Сразу вспомнилось из "Тихого Дона" про танки и прочее.
« Он тоже заметно охмелел, но чувствовал, что может выпить еще много.
- Серьезно? - Поручик повеселел. - Нет, нет, я несколько раскис вначале, а сейчас - пожалуйста, сколько угодно! Именно - сколько угодно! Вы мне нравитесь, сотник. В вас чувствуется, я бы сказал, сила и искренность. Это мне нравится. Давайте выпьем за родину этого дурака и пьяницы. Он, правда, скотоподобен, но родина его хороша. "Правь, Британия, морями!" Пьем? Только не по всей! За вашу родину, мистер Кэмпбелл! Поручик выпил, отчаянно зажмурившись, закусил ветчиной. - Какая это страна, сотник! Вы не можете представить, а я жил там... Ну, выпьем!
- Какая бы ни была мать, а она родней чужой.
- Не будем спорить, выпьем!
- Выпьем.
- Из нашей родины надо гниль вытравлять железом и огнем, а мы бессильны. Оказалось так, что у нас вообще нет родины. Ну и черт с ней! Кэмпбелл не верит, что мы справимся с красными.
- Не верит?
- Да, не верит. Он плохого мнения о нашей армии и с похвалой отзывается о красных.
- Он участвовал в боях?
- Еще бы! Его едва не сцапали красные. Проклятый коньяк!
- Крепок! Он такой же, как спирт?
- Немного слабее. Кэмпбелла выручила из беды кавалерия, а то бы его взяли. Это - под хутором Жуковом. Красные тогда отбили у нас один танк... Вид у вас грустный. В чем дело?
- У меня жена недавно померла.
- Это ужасно! Остались дети?
- Да.
- За здоровье ваших детей! У меня их нет, а может быть, и есть, но если и есть, то они где-нибудь, наверное, бегают продавцами газет... У Кэмпбелла в Англии - невеста. Он ей аккуратно, в неделю два раза, пишет. И пишет, наверно, всякую ерунду. Я его почти ненавижу. Что?
- Я ничего не говорю. А почему он красных уважает?
- Кто сказал - "уважает"?
- Вы сказали.
- Не может быть! Он не уважает их, не может уважать, вы ошибаетесь! А впрочем, я спрошу у него.
Кэмпбелл внимательно выслушал бледного и пьяного поручика, что-то долго говорил. Не дождавшись, Григорий спросил:
- Чего он лопочет?
- Он видел, как они в пешем строю, обутые в лапти, шли в атаку на танки. Этого достаточно? Он говорит, что народ нельзя победить. Дурак! Вы ему не верьте.
- Как не верить?
- Вообще.
- Ну, как?
- Он пьян и болтает ерунду. Что значит - нельзя победить народ? Часть его можно уничтожить, остальных привести в исполнение... Как я сказал? Нет, не в исполнение, а в повиновение. Это мы кончаем какую? - Поручик уронил голову на руки, опрокинул локтем банку с консервами и минут десять сидел, навалившись на стол грудью, часто дыша.
За окнами стояла темная ночь. В ставни барабанил частый дождь. Где-то далеко погромыхивало, и Григорий не мог понять - гром это или орудийный гул. Кэмпбелл, окутанный синим облаком сигарного дыма, цедил коньяк. Григорий растолкал поручика, нетвердо стоя на ногах, сказал:
- Слушай, спроси у него: почему это красные нас должны побить?
- К черту! - буркнул поручик.
- Нет, ты спроси.
- К черту! Пошел к черту!
« - Спрашивай, тебе говорят!
Поручик с минуту ошалело смотрел на Григория, потом, заикаясь, что-то сказал внимательно выслушавшему Кэмпбеллу и снова уронил голову на сложенные ковшом ладони. Кэмпбелл с пренебрежительной улыбкой посмотрел на поручика, тронул Григория за рукав, молча начал объяснять: подвинул на середину стола абрикосовую косточку, рядом с ней, как бы сопоставляя, ребром поставил свою большую ладонь и, щелкнув языком, прикрыл ладонью косточку.
- Тоже выдумал! Это я и без тебя понимаю... - раздумчиво пробормотал Григорий. Качнувшись, он обнял гостеприимного лейтенанта, широким движением показал на стол, поклонился. - Спасибо за угощение. Прощай. И знаешь, что я тебе скажу? Езжай-ка ты поскорей домой, пока тебе тут голову не свернули. Это я тебе - от чистого сердца. Понятно? В наши дела незачем вам мешаться. Понял? Езжай, пожалуйста, а то тебе тут накостыляют!
Лейтенант встал, поклонился, оживленно заговорил, время от времени беспомощно поглядывая на уснувшего поручика, дружелюбно похлопывая Григория по спине.
Григорий с трудом нашел дверную щеколду, покачиваясь, вышел на крыльцо. Мелкий косой дождь хлестнул его по лицу. Вспышка молнии озарила широкий двор, мокрое прясло, глянцево блестящую листву деревьев в саду. Сходя с крыльца, Григорий поскользнулся, упал и, когда стал подниматься, услышал голоса:
- Офицерики-то все пьют? - спрашивал кто-то, чиркая в сенях спичкой.
