Василий Ершов интересно описывает, как его учили летать на таком однодвигательном аппарате, у которого при отказе двигателя тяга падает полностью (выделение моё).
Комэска мой на Ан-2, Иван Петрович Русяев, воспитывал командирские качества в нас, мальчишках тогда еще, простым и самым надежным методом. Летишь, бывало, берегом Енисея, высота метров двести, крутишь себе лениво штурвал, задумаешься... И тут тяжелая рука комэски хлопает по сектору газа:
- Отказ двигателя! Ищи площадку, заходи и садись!
Двигатель с редкими хлопками вращает пустой, не загруженный винт; тяги нет, скорость падает... и вместе с нею падает в живот мое сердце.
"Ах! Ох! Мама!" - детские эти жалобы рвутся наружу... но я же без пяти минут Капитан!
Ага... капитан... Господи... куда? где? с какой стороны? Нет, не сесть... убьемся. Бревна, топляки валяются на прибрежной гальке... Может, на воду?
Самолет снижается, ветер свистит в расчалках, двигатель похлопывает, высота падает; командир эскадрильи ухмыляется внутри себя, но губы его плотно сжаты, а острые соколиные глаза успевают заметить и мою минутную растерянность, и суетливые действия штурвалом, и мечущийся взгляд.
Выход есть, я знаю - командир просто так ничего не делает. Но на этот раз, кажется, он переборщил: ну, некуда ткнуться.
Пока я просто держу вдоль берега: угол зрения от напряжения сузился, и ничего кроме береговой черты я не способен увидеть, а тем более оценить. Но мысли, мечущиеся где-то в холодеющем животе, начинают выстраиваться в логическую цепочку.
"Ветер... Садиться с прямой или разворотом на 180? Какой ветер? Ну! Соберись! Так... так... кажется, северный. Ну да, конечно, северный! Ты же штурманский расчет делал! Так... признаки ветра... уже низко... кусты - куда гнутся ветки? Мне навстречу. Значит, сажусь прямо перед собой".
Глаза замечают галечную косу, более-менее свободную от бревен. Может, здесь? Так... метров сто хотя бы, а там - чтобы лежащие по полету бревна прошли между колес... уже на малой скорости...
Закрылки! Ну! Большой палец нажимает кнопку на секторе газа. Самолет начинает вспухать, я придерживаю штурвалом, скорость падает. Не переборщить бы: в прошлый раз самолет так быстро провалился, что даже хотелось добавить газу, недолет... так командир не дал. Отказ - значит отказ: тяги нет! Рассчитывай!
Остается метров пятьдесят. Командир давно прикрыл юбки капота, чтобы двигатель не переохладился. Он оценивает мой расчет, а сам готовит двигатель к уходу на второй круг. Прекрасный двигатель АШ-62 имеет существенный недостаток: у него, у остывшего, неважная приемистость, и если чуть резче дать газку, может захлебнуться. Поэтому нас с младых ногтей учили: двигай сектор газа не за рукоятку, а за сам рычаг, тогда даже при желании резко сунуть - сделать это будет труднее.
Но я ничего этого не вижу, я целюсь в точку касания. Как быстро набегает земля, как мелькают под колесами бревна... Вот, вот - между этими двумя упасть, а в конце чуть дать педаль и отвернуть от того, дальнего...
И в самый момент, когда я уже сжимаюсь в ожидании толчка, Иван Петрович плавно, за рычаг, упираясь большим пальцем в рукоятку, добавляет обороты двигателю. Самолет нехотя прекращает снижение, я ничего не понимаю - я в образе! Точка касания!
- Ладно, уходим! - Русяев тянет штурвал на себя. - Давай, давай, набирай.
Когда я прихожу в себя, на прежней высоте, комэска делает краткий разбор:
- Площадку подобрал - так себе. Надо было сразу глянуть - слева была чистая и большая. Шары на лоб... Никакой осмотрительности. [Летишь - постоянно подбирай площадки. Постоянно! Все время оценивай, прикидывай, активно лети!] Ты не пассажир, ты - командир воздушного судна. Предвидь ситуацию, упреди! И не теряйся... Слабак!
