Вот и нас посетил ледоход

vott.ru — Кое-где по области (Холмогоры) и городу подтопления есть, но в целом пока нормально.5 фот в первом.
Картинки, Культура | Сын Агропрома 10:27 29.04.2024
17 комментариев | 24 за, 1 против |
#1 | 10:29 29.04.2024 | Кому: Всем
[censored]

[censored]

[censored]

[censored]

[censored]
#2 | 10:35 29.04.2024 | Кому: Всем
А я, чудила, так и не побывал в Дудинке на ледоходе. Зато в Снежногорске бывал.
#3 | 10:37 29.04.2024 | Кому: Всем
Было дело, купался как-то в ледоход)
#4 | 10:38 29.04.2024 | Кому: PeterNOR
На Енисее мощно идёт, наверное.
#5 | 10:39 29.04.2024 | Кому: Сын Агропрома
> На Енисее мощно идёт, наверное.

Енисеище!! На фотках видел и в документалистике.
#6 | 10:40 29.04.2024 | Кому: Агроном
> Было дело, купался как-то в ледоход)

В детстве - святое дело на льдинах покататься и в воду ебанутся. Поочередно получить пиздюлей от родителей и дальше продолжать косячить.
#7 | 10:43 29.04.2024 | Кому: Агроном
На последней фотке люди по льдинам шарятся. Есть вероятность принятия незапланированных ванн.
#8 | 10:47 29.04.2024 | Кому: Сын Агропрома
> На последней фотке люди по льдинам шарятся. Есть вероятность принятия незапланированных ванн.

Мы в детстве прям в городе принимали по весне, там такие были "ловушки" классные - идешь по льду, хуяк и по пояс, потом от мам трюнделей на память, а потом опять прием ванн
#9 | 10:52 29.04.2024 | Кому: Всем
[censored]
#10 | 11:09 29.04.2024 | Кому: Сын Агропрома
Не, я целенаправленно, в полисках себя, в юности. Всю зиму в проруби купался, йога и пр. фигня.
А катались мы в детстве в половодье на плотах на пустыре: и прикольно и относительно безопасно.
Malganus
надзор »
#11 | 11:12 29.04.2024 | Кому: Всем
Запах талого снега, грачи и зяблики. И кораблики из бумаги и спичек по ручейку до ближайшей ливнёвки.
#12 | 11:13 29.04.2024 | Кому: Всем
От советского информбюро:

Обзор гидрологической обстановки на реках

В настоящее время опасных явлений на реках Архангельской области не зафиксировано.

На реке Северной Двине, в порту Архангельск, ночью 29 апреля наблюдалось прохождение среднего ледохода, ледовый материал из Главного рукава Холмогорского разветвления и Черного Яра пропускала протока Маймакса, отмечалось движение льда в Никольском рукаве. По состоянию на 8:00 на Городском и Соломбальском рейдах наблюдается ледоход от среднего до редкого, в Никольском рукаве – густой ледоход. Хвост редкого ледохода отмечается в районе г/п Усть-Пинега (93 км от г.Архангельск).

В районе г/п Демьяново суточный спад уровней воды составил 8 см, на участке г/п Котлас – г/п Сидоровская суточный рост уровней воды составил 2-19 см, на участке г/п Усть-Пинега – г/п Тройная Гора суточный спад уровней воды составил 65-94 см.

По данным на 8:00 мск уровень воды составил по постам:

г/п Холмогоры 628 см (НЯ 800 см),

г/п Краснофлотский 276 см, на 10:00 мск 269 см,

г/п Смольный Буян 259 см, на 10:00 мск 256 см (НЯ 300 см),

г/п Соломбала 233 см, на 10:00 мск 227 см (НЯ 300 см). Максимальные уровни воды в дельте наблюдались в первой половине дня 28 апреля.

Вечером 28 апреля произошло формирование максимальных уровней воды на реке
#13 | 11:15 29.04.2024 | Кому: Агроном
> Всю зиму в проруби купался, йога и пр. фигня

Фига ты монстр! А ща как?
#14 | 11:22 29.04.2024 | Кому: Malganus
> И кораблики из бумаги и спичек по ручейку до ближайшей ливнёвки.

