Герберт Уэллс на линии

Я сразу же должен сказать, что это - единственное правительство,
возможное в России в настоящее время. Оно воплощает в себе единственную
идею, оставшуюся в России, единственное, что ее сплачивает. Но все это
имеет для нас второстепенное значение. Для западного читателя самое важное
- угрожающее и тревожное - состоит в том, что рухнула социальная и
экономическая система, подобная нашей и неразрывно с ней связанная.

У крестьян сытый вид, и я сомневаюсь, чтобы им жилось много хуже, чем в
1914 году. Вероятно, им живется даже лучше. У них больше земли, чем
раньше, и они избавились от помещиков. Они не примут участия в какой-либо
попытке свергнуть советское правительство, так как уверены, что, пока оно
у власти, теперешнее положение вещей сохранится. Это не мешает им всячески
сопротивляться попыткам Красной Гвардии отобрать у них продовольствие по
твердым ценам. Иной раз они нападают на небольшие отряды красногвардейцев
и жестоко расправляются с ними. Лондонская печать раздувает подобные
случаи и преподносит их как крестьянские восстания против большевиков. Но
это отнюдь не так. Просто-напросто крестьяне стараются повольготнее
устроиться при существующем режиме.


Вы, конечно, скажете, что это зрелище беспросветной нужды и упадка
жизненных сил - результат власти большевиков. Я думаю, что это не так. О
самом большевистском правительстве я скажу позднее, когда обрисую всю
обстановку в целом. Но я хочу уже здесь сказать, что эта несчастная Россия
не есть организм, подвергшийся нападению каких-то пагубных внешних сил и
разрушенный ими. Это был больной организм, он сам изжил себя и потому
рухнул. Не коммунизм, а капитализм построил эти громадные, немыслимые
города. Не коммунизм, а европейский империализм втянул эту огромную,
расшатанную, обанкротившуюся империю в шестилетнюю изнурительную войну. И
не коммунизм терзал эту страдающую и, быть может, погибающую Россию
субсидированными извне непрерывными нападениями, вторжениями, мятежами,
душил ее чудовищно жестокой блокадой. Мстительный французский кредитор,
тупой английский журналист несут гораздо большую ответственность за эти
смертные муки, чем любой коммунист. Но я вернусь к этому после того, как
несколько подробнее опишу все, что мы видели в России во время нашей
поездки. Только получив какое-то представление о материальных и духовных
проявлениях русской катастрофы, можно понять и правильно оценить
большевистское правительство.


В конце 1917 года Россия пережила такой всеобъемлющий крах, какого не
знала ни одна социальная система нашего времени. Когда правительство
Керенского не заключило мира и британский военно-морской флот не облегчил
положения на Балтике, развалившаяся русская армия сорвалась с линии фронта
и хлынула обратно в Россию - лавина вооруженных крестьян, возвращающихся
домой без надежд, без продовольствия, без всякой дисциплины. Это было
время разгрома, время полнейшего социального разложения. Это был распад
общества. Во многих местах вспыхнули крестьянские восстания. Поджоги
усадьб часто сопровождались жестокой расправой с помещиками. Это был
вызванный отчаянием взрыв самых темных сил человеческой натуры, и в
большинстве случаев коммунисты несут не большую ответственность за эти
злодеяния, чем, скажем, правительство Австралии. Среди бела дня на улицах
Москвы и Петрограда людей грабили и раздевали, и никто не вмешивался. Тела
убитых валялись в канавах порой по целым суткам, и пешеходы проходили
мимо, не обращая на них внимания. Вооруженные люди, часто выдававшие себя
за красногвардейцев, врывались в квартиры, грабили и убивали. В начале
1918 года новому, большевистскому правительству приходилось вести жестокую
борьбу не только с контрреволюцией, но и с ворами и бандитами всех мастей.
И только к середине 1918 года, после того как были расстреляны тысячи
грабителей и мародеров, восстановилось элементарное спокойствие на улицах
больших русских городов. Некоторое время Россия была не цивилизованной
страной, а бурным водоворотом беззаконий и насилия, где слабое, неопытное
правительство вело борьбу не только с неразумной иностранной интервенцией,
но и с полнейшим внутренним разложением. И Россия все еще прилагает
огромные усилия, чтобы выйти из этого хаоса.


