Сегодня 104 года, 4 месяца и 1 день со дня рождения моего деда Бориса Сергеевича. Он не боялся ничего, кроме НКВД, себя и круглых дат. Надеюсь, дата достаточно некруглая для нескольких воспоминаний. Потому что где мой дед, там всегда нескучно.
Как-то весной 78-го года мы с ним пошли на Клязьму печь картошку и заодно сожгли к чёртовой матери самиздатовский «Архипелаг ГУЛАГ». Согласитесь, не у каждого есть такое воспоминание детства. Ну а что, нашёл у сына экземпляр, прочитал и принял единственно правильное решение. Скандал был страшный. Представьте, что такое не вернуть в 78-м такую книжку. Били они друг друга трофейной немецкой мебелью часа четыре, а не разговаривали потом до Перестройки примерно. Для родных людей с чувством юмора это тяжёлое испытание.
В выходные он водил меня на Колесо обозрения. Дорога к аттракциону пролегала через шахматный клуб, а он (будучи чемпионом завода по шахматам) мимо пройти не мог. Дед рассаживал терпил в ряд и начинал сеанс одновременной игры. Грузные деревянные фигуры с войлочным подбоем мелькали передо мной часа 2-3. К окончанию шахматной бойни аттракцион Колеса закрывался, я получал мороженое и обещание «в следующий раз».
Дед был изобретателем. В военной сфере подводников и авиаторов. Остановиться не мог даже на пенсии. Любое достижение технической мысли воспринимал как вызов. Когда я в 8 лет получил скромный второй юношеский разряд по настольному теннису и в очередной раз предпочёл вьетнамскую ракетку (за 3 рубля) ракетке советской (такой, пупырышками наружу, цок-цок, за рупь 44), дед засел за чертежи.
К утру воскресенья продукт был готов. Дед ногой открыл дверь стадиона Торпедо, взглядом арендовал теннисные столы и извлёк на божий свет изделие. На торце ракетки был крючок, куда он положил свой палец, чтобы тот лежал по школе. Да, и ракетка была белой почему-то. Я подбросил мяч и изобразил бóрзую китайскую подачу. За окном утренним солнцем освещались многоэтажки, граждане в трусах шли в туалеты, до «Утренней почты» оставался ещё час. Дед подачу принял. Но мяч исчез. И весь мир замер в недоумении. Оказалось, чтобы ракетка сильнее «тянула», он обклеил её лейкопластырем, липкой стороной наружу. И мяч просто прилип.
А ещё, катаясь как-то на велике, я заехал на окраину города, где компактно проживал крупный цыганский клан. Пёстрая шумная детвора, проявив свои лучшие качества, не оставила мне выбора, кроме как вернуться домой пешком. Дед пошёл на разбор. Один, со мной. Нашёл их «барона», за ухо вывел будулая на центр двора и прочитал короткую лекцию. Когда дед волновался, речь его становилась страшной, но неразборчивой. Закончив цитатами из Макаренко, подробностями медицинских опытов в Дахау и суточного рациона в Треблинке, дед забрал вымытый до блеска мой велик и покинул табор. Забыв там меня. Через 10 сек вернулся, но мне показалось, что его не было гораздо, гораздо дольше. На обратном пути я ехал на велике, а он бежал рядом трусцой. Мне было 8, ему — 69.
Он не пил и не курил, интересовался долголетием. О чём, подозреваю, сильно пожалел. Пережил всех. Именем его единственного друга уже была названа улица, по которой он навсегда покидал родной город. Теперь он жил в бывшей моей комнате. Он пытался смотреть новости и жаловался: «Не понимаю, что они бормочут». Силы и разум оставляли его медленно и тяжело.
Как-то я забежал его проведать, когда матери не было дома. Говорит мне:
— Скорей! Пока её нет, проводи меня на электричку! Мы ещё успеем на эту, — он ткнул дрожащим пальцем в помятую бумажку, на которую он выписал из газеты расписание.
— Дед, ты чего?
— Мне надо уехать. Мне надо домой. Пожалуйста, пока её нет, проводи меня. Я сам не найду.
Я было собрался терпеливо объяснять, что того дома давно нет, что вот есть новый, там живём мы с его правнучкой, что Галина Ивановна, соседка, которая наверняка ему будет рада, скорее всего умерла ещё лет 10 назад, а если и жива, то... И вот я не смог. Согласился его проводить. Он оделся, я надел ему варежки, замотал шарфом, дал шапку свою. Мы вышли во двор, и по морозу медленно пошли в сторону вокзала. Над нами было прозрачное небо и звёзды.
— Стой. Ты видишь звёзды? — спросил я. Дед остановился, посмотрел наверх.
— Не вижу.
— Ни одной?
— Ну, две вижу.
— Две — не так уж мало. Слушай, а пойдём домой? Чего мы с тобой на ночь глядя собрались, как дураки? — говорю.
Дед шумно выдохнул носом. Он всегда так делал, когда был недоволен. И мы вернулись. А через неделю он умер во сне, как и запланировал для себя давным-давно.
