и гений!
Не кубло депутатских баталий -
Будут дети учить по картинке,
Как из вражеских бьет гениталий
Красный сок в кулаке украинки,
Как бурятский спецназ на коленях
Умоляет её о пощаде.
Да, теперь не одно поколенье
Будет чтить подвиг летчицы Нади,
Надю Савченко рядом с Бандерой
Будут в праздник носить на портретах.
Вызов жизни унылой и серой -
Называется гидностью это,
Черный дым от покрышек Майдана,
По Донбассу горят колорады,
Как же весело, добрая панна,
Если вату накрыли снаряды!
Верь, я тоже не скоро забуду -
Я ж по маме хохляра донецкий -
Школ и храмов подорванных груды,
Фотографии трупиков детских.
Образ твой время пусть не стирает.
Десять двушечек, добрая панна.
Пусть поёт для тебя Пуссирайот
Над могилой бандита Салмана.