Искусство, литература, наука, все изящное и утонченное, все, что мы
зовем "цивилизацией", было вовлечено в эту стихийную катастрофу. Наиболее
устойчивым элементом русской культурной жизни оказался театр. Театры
остались в своих помещениях, и никто не грабил и не разрушал их. Артисты
привыкли собираться там и работать, и они продолжали это делать; традиции
государственных субсидий оставались в силе. Как это ни поразительно,
русское драматическое и оперное искусство прошло невредимым сквозь все
бури и потрясения и живо и по сей день. Оказалось, что в Петрограде каждый
день дается свыше сорока представлений, примерно то же самое мы нашли в
Москве. Мы слышали величайшего певца и актера Шаляпина в "Севильском
цирюльнике" и "Хованщине"; музыканты великолепного оркестра были одеты
весьма пестро, но дирижер по-прежнему появлялся во фраке и белом галстуке.
Мы были на "Садко", видели Монахова в "Царевиче Алексее" и в роли Яго в
"Отелло" (жена Горького, г-жа Андреева, играла Дездемону). Пока смотришь
на сцену, кажется, что в России ничто не изменилось; но вот занавес
падает, оборачиваешься к публике, и революция становится ощутимой. Ни
блестящих мундиров, ни вечерних платьев в ложах и партере. Повсюду
однообразная людская масса, внимательная, добродушная, вежливая, плохо
одетая. Как на спектаклях лондонского театрального общества, места в
зрительном зале распределяются по жребию. В большинстве случаев билеты
бесплатны. На одно представление их раздают, скажем, профсоюзам, на другое
- красноармейцам, на третье - школьникам и т.д. Часть билетов продается,
но это скорее исключение.

Но театр занимает совершенно особое положение. Для других областей
искусства, для литературы в целом, для науки катастрофа 191 1918 годов
оказалась совершенно гибельной. Покупать книги и картины больше некому;
ученый получает жалованье в совершенно обесцененных рублях. Новый,
незрелый еще общественным строй, ведущий борьбу с грабежами, убийствами, с
дикой разрухой, не нуждается в ученых; он забыл о них. Первое время
советское правительство так же мало обращало на них внимания, как
французская революция, которой "не требовались химики". Поэтому научным
работникам, жизненно необходимым каждой цивилизованной стране, приходится
терпеть сейчас невероятную нужду и лишения. Именно помощью им, их
спасением занят теперь в первую очередь Горький. Главным образом благодаря
ему и наиболее дальновидным деятелям большевистского правительства сейчас
создан ряд "спасательных" учреждений; лучше всего поставлено дело в Доме
ученых в Петрограде, занимающем старинный дворец великой княгини Марии
Павловны. Здесь находится специальный центр распределения продовольствия,
снабжающий в меру своих возможностей четыре тысячи научных работников и
членов их семей, в общей сложности около десяти тысяч человек. Тут не
только выдаются продукты по карточкам, но имеются и парикмахерская,
ванные, сапожная и портняжная мастерские и другие виды обслуживания. Есть
даже небольшой запас обуви и одежды. Здесь создано нечто вроде
медицинского стационара для больных и ослабевших.


Но надо отдать должное большевистскому правительству: оно
осознало угрозу полной гибели русской культуры и, несмотря на блокаду и
непрестанную борьбу с субсидируемыми нами и французами мятежами и
интервенцией, которыми мы до сих пор терзаем Россию, разрешило эти
"спасательные" организации и оказывает им содействие. Наряду с Домом
ученых создан Дом литературы и искусств. За исключением некоторых поэтов,
никто сейчас в России не пишет книг, никто не создает картин. Но
большинство писателей и художников нашли работу по выпуску грандиозной по
своему размаху, своеобразной русской энциклопедии всемирной литературы. В
этой непостижимой России, воюющей, холодной, голодной, испытывающей
бесконечные лишения, осуществляется литературное начинание, немыслимое
сейчас в богатой Англии и богатой Америке. В Англии и Америке выпуск
серьезной литературы по доступным ценам фактически прекратился сейчас
"из-за дороговизны бумаги". Духовная пища английских и американских масс
становится все более скудной и низкопробной, и это нисколько не трогает
тех, от кого это зависит. Большевистское правительство, во всяком случае,
стоит на большей высоте. В умирающей с голоду России сотни людей работают
над переводами; книги, переведенные ими, печатаются и смогут дать новой
России такое знакомство с мировой литературой, какое недоступно ни одному
Другому народу. Я наблюдал эту работу и видел некоторые из этих книг. Я
пишу "смогут" без твердой уверенности. Потому что, как и все остальное в
этой разрушенной стране, эта созидательная работа носит отрывочный, наспех
организованный характер.