Сейчас, сейчас
Комэска мой на Ан-2, Иван Петрович Русяев, воспитывал командирские качества в нас, мальчишках тогда еще, простым и самым надежным методом. Летишь, бывало, берегом Енисея, высота метров двести, крутишь себе лениво штурвал, задумаешься... И тут тяжелая рука комэски хлопает по сектору газа:
- Отказ двигателя! Ищи площадку, заходи и садись!
Двигатель с редкими хлопками вращает пустой, не загруженный винт; тяги нет, скорость падает... и вместе с нею падает в живот мое сердце.
"Ах! Ох! Мама!" - детские эти жалобы рвутся наружу... но я же без пяти минут Капитан!
Ага... капитан... Господи... куда? где? с какой стороны? Нет, не сесть... убьемся. Бревна, топляки валяются на прибрежной гальке... Может, на воду?
Самолет снижается, ветер свистит в расчалках, двигатель похлопывает, высота падает; командир эскадрильи ухмыляется внутри себя, но губы его плотно сжаты, а острые соколиные глаза успевают заметить и мою минутную растерянность, и суетливые действия штурвалом, и мечущийся взгляд.
Выход есть, я знаю - командир просто так ничего не делает. Но на этот раз, кажется, он переборщил: ну, некуда ткнуться.
Пока я просто держу вдоль берега: угол зрения от напряжения сузился, и ничего кроме береговой черты я не способен увидеть, а тем более оценить. Но мысли, мечущиеся где-то в холодеющем животе, начинают выстраиваться в логическую цепочку.
"Ветер... Садиться с прямой или разворотом на 180? Какой ветер? Ну! Соберись! Так... так... кажется, северный. Ну да, конечно, северный! Ты же штурманский расчет делал! Так... признаки ветра... уже низко... кусты - куда гнутся ветки? Мне навстречу. Значит, сажусь прямо перед собой".
Глаза замечают галечную косу, более-менее свободную от бревен. Может, здесь? Так... метров сто хотя бы, а там - чтобы лежащие по полету бревна прошли между колес... уже на малой скорости...
Закрылки! Ну! Большой палец нажимает кнопку на секторе газа. Самолет начинает вспухать, я придерживаю штурвалом, скорость падает. Не переборщить бы: в прошлый раз самолет так быстро провалился, что даже хотелось добавить газу, недолет... так командир не дал. Отказ - значит отказ: тяги нет! Рассчитывай!
Остается метров пятьдесят. Командир давно прикрыл юбки капота, чтобы двигатель не переохладился. Он оценивает мой расчет, а сам готовит двигатель к уходу на второй круг. Прекрасный двигатель АШ-62 имеет существенный недостаток: у него, у остывшего, неважная приемистость, и если чуть резче дать газку, может захлебнуться. Поэтому нас с младых ногтей учили: двигай сектор газа не за рукоятку, а за сам рычаг, тогда даже при желании резко сунуть - сделать это будет труднее.
Но я ничего этого не вижу, я целюсь в точку касания. Как быстро набегает земля, как мелькают под колесами бревна... Вот, вот - между этими двумя упасть, а в конце чуть дать педаль и отвернуть от того, дальнего...
И в самый момент, когда я уже сжимаюсь в ожидании толчка, Иван Петрович плавно, за рычаг, упираясь большим пальцем в рукоятку, добавляет обороты двигателю. Самолет нехотя прекращает снижение, я ничего не понимаю - я в образе! Точка касания!
- Ладно, уходим! - Русяев тянет штурвал на себя. - Давай, давай, набирай.
Когда я прихожу в себя, на прежней высоте, комэска делает краткий разбор:
- Площадку подобрал - так себе. Надо было сразу глянуть - слева была чистая и большая. Шары на лоб... Никакой осмотрительности. [Летишь - постоянно подбирай площадки. Постоянно! Все время оценивай, прикидывай, активно лети!] Ты не пассажир, ты - командир воздушного судна. Предвидь ситуацию, упреди! И не теряйся... Слабак!