"Дорогие русские люди, не забывайте нас…- Это слова из записки красноармейца С.М. Крутова, выброшенной под Смоленском из колонны военнопленных 10 октября 1941 г., - Мы, что могли бороться, - писал он, - боролись с фашистским псом. ...Нас захватили в плен раненых, истекаем кровью и морят голодом, издеваются над нами... Много народу уже померло от голода и побегов... Кто после нас будет жить, пускай помнят, что люди боролись за свою Родину, любили ее, как мать, мы непобедимы"[1].
Так думал и чувствовал, после трех с половиной черных месяцев отступления рядовой красноармеец. Раненый, измученный, оказавшийся в плену, он все-таки верил в победу.
Командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок тоже надеялся на победу, но его не оставляли сомнения. 15 сентября 1941 г. он записывает в своем дневнике: "Главные силы русских стоят неразбитыми перед моим фронтом и до сих пор сомнительно, удастся ли нам разбить их так быстро и использовать эту победу еще до начала зимы, чтобы Россия в этой войне уже больше не смогла стать на ноги".[2]
На пути Ф. фон Бока была Вязьма.
Бои под Вязьмой в октябре 1941 г. начались в обстановке, когда стратегический успех был на стороне фашистских войск. В сентябре они взяли Киев, блокировали Ленинград с суши. 30 сентября танки Г. Гудериана прорвали Брянский фронт и, взяв 3 октября Орел, рванулись к Туле, создали угрозу Воронежу, Курску, Харькову.
Все это отвлекло внимание Верховного главнокомандования и Генерального штаба от ситуации на Западном фронте, не позволило своевременно построить продуманную оборону на Московском направлении[3].
Следует помнить и то, что действия Красной Армии на Западном фронте летом 1941 г. заставили немцев после ряда успехов (27-28 июня они окружили и взяли Минск) впервые в истории Второй мировой войны на два месяца увязнуть в Смоленском сражении (10 июня – 10 сентября) и еще на два месяца (август-сентябрь) перейти к обороне. За это время они пополнили войска свежими силами, техникой, боеприпасами[4].
В это же время Красная Армия, отступая от границы с тяжелыми боями, но, выполняя приказ Верховного главнокомандования, непрерывно вела наступательные операции. Даже приняв 27 сентября 1941 г. решение о переходе войск Западного фронта к обороне, Сталин требовал от них частичных наступательных операций. Это не только приводило к большим и неоправданным потерям личного состава, техники, боеприпасов - всего того, чего катастрофически не хватало Красной Армии в боях под Вязьмой, но и не позволило нашим войскам изготовиться для обороны.
В результате к октябрю 1941 г. - началу операции «Тайфун», целью которой было окружение и взятие Москвы, - немцы сосредоточили на Московском направлении почти половину своих сил и боевой техники, находившихся на советско-германском фронте. Преимущество их перед нашими измотанными в предыдущих боях войсками составило, по подсчетам разных специалистов, в людях 1,4 раза, в артиллерии 2,1, в танках 2,2, в самолетах 2,6 раза. При этом скорость и маневренность немецких самолетов были намного больше, чем у наших. На участках прорыва фронта враг создавал преимущество в людях в 5 раз, артиллерии - 13, танках - 14. Благодаря многократному преимуществу, особенно в танках и мотопехоте, маневренность немецких войск намного превосходила нашу, а господство авиации постоянно обеспечивало их свежими разведданными.
Прорвав на рассвете 2 октября 1941 г. фронт у Духовщины (северо-восточнее Смоленска) и Рославля (юго-восточнее Смоленска), обойдя с севера и юга войска 16-й, 19-й, 20-й армий и группы усиления Западного фронта И.В. Болдина и хорошо укрепленный дальнобойными морскими орудиями рубеж у мостов через Днепр на железнодорожной и шоссейной магистралях Минск-Москва, передовые танки немцев уже к вечеру 6 октября появились в Вязьме; а 7-го они сомкнули и начали уплотнять кольцо окружения. Если от Брянска к Туле ринулись танки Г. Гудериана, то под Вязьмой действовали не менее опытные командующие немецкими танковыми группами Г. Гот и Э. Гёпнер.