Если бы мировая война продолжалась еще год или больше, Германия, а
затем и державы Антанты, вероятно, пережили бы свой национальный вариант
русской катастрофы. То, что мы застали в России, - это то, к чему шла
Англия в 1918 году, но в обостренном и завершенном виде. Здесь тоже
нехватка продуктов, как это было в Англии, но достигшая чудовищных
масштабов; здесь тоже карточная система, но она сравнительно слаба и
неэффективна; в России спекулянтов не штрафуют, а расстреливают, и вместо
английского D.O.R.A. (Закона о защите государства) здесь действует
Чрезвычайная Комиссия. То, что являлось неудобством в Англии, возросло до
размеров бедствия в России. Вот и вся разница. Насколько я знаю. Западной
Европе даже сейчас еще угрожает подобная катастрофа. Я отнюдь не уверен,
что кризис уже миновал. Война, расточительство и паразитическая
спекуляция, быть может, все еще поглощают больше того, что западный мир
производит. В таком случае вопрос о том, когда произойдет катастрофа у нас
- расстройство денежного обращения, нехватка всех предметов потребления,
социальный и политический развал и все прочее, - лишь вопрос времени.
Магазины Риджент-стрит постигнет судьба магазинов Невского проспекта, и
господам Голсуорси и Беннету придется спасать сокровища искусства из
роскошных особняков Мэйфэра. Утверждать, что ужасающая нищета в России - в
какой-либо значительной степени результат деятельности коммунистов, что
злые коммунисты довели страну до ее нынешнего бедственного состояния и что
свержение коммунистического строя молниеносно осчастливит всю Россию, -
это значит извращать положение, сложившееся в мире, и толкать людей на
неверные политические действия. Россия попала в теперешнюю беду вследствие
мировой войны и моральной и умственной неполноценности своей правящей и
имущей верхушки (как может попасть в беду и наше британское государство, а
со временем даже и американское государство). У правителей России не
хватило ни ума, ни совести прекратить войну, перестать разорять страну и
захватывать самые лакомые куски, вызывая у всех остальных опасное
недовольство, пока не пробил, их час. Они правили, и расточали, и грызлись
между собой, и были так слепы, что до самой последней минуты не видели
надвигающейся катастрофы. И затем, как я расскажу в следующих главах,
пришли коммунисты...


В двух предыдущих главах я старался передать читателю полученные мною в
Петрограде и Москве впечатления от жизни в России, показать картину
развала, развала политической, социальной и экономической системы, такой
же, как наша, но только более слабой и гнилой, рухнувшей под бременем
шестилетней войны и безответственного управления. Основная катастрофа
произошла в 1917 году, когда чудовищно бездарный царизм стал окончательно
невыносим. Он разорил страну, потерял контроль над армией и доверие всего
населения. Его полицейский строй выродился в режим насилия и разбоя.
Падение царизма было неизбежно.

Но в России не было другого правительства, способного прийти ему на
смену. На протяжении многих поколений усилия царизма были направлены
главным образом на то, чтобы уничтожить всякую возможность замены его
другим правительством. Он держался у власти именно благодаря тому, что,
как бы плох он ни был, заменить его было нечем. Первая русская революция
превратила Россию в дискуссионный клуб и арену политической драки.
Либеральные круги, не привыкшие действовать и брать на себя
ответственность, пустились в шумные споры о том, должна ли Россия быть
конституционной монархией, либеральной республикой, социалистической
республикой и так далее. Среди всей этой неразберихи позерствовал
"благородный либерал" Керенский; на поверхность всплывали разные
авантюристы, "сильные личности", лжесильные личности, российские монахи и
российские бонапарты. Исчезли последние остатки общественного порядка. К
концу 1917 года на улицах Москвы и Петрограда убийства и ограбления стали
таким же обычным явлением, как автомобильные происшествия на улицах
Лондона, с той разницей, что на них обращали еще меньше внимания. На
пароходе, шедшем из Ревеля, я встретил американца, бывшего представителя
"Америкэн харвестер компани" в России, который находился в Москве во время
этой полнейшей анархии. Он рассказывал об ограблениях среди бела дня, о
часами валявшихся в канавах трупах, мимо которых занятые своими делами
люди проходили так же, как проходят у нас мимо валяющегося на тротуаре
дохлого котенка.