Эх, бля!
Подозреваю, что где-то 1982-3 год, весна, идём из школы, я справа:
[censored]
Те, что на фотке все живы.
Malganus
надзор »
#15 | 11:30 29.04.2024 | Кому: Сын Агропрома
> Те, что на фотке все живы.

И это здорово!
Я вот со всеми рижскими друзьями попрощался за последние пару лет. Один от ковида, двое от рака. И однокашник из параллельного класса на днях погиб в СВО.
#16 | 11:41 29.04.2024 | Кому: Сын Агропрома
Сейчас только периодически обливаюсь и в зал хожу.
Раньше у родника всю зиму работал вагончик "ивановцев", которые последователи Порфирия. Там было тепло и можно было обсушиться/переодеться.
#17 | 14:55 29.04.2024 | Кому: Всем
Расталкивая льдины форштевнем, буксир притерся к причалу и под веселое зубоскальство матросов с пристани, ловивших чалки и обматывающих их вокруг кнехтов, замер на месте.
По пружинящим сходням на берег потянулись мужики и бабы с мешками и сундучками, которых «по пятаку с носа», нарушая запрет, перевозили матросы.
На кряжистом, кривоногом дядьке Савелии были полушубок, картуз и смазные, толстой кожи сапоги. Пятнадцатилетний Федор Сухов кутался в потертый армячишко, но зато на ногах красовались «писаные» лапти «с подковыркою», которые ему сплел специально в дорогу его родной дед. Лапти «с подковыркою» являлись знаком высшего мастерства – в отличие от обыкновенных они украшались узорной «прошвой» и как бы «рантом» вокруг подошвы. За спиной у Федора болталась холщовая котомка, в которой лежали десяток моченых яблок и праздничная, яркого блеску сатиновая рубаха.
Федора поразил Нижний Новгород: по всему берегу, на версту и более, тянулись лабазы, склады, артельные лавки. Торговали всякой всячиной – и икрой, и рыбой, и мануфактурным товаром, и лошадьми, и коровами. Прибывший из бедной, голодной в ту зиму волжской деревушки под Самарой, Федор притих от такого изобилия.
У пристани и причалов сшивались сотни вольных «аристократов духа» – челкашей, или галахов, как их тогда звали на Волге. Вся эта голь и босота по весне, к началу ледохода, вылезала из разных щелей, где кое-как перемогала зиму, и скатывалась к Волге-матушке, к ее пристаням и причалам. Великая река кормила всех. Одни сбивались в артели грузчиков, другие подворовывали по мелочам, третьи – попрошайничали; и все были сыты, а главное, пьяны. Водки здесь истреблялось видимо-невидимо, поскольку любая работа по вы грузке или погрузке барж и пароходов или какая иная оценивалась одной мерой: количеством поставленных ведер спиртного.
Над лабазами и складами возвышался город, белея звонницами, золотясь куполами церквей, красуясь двух – и трехэтажными дворянскими и купеческими домами.
Тянулись булыжные мостовые, по которым катили извозчики на легких пролетках, обгоняя тяжелые возы, влекомые широкогрудыми, мохноногими битюгами.
Над рекой и берегом моталась исполинская стая галок, сворачиваясь и распрямляясь, словно огромная черная простыня, заслоняя солнечный диск, проступающий сквозь мглистый, холодный воздух слюдяным кругом.
По реке медленно, как по небу облака, плыли льдины, но большой ледоход еще не начался.
– Со мной, Федор, не пропадешь, – сказал Савелий, хлопнув парнишку по плечу.
На берегу вопили торговки, предлагая опробовать их кушанья. Продавали горячие пироги и холодный студень в мисках, тут же в больших сковородках жарились, шкворчали «рубцы» (завернутые в рулет потроха), домашняя колбаса и все виды волжской рыбы.
Савелий сразу же, не торгуясь, купил круг чесночной колбасы и полковриги хлеба – Федор впился в горячую колбасу зубами.
– Устрою тебя в лавку. У меня хозяин знакомый тут… Будешь торговать помаленьку… Выучишься на приказчика… – рассуждал Савелий, пока они шли берегом к деревянной лестнице, ведущей вверх от реки в сторону булыжной мостовой. – А там, чем черт не шутит, и свою лавку откроешь… Ты ведь не то что я… Ты грамотный – недаром в приходскую школу бегал.