Глухой, простуженный голос со сдержанной угрозой отвечал:
Сейчас, сейчас
« Он тоже заметно охмелел, но чувствовал, что может выпить еще много.
- Серьезно? - Поручик повеселел. - Нет, нет, я несколько раскис вначале, а сейчас - пожалуйста, сколько угодно! Именно - сколько угодно! Вы мне нравитесь, сотник. В вас чувствуется, я бы сказал, сила и искренность. Это мне нравится. Давайте выпьем за родину этого дурака и пьяницы. Он, правда, скотоподобен, но родина его хороша. "Правь, Британия, морями!" Пьем? Только не по всей! За вашу родину, мистер Кэмпбелл! Поручик выпил, отчаянно зажмурившись, закусил ветчиной. - Какая это страна, сотник! Вы не можете представить, а я жил там... Ну, выпьем!
- Какая бы ни была мать, а она родней чужой.
- Не будем спорить, выпьем!
- Выпьем.
- Из нашей родины надо гниль вытравлять железом и огнем, а мы бессильны. Оказалось так, что у нас вообще нет родины. Ну и черт с ней! Кэмпбелл не верит, что мы справимся с красными.
- Не верит?
- Да, не верит. Он плохого мнения о нашей армии и с похвалой отзывается о красных.
- Он участвовал в боях?
- Еще бы! Его едва не сцапали красные. Проклятый коньяк!
- Крепок! Он такой же, как спирт?
- Немного слабее. Кэмпбелла выручила из беды кавалерия, а то бы его взяли. Это - под хутором Жуковом. Красные тогда отбили у нас один танк... Вид у вас грустный. В чем дело?
- У меня жена недавно померла.
- Это ужасно! Остались дети?
- Да.
- За здоровье ваших детей! У меня их нет, а может быть, и есть, но если и есть, то они где-нибудь, наверное, бегают продавцами газет... У Кэмпбелла в Англии - невеста. Он ей аккуратно, в неделю два раза, пишет. И пишет, наверно, всякую ерунду. Я его почти ненавижу. Что?
- Я ничего не говорю. А почему он красных уважает?
- Кто сказал - "уважает"?
- Вы сказали.
- Не может быть! Он не уважает их, не может уважать, вы ошибаетесь! А впрочем, я спрошу у него.
Кэмпбелл внимательно выслушал бледного и пьяного поручика, что-то долго говорил. Не дождавшись, Григорий спросил:
- Чего он лопочет?
- Он видел, как они в пешем строю, обутые в лапти, шли в атаку на танки. Этого достаточно? Он говорит, что народ нельзя победить. Дурак! Вы ему не верьте.
- Как не верить?
- Вообще.
- Ну, как?
- Он пьян и болтает ерунду. Что значит - нельзя победить народ? Часть его можно уничтожить, остальных привести в исполнение... Как я сказал? Нет, не в исполнение, а в повиновение. Это мы кончаем какую? - Поручик уронил голову на руки, опрокинул локтем банку с консервами и минут десять сидел, навалившись на стол грудью, часто дыша.
За окнами стояла темная ночь. В ставни барабанил частый дождь. Где-то далеко погромыхивало, и Григорий не мог понять - гром это или орудийный гул. Кэмпбелл, окутанный синим облаком сигарного дыма, цедил коньяк. Григорий растолкал поручика, нетвердо стоя на ногах, сказал:
- Слушай, спроси у него: почему это красные нас должны побить?
- К черту! - буркнул поручик.
- Нет, ты спроси.
- К черту! Пошел к черту!
« - Спрашивай, тебе говорят!
Поручик с минуту ошалело смотрел на Григория, потом, заикаясь, что-то сказал внимательно выслушавшему Кэмпбеллу и снова уронил голову на сложенные ковшом ладони. Кэмпбелл с пренебрежительной улыбкой посмотрел на поручика, тронул Григория за рукав, молча начал объяснять: подвинул на середину стола абрикосовую косточку, рядом с ней, как бы сопоставляя, ребром поставил свою большую ладонь и, щелкнув языком, прикрыл ладонью косточку.
- Тоже выдумал! Это я и без тебя понимаю... - раздумчиво пробормотал Григорий. Качнувшись, он обнял гостеприимного лейтенанта, широким движением показал на стол, поклонился. - Спасибо за угощение. Прощай. И знаешь, что я тебе скажу? Езжай-ка ты поскорей домой, пока тебе тут голову не свернули. Это я тебе - от чистого сердца. Понятно? В наши дела незачем вам мешаться. Понял? Езжай, пожалуйста, а то тебе тут накостыляют!
Лейтенант встал, поклонился, оживленно заговорил, время от времени беспомощно поглядывая на уснувшего поручика, дружелюбно похлопывая Григория по спине.
Григорий с трудом нашел дверную щеколду, покачиваясь, вышел на крыльцо. Мелкий косой дождь хлестнул его по лицу. Вспышка молнии озарила широкий двор, мокрое прясло, глянцево блестящую листву деревьев в саду. Сходя с крыльца, Григорий поскользнулся, упал и, когда стал подниматься, услышал голоса:
- Офицерики-то все пьют? - спрашивал кто-то, чиркая в сенях спичкой.
Глухой, простуженный голос со сдержанной угрозой отвечал:
- Они допьются... Они до своего допьются!"