Сейчас, сейчасВодитель джипа сбил ребёнка
life.ru — В Приозерске водитель внедорожника сбил ребёнка, который стрелял по проезжавшим машинам из игрушечного автомата. Инцидент сняли камеры наблюдения, установленные на крыльце магазина в центре города — на пересечении улиц Чапаева и Северопарковой. Двое мальчишек развлекались тем, что стреляли из игрушечных автоматов по проезжающим автомобилям. #шайтановости #культ_ведра
Молния ударила горизонтально — черной свистнувшей полосой. И в короткий-короткий миг после этого Журка успел подумать о многом: "Что это?.. Какая аккуратная дыра в середине стекла. И какие мелкие трещинки вокруг дыры... А небо в ней гораздо синее, чем за стеклом... Это выстрел? Теперь не успеть, папа не поедет с разбитым стеклом..."
Журка рывком повернулся к отцу. Тот одной рукой держал руль, а другую прижимал к лицу, и между пальцами набухали красные капли.
— Папа!
— Ничего, ничего, Юрик, сейчас...
Машина замедлила ход и осторожно встала у края дамбы.
— Папа!
— Ничего, Юрик, глаза целы...
Он оторвал от лица ладонь, и лицо это было незнакомым — в алых пятнах и черных трещинках, из которых, пульсируя, выталкивались тонкие красные струйки. Но Журка растерялся лишь на миг. Все равно это было папино лицо. Журка заплакал — не от страха, а от жалости, рванул из-под ремешка рубашку, выхватил из кармана бритвочку.
— Папа, я сейчас, я перебинтую...
Лезвие оказалось тупым, Журка суетливо кромсал им подол рубашки.
— Да что ты, не надо, аптечка есть...
Журка оторвал застежку на коричневой сумке с красным крестиком, выхватил перевязочный пакет, дернул, как надо, нитку (на "Зарнице" учили), размотал марлевую ленту.
— Папочка, больно? Я сейчас...
В эту секунду распахнулась дверца, в кабину сунулся молодой черноусый милиционер.
— Журавин, Саша! Живой?.. А ну, давай... — Он выхватил у Журки бинт, начал быстро и очень ловко обматывать отцу голову. — Ничего, тут недалеко, в Колпакове, медпункт... Вот гады, из-под насыпи, из кустов бросили. Нас-то не видели, мы левее ехали...
Завязав бинт, милиционер выглянул из кабины и крикнул кому-то:
— Здесь нормально, давай за теми!
У отца остались незакрытыми только глаза и рот. Сквозь марлю проступали веснушками красные пятнышки.
— Больно? — шепотом спросил Журка.
— Да чепуха, щиплет слегка... Вот беда, не получилось у нас. Не догнали твою подружку...
— Да ладно, папа...
Все теперь отодвинулось: Иринка, аэропорт. Не было уже ни тоски, ни жгучего нетерпения, был только страх за отца. Иринке он напишет, объяснит, лишь бы с папой ничего страшного...
Милиционер потянулся к заднему стеклу. Оно было затянуто проволочной сеткой, а в ней застрял серый камень. Круглый, размером с небольшое яблоко. Сержант покачал его на ладони, хмуро сказал:
— Вот такой подарочек. Немного бы в сторону — и заказывай по кому-то из вас поминки.
Журка рукавом резко вытер слезы и спросил с тихой яростью:
— Зачем его бросили?
— А черт их знает! Шпана проклятая... Давай, Саша, я сяду за руль.
— Да я сам могу...
— Какое там "сам". Давай.
Отец придвинулся к Журке. Журкины пальцы были в крови. Он вытер их о полуобрезанный подол, комком затолкал его под ремень, взял отца двумя руками за локоть, прижался к нему плечом. Автомобиль завыл, выбираясь на проезжую часть. Журка неловко покачнулся, ухватил отца покрепче, напряженно глянул на его забинтованное лицо. Опять спросил с тревогой:
— Тебе больно?
Отец помолчал, как-то странно дернул плечами, сказал с хрипотцой:
— Чушь какая, разве это боль... Юрик, сынок, ты меня прости.
— Что? — не понял Журка и опять испугался. Отец так редко говорил "сынок". Может, это от потери крови, от слабости?
— Папа...
— Ничего, Юрик, ничего, родной. Переживем... Все переживем... Да?
(с)