Украинские беженцы устроили "майдан" в мордовской деревне

Взгляд с другой стороны.
Все-таки мутноватая история. Немного в другом свете предприниматель предстает.

Ключевая фраза: "Формально Чалова упрекнуть действительно не в чем. А по-человечески — разве что в том, что сформировал у людей завышенные ожидания. Сказал бы сразу, что из обещанных больших зарплат 30 процентов уйдет на налоги, а подъемные окажутся кредитами — может, никто и не поехал бы. Но на подобные вопросы ответ у Чалова чисто формальный: типа сами должны все понимать, не маленькие. "

[censored]

«Прошу, помогите! — Голос в телефонной трубке срывается на треск. — Мы сюда сбежали от войны, а нас в долги загнали и теперь выгоняют на улицу, детей отобрать грозятся… — Связь обрывается. У абонента, Любови Почерниной, на счете минусовой баланс. Беженка с Украины тайком села на поезд Саранск — Москва, чтобы рассказать правозащитникам о конфликте беженцев Донбасса с местным предпринимателем



Встречая нас, мать четверых детей Наташа Кононец вышла на мороз в легкой куртке и летних шлепанцах на босу ногу.

— Я закаленная, — она опережает немой вопрос и зовет в дом.

— У нее нет зимней обуви, — на пороге дежурят две сотрудницы сельской администрации в элегантных шубах. Они пришли сюда, зная, что приедет корреспондент из Москвы — как бы чего лишнего без них не наговорили. Но не тут-то было.

— Вам лучше уйти, — им наперерез выходит Лариса Кузьменкова из Донецка. Дамы в шубах нехотя отступают, за ними вежливо, но крепко закрывают дверь.

— Прямо не знаем, с чего начать, — женщины-беженцы теребят кто затертые листочки, кто блокноты.

Подъемные или кабала?

— Вы это… — Кузьменкова сворачивает свои листочки в трубку, — не подумайте, что мы зарвались и считаем, что весь мир нам должен. Если бы вы сюда летом приехали, мы бы вам столько благодарностей наговорили в адрес тех, кто нас приютил, — устали бы слушать.

Перебивая друг друга, женщины вспоминают восторг, который испытали, когда оказались здесь впервые: благоустроенный поселок, ухоженные аллеи, туи растут, «евродома» со всеми удобствами. А все потому, что у земли есть хозяин — Евгений Чалов, директор ООО «Атьма». Это он, истратив 25 тысяч на один только бензин, сам приехал в лагерь беженцев «Матвеев курган» под Ростовом и всех очаровал. Сначала красноречием, а потом и перспективами новой жизни: крыша над головой, подъемные, все у вас будет — только работайте.



— Первое время мы жили в Атьме как в сказке, — вспоминает Кузьменкова. — Пока нам как иностранцам нельзя было официально трудоустроиться — трехразовое питание в столовой и дома со всеми удобствами. В сентябре нам выдали разрешение на временное проживание и мы вышли на работу — тут же получили обещанные 90 тысяч рублей подъемных на каждую семью. А зарплаты? Мы на Украине о таких и не мечтали — по 22–35 тысяч рублей у трактористов и телятниц.

Первый червь сомнения зародился, когда через неделю после выдачи «подъемных» деньги вдруг превратились в беспроцентный кредит. Директор Чалов убедил беженцев, что у него нет выхода: от государства предприниматель не получил ни копейки из обещанной помощи — в том числе на временное убежище и оформление статуса переселенцев. Люди прикинули: при зарплатах до 30 тысяч они потянут эти кредиты — и согласились войти в положение.

— Нам сказали, что на эти деньги мы должны закупить мебель и бытовую технику, — Лариса Кузьменкова показывает на двухметровый холодильник и стиральную машину, — вот купили. Нам еще нужна была теплая одежда, ну да ладно — решили, что купим с первых зарплат. Если бы знали, что обещанных доходов не будет, сэкономили бы на чем-нибудь. Но мы, дурни, расслабились. Еще не понимали, что к чему.