Федор думал теперь о невозвратном прошлом, о том, как он с ватагой деревенских мальчишек и девчонок «бегал» в церковно-приходскую школу за десяток верст от дома. Село, где была их школа, находилось на другом берегу Волги, и зимой они перебирались через реку по льду, а осенью и весной на лодках.
В этот вечер они не нашли хозяина лавки, знакомого Савелия. Пришлось переночевать у костра артельщиков на берегу.
А утром начался большой ледоход. По Волге, разлившейся в ширину на пару верст, а может, и больше, плыли, неслись льдины – маленькие, большие и целые ледяные поля. У берега льдины сгрудились и почти не двигались, лежа сплошной массой, а дальше, ближе к стремнине, они неслись по течению споро, налезая друг на друга, с шумом и треском.
Каждый год это движение льда на широком пространстве разлившейся реки собирало весь город на высокой набережной – отсюда на плывущих льдинах можно было увидеть все что угодно: то на большом ледяном поле, покрытом толстым слоем снега, виднелась часть дороги с вешками и санными колеями, желтыми от навоза; то оторвавшийся от берега и подмытый половодьем сарай с привязанной блеющей козой; то конура с собакой; то поленница дров, копны сена, не говоря о вмерзших в лед лодках, баркасах…
Насмотревшись на ледоход, Савелий и Федор пошли снова к деревянной лестнице, чтобы подняться в город и разыскать своего лавочника, но тут дядька Савелий приостановился, прислушался и подошел к артельщикам, сидевшим за врытым в землю дощатым столом. Среди разной снеди на столе возвышалась, поблескивая, трехлитровая бутыль водки – «четверть» (четверть ведра – отсюда и название), из-за которой и шел спор: водка предназначалась тому, кто сможет по льдинам перейти на тот берег Волги, пользуясь лишь багром да своей сноровкой.
– Сейчас я у них водку заберу, – бросил Федору Савелий и с ходу ввязался в разговор. Сильно жестикулируя, пуча глаза, снял картуз, ударил им о землю, а затем стал скидывать полушубок.
– Господа хорошие!.. – услышал Федор. – Четверть – это в одну сторону. Ставьте две… и я махну туда и обратно!
Артельщики, переглянувшись, согласились.
Савелий взял багор, подбросил в руках, проверяя увесистость, и направился к реке.
У берега лед был малоподвижным и довольно толстым – какое-то время Савелий шагал по реке, как по земле. Потом начались разводья между льдинами, вода в них кипела от стремительного течения… Савелий начал прыгать, перелетая с льдины на льдину, тыча в лед багром и им же балансируя, чтобы сохранить равновесие.
Артельщики на берегу громко приветствовали каждый удачный прыжок Савелия.
Уменьшившись в перспективе, Савелий дошел до стрежня; тут он сбавил скорость, тщательно выбирая льдину, прежде чем ступить на нее, старался сохранить равновесие, играя багром, телом…
Две четверти водки, поблескивая, стояли на деревянном столе и отбрасывали от себя радужную тень, прозрачную и колеблющуюся от лучей весеннего солнышка. Вяленая рыба, истекая жиром, млела на столешнице, распластанная на две половинки, как раскрытая книга. Рядом в миске подтаивал застывший студень. Артельщики пили из граненых стаканов, закусывали рыбой и студнем, подбадривая криками Савелия, который, теперь превратившись в плохо различимое пятно, уже не мог их слышать.
Черная, как туча, большая стая галок развернулась во всю мощь на фоне солнца, отбросив на землю скользящую тень.
Толпа на крутых откосах берега переживала за Савелия – каждую весну кто-нибудь бросал такой вызов Волге, и каждый раз новгородцы заново переживали это событие, подбадривая смельчака криками.
Савелий, добравшись до противоположного, лугового берега, почти не был виден, но у одного из зрителей, седого дедка – бывшего капитана, – оказалась с собой подзорная труба, и он громко комментировал происходящее:
– Дошел… Дошел!.. Теперь на берегу!.. Машет багром!.. Отдыхает!..
Возбужденные зрители протискивались поближе. После продолжительной паузы дедок громко воскликнул:
– Пошел! Назад пошел!..