7 октября 1941 г. командующий 3-й танковой группой Г.Гот доносил, что северо-восточнее Вязьмы его 7-я танковая дивизия соединилаь с 10-й танковой дивизией 4-й танковой группы Э. Гёпнера и завершила окружение пяти советских армий.[5]
В окружении оказались 16-я, 19-я, 20-я, 24-я, 32-я армии, группа И.В.Болдина и 7 дивизий из сумевших избежать окружения 30-й, 33-й, 43-й, 49-й армий - всего 37 дивизий. В составе этих армий было 9 танковых бригад, 31 артполк. В октябрьских боях этими войсками руководили четыре полевых управления 19-й, 20-й, 24-й, 32-й армий. Полевое управление 16-й армии, возглавляемое К.К. Рокоссовским, еще 5 октября было отозвано штабом Западного фронта для создания новой линии обороны.
По данным генерала А.И. Круглова, исходившего из архивных источников Генштаба РККА, списочный состав окруженных войск на 1 октября 1941 г. составлял от 608,1 до 661 тысячи человек. В тяжелых боях он таял каждый день, каждый час, каждую минуту. По подсчетам известного военного историка, всесторонне исследующего Московскую битву ведущего научного сотрудника ИВИ МО РФ Б.И. Невзорова, осенью 1941 г. Красная Армия на Московском направлении каждую минуту теряла 10-12 человек[6] убитыми, ранеными, пропавшими без вести, попавшими в плен. Опыт поисковых отрядов показывает, что пропавшие без вести – это, по большей части, убитые, умершие от тяжелых ран.
Оказавшиеся в окружении части не были равноценными. Бойцы и командиры кадровых частей были испытаны в боях, познали горечь потерь, радость успешных оборонительных боев и первой победы под Ельней. Но все они были обескровлены и истощены в предыдущих боях, насчитывая от половины до 1/4 - 1/5 штатного состава. Например, 244-я сд 19‑й армии в начале октября насчитывала немногим более 800 человек. Так что говорить об окруженных армиях, дивизиях, полках как о полноценных боевых единицах нельзя. Тоже самое относится к танковым и артиллерийским частям. Боеспособность их снижала, а порой и просто сводила на нет нехватка, а в последние дни и отсутствие горючего и боеприпасов. Снабжение окруженных войск и вывоз раненых самолетами в тот период организовать было невозможно. В 1999 г. группа поисковиков нашла в лесу под Вязьмой несколько остовов автомашин, груженных 152 мм снарядами в заводской смазке, которые не довезли до орудий. В кабинах останки шоферов ("ВМ", 1999, 27.08). Вяземская земля таит еще немало подобных следов трагедии октября 1941 г.
Добровольческие дивизии народного ополчения Москвы боевого опыта, по сути, не имели. "Это были по большей части, немолодые люди - по сорок - пятьдесят лет… - отмечает в своих военных дневниках К. Симонов. - Командиры были тоже немолодые люди, запасники, уже давно не служившие в кадрах". О том же писал лейтенант 200-го морского артдивизиона Ю.И.Качанов: «Когда я вспоминаю ополченцев, я вижу людей немолодых и не очень физически крепких". "Эти части, - продолжает К. Симонов, - надо было еще учить, доформировывать, приводить в воинский вид… Из текста оперативной сводки (штаба фронта - И.Ф.) следует, что командование Резервного фронта поначалу старалось вывести из-под немецкого удара эти, еще не обученные, части, и лишь потом, в связи с дальнейшем резким ухудшением обстановки, все-таки бросило их в бой»[7].
Только одну, 18-ю, дивизию народного ополчения отозвал командующий Резервным фронтом С.М. Буденный. Ее на марше подчинил себе К.К. Рокоссовский, и она успешно сражалась в Подмосковье в составе вновь созданной 16-й армии, стала гвардейской.
Еще пять дивизий народного ополчения 17-я, 21-я, 60-я, 113-я, 160-я отступили с немалыми потерями и защищали Москву на Западном фронте.
Но пять – 2-я, 8-я, 29-я, 139-я, 140-я – погибли, сражаясь в Вяземском кольце с танками, прорывая окружение, прикрывая арьергарды кадровых частей. Сложись их военная судьба иначе и они, возможно, стали бы гвардейскими. Но у войны нет сослагательных наклонений. И живущие обязаны помнить об этих стойких и мужественных людях, беззаветно дравшихся с врагом, как сказал о них генерал В.Р. Вашкевич.