Холодный душ окатил беженцев вместе с первыми выплатами в октябре. Самую большую зарплату получила телятница Лариса Кузьменкова — 4000 рублей, ее сын Максим — 1600, и это еще счастливчики. Многие вообще ничего не получили, более того — оказались в минусе. Николай Чепа с удивлением обнаружил, что должен работодателю 5000 рублей. Кладовщице Елене Дорониной вместо денег пришло извещение о долге в счет будущей зарплаты в 4000, ее мужу Григорию — в 18 375 рублей. Та же история у их дочери Евгении и зятя Григория с двумя детьми. Рай медленно, но верно стал превращаться в ад.

— Арифметика, как нам объяснил директор, простая, — показывает свои затертые листочки Кузьменкова. — Мне начисли почти 24 тысячи. Но из них тут же вычли подоходный налог — а так как мы считаемся иностранцами, он составил не 13, а 30 процентов. Еще 10 тысяч ушло на погашение кредита. Только он почему-то из беспроцентного превратился в десятипроцентный. Этот фокус нам объяснили тем, что мы просрочили первый платеж, а как только это происходит — включается ставка. Но как мы могли отдать первый платеж, если мы еще не начали работать? Это же было с самого начала понятно. Почему нас не предупредили?

— Кредит вам выдавал банк или предприятие?

— Ни с каким банком мы ничего не подписывали, только с предприятием. Штраф — их собственная инициатива. И как теперь нам жить? Из этих 4000 мы теперь должны и коммунальные услуги оплатить, и как-то оформить документы на российское гражданство. А что делать тем, кому вообще ничего не заплатили?

Сразу несколько семей на этот вопрос ответили «ногами». Сначала в Донецк уехал Николай Чепа. За ним в Луганск отправились дети и двое малолетних внуков Дорониных. Тогда директор Чалов к долгу Дорониных приплюсовал еще 36 тысяч — за трехразовое питание их семьи в столовой.

— Оно же было бесплатным? — попыталась возражать Елена Доронина, которая пока еще остается в Атьме.

— Не для лодырей, — отрезал Чалов.

И перевел Доронину из кладовщиц в телятницы.

Кандидаты на выбраковку

На ферме Елена отработала полдня. К обеду она и Лариса Кузьменкова сошлись в рукопашной со своей землячкой Татьяной Климовой. Татьяна и ее гражданский муж Сергей Кацевич составляют немногочисленную группу поддержки Евгения Чалова в разгорающемся конфликте. Нет, они не оказались в привилегированном положении и получили за сентябрь те же копейки. Но опытный глаз руководства вовремя заметил слабое звено: она — попивает, он — мужик работящий, но общий тюремный стаж 27 лет. Тем временем из Саранска уже стали задавать неудобные вопросы: «Чего у вас там?» На случай, если потянутся проверки и журналисты, нужны были лояльные персонажи — так проще выставить остальных смутьянами и нахлебниками. Ставка на раскол сработала: с той рукопашной драки отношения в стане беженцев накалились до предела.

— Ну как — в рукопашной? — Елена Доронина смущена. — Климова сразу перешла на мат. Мол, мы позорим Украину. Я сразу отлетела в навоз. А Лариса помоложе и покрепче. Они потягались. Климова потом орала: «Кацевич вас замочит!»

Дальше больше. Из Ростова-на-Дону сообщили новость, которая еще сильнее смутила всех: решением российского правительства на помощь украинским беженцам выделено 3,559 миллиарда рублей. Из расчета 800 рублей в день на человека.

— Я поинтересовалась у главы сельской администрации Нины Трофимовой, — рассказывает Любовь Почернина, — приходят ли им за нас такие деньги? Она сказала: «А как же. Как положено, по закону». Только эти деньги не на руки беженцам выплачиваются, а начисляются местным администрациям, которые их принимают, — до тех пор, пока мы не получим разрешения на работу. Ну и встал вопрос — почему тогда нам говорят, что летом мы жили в кредит, а не за счет государства? Откуда у нас такие фантастические долги? Мы написали письмо-протест в администрацию президента Мордовии. А нас теперь выставляют как бездельников, у которых и зарплата высокая, и кредиты им дали, а мы будто бы требуем, чтобы нам платили в день еще по 800 рублей.