Постепенно Савелий начал обозначаться яснее, вот он уже допрыгал по льдинам до середины реки. Уже миновал самую стремнину. Ему осталось преодолеть меньше четверти расстояния. Совсем недалеко было сплошное поле льда, и тут разводье перед льдиной, на которой он стоял, вдруг начало увеличиваться. Савелий, широко размахнувшись, метнул багор в проплывающую перед ним ледяную глыбу и прыгнул. Но металлическое острие багра только скользнуло по заснеженному льду, и Савелий, не удержавшись, тяжело, как мешок, свалился в воду. И тут же ушел под кромку льда.
Народ на берегу охнул и разом замолк.
Артельщики так и остались стоять, кто с недоеденным куском студня, кто – с поднесенным ко рту стаканом.
Федор никак не мог осознать, что произошло. До сих пор он стоял абсолютно спокойный, наблюдая за охающей и замирающей толпой и гордясь за своего родного дядьку Савелия, сумевшего заставить всех этих людей смотреть на себя. С его дядькой ничего не могло случиться. Это мальчик знал твердо. Савелий всегда был самый сильный, ловкий, умелый в деревне. Он привез Федора в Нижний, он устроит его в лавку – с таким дядькой не о чем беспокоиться. И если Савелий взялся позабавить и удивить народ, то знал, что делает. И мальчик терпеливо ждал, когда он снова появится на льдине.
Жалобный крик женщины прорезал тишину и, нарастая, пронесся над волжским простором.
Савелий больше ни разу не показался на поверхности; лишь багор, косо застрявший в снегу, остался на льдине.
Галочья стая снова заслонила солнце – черная тень пронеслась по земле.
А Федор все ждал и ждал, чувствуя, как холодок поднимается по спине и страх начинает сжимать сердце.
Какой-то мужичок рванул было меха гармоники, перебирая непослушными, пьяными пальцами по кнопкам, но осекся под тяжелым взглядом одного из артельщиков.
На каланче, видимой с берега, выкинули красный шар, звонко зазвонил колокол, сверкнул медный шлем пожарника.
Народ начал медленно расходиться.
Недвижным оставался только Федор.
Он не мог оторвать глаз от черной соломинки багра. Багор вращался то медленно, то быстро, повторяя движение льдины; льдину, крутя, уносило все дальше и дальше, ее уже почти не видно, и где-то там должен быть Савелий. Но его не было. И мальчик уже начал понимать, что дядьки Савелия больше не будет. Никогда. Непомерная тяжесть легла на его плечи, сдавила грудь, сковала руки и ноги. Вряд ли Федор мог объяснить, что происходило с ним в те минуты и часы – самые страшные, может быть, в его жизни. Но именно с этих минут и началась самостоятельная, взрослая жизнь Федора, с этих минут он начал помаленьку становиться тем Суховым – тертым, бывалым, прокаленным беспощадным солнцем и войной, не теряющимся ни в каких ситуациях, – имя которого будут знать от Астрахани до Самарканда.
…Федор так и остался на берегу. Оцепенев от горя, он весь день просидел на опрокинутой лодке. Солнце спускалось за горизонт, зажигая кресты на куполах церквей. В тишине был слышен лишь гомон птичьей стаи, снова и снова развертывающей над городом свою исполинскую, сотканную из тысяч черных телец простыню.
А рухнувший в воду дядька Савелий поплыл вниз по реке, перевернувшись вверх спиной и свесив руки ко дну; понесло его по течению, и спина терлась о накрывшую его льдину, с которой он соскользнул.
Ткнулась в него стерлядь своим узеньким носом и ускользнула прочь, испугавшись.
Во рту Савелия застрял последний пузырь воздуха, колеблясь, как шарик ртути; он исторгся вместе с его духом, покинувшим тело минут через двадцать после утопления, и воспарил.
Набрякшие от воды одежда и сапоги тянули вниз; Савелий потихоньку погружался, описывая круги, как аэроплан, потерявший управление; наконец он мягко ткнулся в ил на дне Волги, взметнув тучу мути. Потревоженный усатый сом отплыл прочь, уступая место человеку с выпученными глазами.
Перекатываясь медленно, как перекати-поле на ветерке, Савелий потянулся вниз по течению по дну реки, цепляясь за коряги…
Войдите или зарегистрируйтесь чтобы писать комментарии.