И во всей России и среди русских, разбросанных по всему свету, была
лишь одна организация, объединенная общей верой, общей волей, общей
программой; это была партия коммунистов. В то время как вся остальная
Россия была либо пассивна, как крестьянство, либо занималась бесплодными
спорами, либо предавалась насилию или дрожала от страха, коммунисты,
воодушевленные своими идеями, были готовы к действию. Число коммунистов
было очень мало; они и теперь составляют меньше одного процента населения
России. Партия насчитывает не более 600.000 человек; из них, вероятно, не
больше 150.000 активных членов. Тем не менее она сумела захватить и
удержать власть в развалившейся Империй, потому что в те страшные дни она
была единственной организацией, которая давала людям единую установку,
единый план действий, чувство взаимного доверия. Это было и есть
единственно возможное в России, идейно сплоченное правительство.
Сомнительные авантюристы, терзающие Россию при поддержке западных держав,
- Деникин, Колчак, Врангель и прочие - не руководствуются никакими
принципиальными соображениями и не могут предложить какой-либо прочной,
заслуживающей доверия основы для сплочения народа. По существу, это просто
бандиты. Коммунисты же, что бы о них ни говорили, - это люди идеи, и можно
не сомневаться, что они будут за свои идеи бороться. Сегодня коммунисты
морально стоят выше всех своих противников. Они сразу же обеспечили себе
пассивную поддержку крестьянских масс, позволив им отобрать землю у
помещиков и заключив мир с Германией. Ценой многочисленных расстрелов они
восстановили порядок в больших городах. Одно время расстреливали всякого,
кто носил оружие, не имея на то разрешения. Это была примитивная,
кровавая, но эффективная мера. Для того, чтобы удержать власть,
коммунистическое правительство создало Чрезвычайную Комиссию, наделив ее
почти неограниченными полномочиями, и красным террором подавило всякое
сопротивление. Красный террор повинен во многих ужасных жестокостях; его
проводили по большей части ограниченные люди, ослепленные классовой
ненавистью и страхом перед контрреволюцией, но эти фанатики по крайней
мере были честны. За отдельными исключениями, расстрелы ЧК вызывались
определенными причинами и преследовали определенные цели, и это
кровопролитие не имело ничего общего с бессмысленной резней деникинского
режима, не признававшего даже, как мне говорили, советского Красного
Креста. И, по-моему, сейчас большевистское правительство в Москве не менее
устойчиво, чем любое правительство в Европе, и улицы русских городов так
же безопасны, как улицы европейских городов.
Советское правительство не только упрочило свое положение и
восстановило порядок, но и создало заново русскую армию в качестве
боеспособной силы; в этом немалая заслуга бывшего пацифиста Троцкого.
Восстановление армии, конечно, замечательное достижение. Я не знакомился
вплотную с русской армией, в России меня интересовало другое, но
предприимчивым американский финансист г.Вандерлип, который вел в Москве
какие-то таинственные переговоры с советским правительством, присутствовал
на смотре многотысячных воинских частей и был восхищен их боевым духом и
снаряжением. Мы с сыном видели несколько войсковых частей, отправлявшихся
на фронт, а также отряды новобранцев, и у нас создалось впечатление, что
их боевой дух нисколько не ниже, чем у английских призывников в Лондоне в
1917-1918 годах.

Браво, Герберт голова был, очень наблюдательный, он как риз и заметил, что большевики были аттрактором, отгородившимся от все этой скверны, браво, поражает проницательность.

> На протяжении многих поколений усилия царизма были направлены главным образом на то, чтобы уничтожить всякую возможность замены его другим правительством. Он держался у власти именно благодаря тому, что, как бы плох он ни был, заменить его было нечем.

Ничего не напоминает? ;)