То письмо-протест отказались подписать два беженца — Климова и Кацевич. И именно они вскоре получили разрешение на временное убежище. Остальные заявления все еще находятся на рассмотрении.

— Нам что обидно? — в два голоса, перебивая друг друга, пытаются объяснить Елена Доронина и Лариса Кузьменкова. — Несмотря на то что случилось, мы не хотим бежать из России. Нам некуда. Наших домов нет. Но чтобы остаться, нам нужен статус хотя бы временного убежища, а потом гражданина. Это заставит чиновников, полицию и, надеемся, нашего господина Чалова хоть чуть-чуть считать беженца за человека. Но теперь все сложилось так, что получение любого из этих документов зависит от людей, которые хотят подвести нас под депортацию.

Женщины говорят, что чувствуют себя загнанными в клетку. Сначала они сами отказались выходить на работу — пока после всех жалоб и регулярных поездок в районный центр не смогли, наконец, добиться возбуждения уголовного дела. Но с тех пор их самих уволили по статье «прогул»: теперь второй месяц они сидят вообще без работы. Проверки и журналисты из Саранска действительно потянулись, но толку от них мало. В республиканских газетах одна за другой появляются статьи о неблагодарных жителях Донбасса, которые приехали на все готовенькое, да еще и недовольны. В качестве «хороших беженцев» везде выступают «раскольники» Климова и Кацевич. Но из «евродомов» пока никого не выставляют — видимо, чтобы не обострять конфликт, дать ему утихнуть. Впрочем, женщинам уже не раз намекали, что случиться это может в любой момент. Приезжал лично прокурор Ромодановского района Сергей Ильин. Он встретился со смутьянами и объяснил, что единственным собственником благоустроенного жилого фонда тут является предприниматель Евгений Чалов. А поскольку беженцы не работают и не платят за жилье, то он вправе их выселить.

— Я пыталась ему объяснить, — держится за сердце пожилая Любовь Почерина, — у наших людей в трудовых договорах зарплата не указана, в договорах жилищного найма плата за жилье не установлена, мы всему верили на слово. Теперь Чалов может вписать туда что угодно. И чем нам платить? Мы в долговой яме. А прокурор в ответ стал орать1: «Зачем вы сюда приперлись?! Вы в России никому не нужны».

Женщины выставили районного прокурора за порог. Теперь они объясняются с мировым судьей Ромодановского района, с республиканским отделом трудоустройства, прокуратурой Мордовии и администрацией президента республики.

— Но мы теперь отказываемся подписывать любые бумаги, — Почернина непреклонна. — Мы в них мало что понимаем, а на слово больше никому не верим. Теперь вот новый скандал. Приехал к нам главный федеральный инспектор по Мордовии Александр Пыков. Разговор с ним тоже кончился криком. Он обещал, что пришлет опекунский совет и заберет у нас детей, если мы не угомонимся. И что единственный выход для нас — уехать обратно в Донецк. Но не дождутся! Я своих внуков до последнего защищать буду. Нам уже терять нечего. Там выгоняли из дома, здесь тоже выгоняют из дома. Только там бомбами, а здесь бумажками. Еще неизвестно, что хуже.

Хотели как лучше

Чалов — из породы руководителей типа «хозяин всего». В Мордовии у него репутация крепкого хозяйственника и человека со связями, в том числе и родственными. «Их несколько братьев, все при деле, на высоких постах и в бизнесе, и во власти», — говорят местные. И спасаются бегством, как только просишь их назвать свои фамилии.