В дивизиях народного ополчения было немало и молодежи допризывного возраста, (то есть моложе 19-ти лет) – учащиеся ФЗУ, рабочие, студенты, выпускники и даже старшеклассники средних школ.
В народное ополчение движимый чувством патриотизма уходил цвет рабочего класса и крестьянства, интеллигенции, учащейся молодежи.
В сентябре, когда дивизии народного ополчения переформировывались по штатам регулярных войск Красной Армии, их пополнили бойцами и сержантами призывного возраста. Так, во 2-ю сд, находившуюся в обороне и в наступлении (при прорыве кольца окружения 11 - 12 октября у с. Богородицкое) в центре построения армии, на острие вражеского удара, в сентябре прибыло около 2-х тысяч бойцов и сержантов, имевших боевой опыт.[8]
Сила дивизий народного ополчения, источник их стойкости, были в глубоком патриотизме воинов-добровольцев, в сознании того, что они защищают не только свою страну, но и свой город, свой завод, свой дом, свою семью. Боец 1284 сп Дмитрий Меркулов писал родным в Москву: "Мама и папа, живите спокойно. У меня есть винтовка автоматическая, очень хорошая. Я вас буду ею защищать".
Боевой путь дивизий народного ополчения в окружении был трагически кратким, исполненным примеров самоотверженности и героизма. Они сражались на реках Днепре, Вязьме, Бебре, Угре, на Минском и Варшавском шоссе, у Холм-Жирковского, Богородицкого, под Ельней, у Семлева. 140-я сд под Холм-Жирковским вместе с танкистами И.В. Болдина вступила в бой с танками дивизии "Мертвая голова". Бойцы взвода под командованием К. Заморенова у д. Княжино, предпочли быть сожженными заживо, но не сдаться в плен. 29-я сд, сражаясь с немецкими танками, разрезавшими окруженную группировку по Минскому шоссе на северную и южную, у поселка Знаменка потеряла около 6 тысяч человек, то есть 3/4 бойцов и командиров. 8-я, 139-я и 160-я сд, прикрывая арьергард 24-й армии, по нескольку суток не выходя из боя, сражались с танками Э. Гёпнера, моторизованными и пехотными частями 4-й немецкой армии М. фон Вейхса. Большая часть москвичей-ополченцев, оказавшихся в Вяземском кольце, полегла в смертоносных боях. Воентехник 2-й сд И.К. Качерец днем 6 октября, находясь в Вязьме для ремонта тракторов-тягачей, увидел, что немцы высаживают воздушный десант. Он завел моторы тракторов, имитируя гул танков, и предложил лейтенанту, отступающему с остатками своей роты, объединить усилия и открыть огонь по десанту. Вместе они уничтожили часть десантников, других заставили отступить. До вечера, до подхода крупной танковой части, Вязьма оставалась свободной, и через нее мог проследовать К.К. Рокоссовский со своим штабом.
Хотя немцы, уже 7 октября взяли Вязьму, 2-я сд вместе с моряками 200-го артдивизиона до 9 октября обороняла мосты через Днепр на магистралях Минск-Москва, до 7-го октября, пропуская отступающие из-за Днепра части 16-й, 19-й, 20-й армий и группы И.В. Болдина. Артиллерия дивизии и 200-го отдельного морского артдивизиона до вечера 9 октября вела массированный огонь по скоплениям гитлеровских войск и разгружавшимся за Днепром танковым частям. Расстреляв весь боезапас (299 снарядов на орудие), трехсотыми - моряки взорвали свои тяжелые орудия. Ополченцы подорвали железнодорожные и шоссейные мосты, когда на них уже показалась мотопехота врага. Оставив на Днепре части прикрытия, чтобы не дать противнику ни разминировать наши минные поля, ни переправляться через Днепр, ополченцы и моряки по приказу командующего 19‑й армией М.Ф. Лукина, заняли позиции на р. Вязьма в северной части кольца окружения. В результате оно здесь сузилось с запада на восток до 15-20 км.
К этому времени генерал М.Ф. Лукин и командующий 20-й армии генерал Ф.А. Ершаков получили радиограмму Сталина: «Из-за неприхода окруженных войск к Москве, Москву защищать некем и нечем»[9].
Скупой текст радиограммы подчеркивает опасность положения, которое сложилось на Московском направлении, и ту ответственность, которая легла на окруженные армии.