Сейчас, сейчас
Сегодня 104 года, 4 месяца и 1 день со дня рождения моего деда Бориса Сергеевича. Он не боялся ничего, кроме НКВД, себя и круглых дат. Надеюсь, дата достаточно некруглая для нескольких воспоминаний. Потому что где мой дед, там всегда нескучно.
Как-то весной 78-го года мы с ним пошли на Клязьму печь картошку и заодно сожгли к чёртовой матери самиздатовский «Архипелаг ГУЛАГ». Согласитесь, не у каждого есть такое воспоминание детства. Ну а что, нашёл у сына экземпляр, прочитал и принял единственно правильное решение. Скандал был страшный. Представьте, что такое не вернуть в 78-м такую книжку. Били они друг друга трофейной немецкой мебелью часа четыре, а не разговаривали потом до Перестройки примерно. Для родных людей с чувством юмора это тяжёлое испытание.
В выходные он водил меня на Колесо обозрения. Дорога к аттракциону пролегала через шахматный клуб, а он (будучи чемпионом завода по шахматам) мимо пройти не мог. Дед рассаживал терпил в ряд и начинал сеанс одновременной игры. Грузные деревянные фигуры с войлочным подбоем мелькали передо мной часа 2-3. К окончанию шахматной бойни аттракцион Колеса закрывался, я получал мороженое и обещание «в следующий раз».
Дед был изобретателем. В военной сфере подводников и авиаторов. Остановиться не мог даже на пенсии. Любое достижение технической мысли воспринимал как вызов. Когда я в 8 лет получил скромный второй юношеский разряд по настольному теннису и в очередной раз предпочёл вьетнамскую ракетку (за 3 рубля) ракетке советской (такой, пупырышками наружу, цок-цок, за рупь 44), дед засел за чертежи.
К утру воскресенья продукт был готов. Дед ногой открыл дверь стадиона Торпедо, взглядом арендовал теннисные столы и извлёк на божий свет изделие. На торце ракетки был крючок, куда он положил свой палец, чтобы тот лежал по школе. Да, и ракетка была белой почему-то. Я подбросил мяч и изобразил бóрзую китайскую подачу. За окном утренним солнцем освещались многоэтажки, граждане в трусах шли в туалеты, до «Утренней почты» оставался ещё час. Дед подачу принял. Но мяч исчез. И весь мир замер в недоумении. Оказалось, чтобы ракетка сильнее «тянула», он обклеил её лейкопластырем, липкой стороной наружу. И мяч просто прилип.
А ещё, катаясь как-то на велике, я заехал на окраину города, где компактно проживал крупный цыганский клан. Пёстрая шумная детвора, проявив свои лучшие качества, не оставила мне выбора, кроме как вернуться домой пешком. Дед пошёл на разбор. Один, со мной. Нашёл их «барона», за ухо вывел будулая на центр двора и прочитал короткую лекцию. Когда дед волновался, речь его становилась страшной, но неразборчивой. Закончив цитатами из Макаренко, подробностями медицинских опытов в Дахау и суточного рациона в Треблинке, дед забрал вымытый до блеска мой велик и покинул табор. Забыв там меня. Через 10 сек вернулся, но мне показалось, что его не было гораздо, гораздо дольше. На обратном пути я ехал на велике, а он бежал рядом трусцой. Мне было 8, ему — 69.
Он не пил и не курил, интересовался долголетием. О чём, подозреваю, сильно пожалел. Пережил всех. Именем его единственного друга уже была названа улица, по которой он навсегда покидал родной город. Теперь он жил в бывшей моей комнате. Он пытался смотреть новости и жаловался: «Не понимаю, что они бормочут». Силы и разум оставляли его медленно и тяжело.
Как-то я забежал его проведать, когда матери не было дома. Говорит мне:
— Скорей! Пока её нет, проводи меня на электричку! Мы ещё успеем на эту, — он ткнул дрожащим пальцем в помятую бумажку, на которую он выписал из газеты расписание.
— Дед, ты чего?
— Мне надо уехать. Мне надо домой. Пожалуйста, пока её нет, проводи меня. Я сам не найду.
Я было собрался терпеливо объяснять, что того дома давно нет, что вот есть новый, там живём мы с его правнучкой, что Галина Ивановна, соседка, которая наверняка ему будет рада, скорее всего умерла ещё лет 10 назад, а если и жива, то... И вот я не смог. Согласился его проводить. Он оделся, я надел ему варежки, замотал шарфом, дал шапку свою. Мы вышли во двор, и по морозу медленно пошли в сторону вокзала. Над нами было прозрачное небо и звёзды.
— Стой. Ты видишь звёзды? — спросил я. Дед остановился, посмотрел наверх.
— Не вижу.
— Ни одной?
— Ну, две вижу.
— Две — не так уж мало. Слушай, а пойдём домой? Чего мы с тобой на ночь глядя собрались, как дураки? — говорю.
Дед шумно выдохнул носом. Он всегда так делал, когда был недоволен. И мы вернулись. А через неделю он умер во сне, как и запланировал для себя давным-давно.
20 ноября 2015 г. в 19:26 · Доступно всем