Атьму Евгений принял еще во времена СССР. Тогда это было отстающее, заросшее долгами и бурьяном село, откуда люди разъезжались кто куда. К 2005 году он превратил хозяйство в передовой комплекс: животноводство, зерновые, свекла. Правит феодальным манером — удовольствие не для слабонервных, но большинство местных довольны. «Хозяин, — уважительно говорят о нем в поселке. — Тех, кто пьет или прогуливает, может и побить. За долги может и технику отнять, и вообще выгнать из деревни. Но нам такой и нужен. А то вон у соседей в Курмачкасах — школа пустует, дома валятся, люди сбегают. Потому что хозяина нет».

— А я никого не держу, — Евгений сходу берет меня в оборот красноречия и брутального давления. — Россия большая… Я клянусь своими двумя сыновьями, что все свои обязательства перед беженцами я выполнил. Я им говорил: «Девочки, три квартиры со всеми удобствами ваши»? Ваши. «Кредиты получили?» Получили. Договаривались на три семьи, приехали шесть, одна с бабушкой. Вот мне, предпринимателю, зачем пенсионерка? Я ее не приглашал. Ну, ладно, приехали так приехали — мы нашли временное жилье.

Формально Чалова упрекнуть действительно не в чем. А по-человечески — разве что в том, что сформировал у людей завышенные ожидания. Сказал бы сразу, что из обещанных больших зарплат 30 процентов уйдет на налоги, а подъемные окажутся кредитами — может, никто и не поехал бы. Но на подобные вопросы ответ у Чалова чисто формальный: типа сами должны все понимать, не маленькие.

— Я не имею возможности дать подъемные. Я не государство. Это его компетенция. А у меня есть ведомости, где люди лично расписались, что деньги они взяли в счет зарплаты. Показать? Если я в чем и нарушил закон, то только в том, что, не будучи банком, из своего кармана наперед отдал деньги тем, кто обещал работать. По договору они должны освободить дома, как только перестают работать. А они живут и за газ, свет, ни за что не платят. Мол, денег у них нет. А знаете почему? Работают мало, а потребности большие. Это же сельское хозяйство. Я в счет зарплат выписываю зерно, наши люди берут два центнера, украинцы — четыре. Масла наши берут пять килограммов, эти — десять. То же самое с медом. Вот и растет долг. Но мои люди рассчитываются. Только Украина не работает и возмущается.

Чалов не успевает договорить. Дверь его кабинета открывается и входит импозантный мужчина в дорогом пальто.

— Сергей Валерьевич Чалов, глава администрации Ромодановского района, — представляется.

— Брат, — вставляет Евгений Валерьевич. — Украинцы нас так и зовут: «господин брат Чалов».

— У нас украинские беженцы не только в Атьме живут, по всему району, — подхватывает глава района. — Но только в Атьме они получили жилье и кредиты. Все остальные — на общих основаниях и не бастуют. А тут ощущение исключительности легло на неготовность людей к жестким экономическим условиям России.

Директор в знак солидарности со словами брата стремительно возвращается к своему рабочему столу. Открывает еженедельник.

— Вот, — пальцем в золотой массивной печатке он показывает список дел, — у меня как переходящий вымпел в списке несделанных дел — «купить дубленку». А нет ни времени, ни денег. Я ведь не благотворительная организация. Если власти, — он показывает на брата, — не примут меры, меры приму я.

Пауза. Выразительно молчать Чалов умеет еще лучше, чем говорить.

— Нет, я не буду их выселять, — он тщательно подбирает слова. — Я выжду день-другой, посмотрю на действия властей, потом напишу письмо газовикам, что я платить за три квартиры прекращаю. Они отрежут газ. Потом вырубят свет. Потом напишу заявление в полицию и в суд по поводу невозврата кредитов. Все…

Он снова берет паузу.

— А в обставленные дома с удобствами въедут специалисты. Ну не нравится украинцам директор — я же не могу уехать. Случилось так, что сегодня здесь все мое.2 Завтра Родина скажет: «Евгеньич, верни». Нет вопросов, все верну.

+ мебель. Минимум -кровать, шкаф, стол, стулья.
+ какой-никакой, а телевизор. На фотках мелькают.
+ покупали, вполне вероятно не у кого попало (в незнакомом городе) а там, куда привезли. А привезли, вероятно, в нужному магазину.