Поговорим о жертвах. О жертвах войны. Массовое сознание считает таковыми тех, кто погиб на поле боя и тех, кто погиб, оказавшись в «зоне боевых действий». Ну и искалеченных в физическом смысле военных и гражданских, понятное дело. И умерших от голода, который был вызван военными действиями. Другими словами, люди в массе своей считают жертвами войны тех, кто вошел в прямой контакт с пулей или бомбой. Или блокадой. При этом за рамками восприятия остается тот факт, что жертвы несли обе стороны – и победитель, и побежденный. Победитель заплатил понесенными жертвами за победу, а побежденный заплатил своими жертвами за поражение. Всё?
Никак нет.
Прямого счета тут быть не может, хотя пропаганда и принимается сравнивать потери сторон и заявлять, например, о «пирровой победе» победителя по той причине, что потери победителя на поле боя оказались выше, чем у побежденного. И побежденная сторона начинает думать, что «и в самом-то деле, ну как это мы проиграли, если наша армия убитыми потеряла меньше?» «Унизительно, конечно, репарации мы платим, и всё такое, оккупация там... оно-то да, оно-то конешно, но мы-то – живы! Но жить-то – можно!»
Подобная точка зрения (подобный образ мышления) чрезвычайно популярна, и это понятно, это что-то вроде психологической защиты. Но при этом замыливается то очевидное обстоятельство, что в жертвы войны попадают не только погибшие проигравшей стороны, но и выжившие. Все, кто остался в живых, все до одного, все поголовно. Они тоже – жертвы. Жертвы войны. Вот это самое «жить-то можно!» им подарено победителем, и победитель определяет, что побежденному можно, а чего – нельзя никак. Победитель за «жить-то можно!» выставляет счет, а потом по этому счету взимает плату.
И плата эта далеко не всегда взимается «невосполнимыми ресурсами» или пошлыми денежными знаками, как то обычно видится таращащему завидущие глаза маленькому человечку, – взимать можно и по-другому. В плату, например, может входить образ мыслей побежденного. А это гораздо важнее денег. Вот взял победитель и заставил немцев Восточной Германии думать по-другому. И они, хоть и продолжают говорить по-немецки, но вот думать начинают так, как угодно победителю. И восточным немцам, «гэдээровцам», только кажется, что они не только говорят, но и продолжают думать по-своему, по-старому, «по-немецкому», а в реальности они начинают думать по-советски. Они начинают описывать советский мир немецкими словами. Вот и всё. «Подумаешь, – подумает маленький человек, – экая малость!» Малость? Немцы описывают немецкими словами не СССР, а – мир. Советскую вселенную. Восточный немец немецкими словами сам себе рассказывает, каким его видит русский и считает это описание своим собственным, немецким.
А победителю большего и не надо. Что еще можно взять с побежденного? Что еще?
Победитель помещает побежденного в мир иллюзий, и оставляет он побежденному те иллюзии, которые выгодны победителю.
И если в те или иные иллюзии верит весь мир, то означает это именно то, что немедленно приходит вам в голову, – это означает, что весь мир ходит в побежденных.
Сейчас, сейчас
Никак нет.
Прямого счета тут быть не может, хотя пропаганда и принимается сравнивать потери сторон и заявлять, например, о «пирровой победе» победителя по той причине, что потери победителя на поле боя оказались выше, чем у побежденного. И побежденная сторона начинает думать, что «и в самом-то деле, ну как это мы проиграли, если наша армия убитыми потеряла меньше?» «Унизительно, конечно, репарации мы платим, и всё такое, оккупация там... оно-то да, оно-то конешно, но мы-то – живы! Но жить-то – можно!»
Подобная точка зрения (подобный образ мышления) чрезвычайно популярна, и это понятно, это что-то вроде психологической защиты. Но при этом замыливается то очевидное обстоятельство, что в жертвы войны попадают не только погибшие проигравшей стороны, но и выжившие. Все, кто остался в живых, все до одного, все поголовно. Они тоже – жертвы. Жертвы войны. Вот это самое «жить-то можно!» им подарено победителем, и победитель определяет, что побежденному можно, а чего – нельзя никак. Победитель за «жить-то можно!» выставляет счет, а потом по этому счету взимает плату.
И плата эта далеко не всегда взимается «невосполнимыми ресурсами» или пошлыми денежными знаками, как то обычно видится таращащему завидущие глаза маленькому человечку, – взимать можно и по-другому. В плату, например, может входить образ мыслей побежденного. А это гораздо важнее денег. Вот взял победитель и заставил немцев Восточной Германии думать по-другому. И они, хоть и продолжают говорить по-немецки, но вот думать начинают так, как угодно победителю. И восточным немцам, «гэдээровцам», только кажется, что они не только говорят, но и продолжают думать по-своему, по-старому, «по-немецкому», а в реальности они начинают думать по-советски. Они начинают описывать советский мир немецкими словами. Вот и всё. «Подумаешь, – подумает маленький человек, – экая малость!» Малость? Немцы описывают немецкими словами не СССР, а – мир. Советскую вселенную. Восточный немец немецкими словами сам себе рассказывает, каким его видит русский и считает это описание своим собственным, немецким.
А победителю большего и не надо. Что еще можно взять с побежденного? Что еще?
Победитель помещает побежденного в мир иллюзий, и оставляет он побежденному те иллюзии, которые выгодны победителю.
И если в те или иные иллюзии верит весь мир, то означает это именно то, что немедленно приходит вам в голову, – это означает, что весь мир ходит в побежденных.
Геннадий Александров