9 и 10 октября войска 19-й армии и группы И.В. Болдина безуспешно пытались прорвать кольцо окружения в северо-восточном направлении в 32-38 км от Минского шоссе.
Потеряв в этих боях практически все танки 126-й и 127-й бригад и значительную часть бойцов и командиров, генерал М.Ф. Лукин решил прорвать кольцо в ночь с 11 на 12 октября в заболоченной долине р. Бебря у с. Богородицкое в 18 км от Минского шоссе. Здесь не могли пройти немецкие танки, а наших осталось всего два, и те без горючего.
В боевом приказе говорилось: армия строится в два эшелона - в 1-ом -пять дивизий, во 2-м - одна. В центре оперативного построения армии, для нанесения первого, главного удара и прорыва кольца окружения ставилась 2-я сд с приданым ей отрядом моряков (около 800 чел.), в помощь ей давалась обескровленная 91-я сд[10]. При этом 2-я сд должна была прорывать кольцо, будучи ослаблена, силами только двух полков (1282-й, 1286-й).
Третий, 1284-й сп, М.Ф. Лукин оставил в своем резерве на р. Вязьме, прикрывать армию, сдерживая наступающих с запада немцев. Полк, задержав немцев на сутки, погиб почти полностью, штаб был уничтожен прямым попаданием двух танковых снарядов. Здесь погибло и знамя РК ВКП(б).
Раненые стали легкой добычей немцев. Немногих боеспособных увел комиссар С.Т. Марченко, создав партизанский отряд. Таких партизанских отрядов, из бойцов и командиров окруженных частей была не одна сотня[11]. Только ополченцы создали еще два - отряд «Дедушка» (29-я сд) и отряд «ФД» (140-я сд).
А вот боевого знамени 2-я сд (как и четыре другие, погибшие в Вяземском кольце окружения дивизии народного ополчения) получить не успела. Знамена для каждого вновь создаваемого соединения вышивались на знаменной фабрике. Когда в начале октября знамя было готово, для его получения в Москву выехала команда из трех человек. Но кольцо окружения замкнулось, и ополченцев, членов команды, направили в другие части на защиту Москвы на ближних подступах. Один из тех, кому предстояло быть ассистентом при знамени В.В. Рощин - косая сажень в плечах, - ушедший в ополчение с завода "Вымпел", был направлен в 186-й особый лыжный батальон, сражавшийся бок о бок с подольскими курсантами. Вернулся с фронта он без ноги.
Генерал В.Р. Вашкевич, командир 2-й сд, получил приказ на прорыв в 7 ч. 30 м. утра, а сам прорыв был назначен на 16 ч. До исходных позиций всем частям 2-йсд предстояло пройти 15-18 км. Части запаздывали, все делалось в страшной спешке, - вспоминал в 60-х гг. В.Р. Вашкевич. - Я убеждал М.Ф. Лукина отложить прорыв до утра, но он отказался, опасаясь, что ночью немцы нас сомнут[12]. Перед самой атакой боевые порядки 2-й сд подверглись массированной бомбежке. В 16 ч. артиллерия 2-й сд открыла огонь, ее поддержали единственным оставшимся залпом 2 "катюши" под командованием Куна. Тут же они были взорваны. До с. Богородицкого было 1,5 км. Атакующих встретил шквальный артиллерийско-минометный и пулеметный огонь. Только когда разведчики дивизии во главе с капитаном Казаковым сняли пулеметчика с колокольни, наступающим стало немного легче, но на холме немцы зажгли сараи с сеном, и атакующие оказались на свету под заградительным огнем. Дивизиям пришлось несколько отклониться от Богородицкого - 91-й сд к северу, а 2-й сд к югу.
Взяв д. Пекарево и Спас, 2-я сд прорвала кольцо окружения. Прорыв составлял 3 км по фронту и простреливался фланговым артиллерийско-минометным и пулеметно-автоматным огнем. Прорыв удалось удерживать в течении 16-ти часов. Утром немцы, подведя свежие силы, вновь замкнули кольцо.
Прорвала кольцо и 91-я сд. Ее командир, полковник И.А. Волков, вернулся к М.Ф. Лукину, доложил о прорыве и предложил выводить штаб. Но М.Ф. Лукин, отказавшись вывести только штаб, приказал И.А. Волкову держать фланги, надеясь вывести большую часть войск и раненых. Однако, возвращаясь, И.А. Волков попал в плен [13], а остатки 91-й сд вышли к своим, оставив в госпитале в д. Всеволодкино около 400 раненых.
Никаких других дивизий ни первого, ни второго эшелона на помощь к ополченцам 2-й сд и сибирякам 91-й сд не подошло.
Конечно, ночью, под огнем, по заболоченной долине вывести медсанбаты и госпитали не удалось бы. Но боеспособные части, войди они в прорыв своевременно, пробиться могли. Ведь командир 2-й сд генерал В.Р. Вашкевич вывел 1800 человек к Клину не только своих, но и воинов других частей 19-й армии, а командир 1282 сп майор Баталов довел остатки своего полка до Вереи. В своем единственном ночном бою 2-я сд полегла практически полностью, потеряв до 9/10 личного состава. Боец 1286 сп А.А. Леляичев вспоминал: в нашем полку было 3300 человек. Когда мы ночью прорвали кольцо окружения нас оказалось 330, а следующей ночью, прорвав второе, танковое, кольцо мы насчитали лишь 33 человека.
Одним из свидетельств, еще много десятилетий напоминавшем жителям Богородицкого о жестоком бое в октябре 1941 г. был неразорвавшийся немецкий снаряд, торчавший в стене церкви. Один из тех, что косили идущих на прорыв бойцов 2-й и 91-й сд и балтийских моряков, которые доказали свое мужество, верность Родине и воинской присяге. А командование 19-й армии доказало, что организовать войска для результативного прорыва кольца окружения оно не сумело.
Генерал Лукин 12 октября дал радиограмму в Ставку ВГК о том, что прорваться не удалось и он, уничтожив технику, с наступлением темноты будет прорываться на соединение с 20-й армии и отдал приказ выходить на юг от Минского шоссе мелкими группами.
Однако организовать этот выход командование 19-й армии не сумело. Более того, командарм М.Ф. Лукин и его штаб не озаботились тем, чтобы приказ был доведен до всех частей и подразделений.
Около 18 часов 12 октября из Шутова вышла колонна во главе с генералом М.Ф. Лукиным. «Со мной было около 1000 человек из штаба армии и из разных частей, вооруженных только винтовками, автоматами и пистолетами», - писал он впоследствии.[14]
Картину после своего ухода командование 19-й армии оставило неприглядную. "В лесах, деревнях группы красноармейцев и ни одного начальника, званием выше лейтенанта. Все растерянные, какие-то обреченные" - вспоминал в своем письме в Совет ветеранов 2-й сд, лейтенант морского артдивизиона Ю.И. Качанов. И далее: "13 октября встретил группу из двух наших генералов (один Герой Советского Союза) и с ними военные в чине майоров-полковников. У них были карты и компасы. Они нас с собой не взяли…".
Эти воспоминания существенны, так как перекликаются с тем, что отмечал в разведсводке начальник Можайского сектора НКВД Леонтьев: "Некоторые командиры находясь в окружении, оставляют свои подразделения без карт и компасов, в результате чего красноармейцы, не имея возможности ориентироваться (на местности) сдаются в плен".[15]
Таким образом, перейдя Днепр 6 октября, 19-я армия, по сути, вела боевые действия, как цельная боевая единица только четыре дня. 9-10 октября в 38 км северо-западнее Минского шоссе и в ночь с 11 на 12 октября в 18 км от него.
Никакого удара "сжатым кулаком", к чему настойчиво призывал в своих радиограммах Г.К. Жуков, у командарма-19 генерала М.Ф. Лукина не получилось.
Отдельные подразделения и группы бойцов и командиров вырывались в дальнейшем из окружения самостоятельно. Брошенные командованием 19-й армии на произвол судьбы, не зная, что немцы подвели свежие силы, лишь в общем представляя, где был прорыв 2-й и 91-й сд, красноармейцы и командиры вновь и вновь поднимались в атаки и гибли под шквальным огнем.
Сколько десятилетий минуло с 1941 г., поколения сменились, а долину р. Бебря до сих пор в народе зовут "долиной смерти", а впадающую в Бебрю речушку с поэтическим названием Белянка - ручьем Кровавым. Узкую долину Бебри заполнили орудия, обозы, увязшие в болотистой почве, машины, которые не смогли преодолеть неширокую, но с крутыми, обрывистыми берегами Бебрю, и масса воинов, пытавшихся вырваться из сжимающегося кольца окружения. И все это под интенсивным прицельным артиллерийско-минометным огнем. С северо-запада появились танки, расстреливая в упор и давя гусеницами пытавшихся вырваться из западни бойцов.
"Народу было много, ну как на демонстрации... Я никогда не забуду этот грохот, лязг гусениц и крики, вопли, стоны. Страшнее я ничего никогда не видел" - вспоминал в 65-ю годовщину октябрьских боев В.Н. Шимкевич - в 1941г. 18-летний ефрейтор разведбата 2-й сд.
Припозднившийся к прорыву 11 октября, но зато оказавшийся у Богородицкого со 152-мм орудием 13 октября старший лейтенант 200-го морского артдивизиона Г.Д. Фокин, развернув орудие, подбил и повредил несколько танков, заставив остальные повернуть вспять.
Поскольку кольцо окружения было концентрическим, тех, кто прорывался сквозь долину Бебри и грейдер Вязьма – Хмелита, вновь встречал шквал огня.
"Если б хоть кто-то указывал им выгодные места прорыва, направлял их в лес, многие могли бы спастись, а на открытом месте их косили и косили пули и снаряды. Мы потом рыли целую траншею, чтобы похоронить их" - вспоминал А.Ф. Евдокимов, мальчиком наблюдавший эту трагедию.
Прорваться сквозь два плотных кольца из танков, артиллерии, мотопехоты, сумели лишь немногие. Но к их отчаянной смелости ни командарм М.Ф. Лукин, ни штаб 19-й армии отношение уже не имели. Однако именно на них лежит ответственность за огромные потери убитыми, раненными, пропавшими без вести, попавшими в плен в боях в северной части Вяземского кольца окружения.
Когда колонна М.Ф. Лукина подошла к Минской автостраде, ее встретил артиллерийский огонь. Генерал М.Ф. Лукин, не дав никаких приказаний подчиненным, сел в единственный танк КВ и на нем пересек опасную зону. Ранее он аналогичным образом поступил с 45-й кавдивизией. [16]
За линией автострады 20-й армии не было – с 10 октября она уже вела кровопролитные бои, настойчиво прорывая кольцо окружения южнее Вязьмы.
При пересечении автострады и железной дороги колонна, сформированная М.Ф. Лукиным в Шутово, вступила в бой с немцами, в ходе которого она была расчленена на отдельные группы.
Так завершился боевой путь 19-й армии. В ночь с 12 на 13 октября она перестала существовать как оперативное соединение. По мнению некоторых командиров, за предшествующие пять дней армия потеряла только убитыми около 20 тысяч человек.[17]
Судьба самого генерала М.Ф. Лукина сложилась отнюдь не так благостно, как об этом принято писать.
"Блуждая по лесам в поисках выхода, - писал он в письме к сестре Шуре[18], - я был ранен."
Это произошло 14 октября. М.Ф. Лукин был четырежды ранен, из них два раза тяжело. Были перебиты нерв и сосуд на правой руке. В последний раз офицер немецкого патруля прицельным выстрелом раздробил правый коленный сустав и беспомощного, теряющего сознание генерала взял в плен. Об этом доложили командующему группой армий "Центр" фельдмаршалу фон Боку. По его приказу М.Ф. Лукина положили в немецкий госпиталь, где и лечили. А в дальнейшем сделали протез.
Через два месяца после пленения 12 декабря 1941 г. состоялся допрос (или беседа, как выражаются немцы) генерала М.Ф. Лукина с группой высокопоставленных немецких офицеров, 14 декабря 1941г. М.Ф. Лукин подписал текст допроса на русском языке.
Этот допрос-беседа будоражит всех, прикасающихся к теме. В 1991 г. в "Независимой газете" Ю. Айхенвальд кратко изложил суть допроса. Публикация вызвала горячий протест и опровержение дочери генерала Ю.М. Городецкой-Лукиной. В 1993г. в Москве увидело свет 3-е (ротапринтное) издание книги "Против Сталина и Гитлера" В. Штрик-Штрикфельда - переводчика при штабе группы армий "Центр", где весьма кратко изложена часть допроса-беседы[19]: И, наконец, в 2002 г. в № 6 журнала "Военно-исторический архив" ("ВИА") появилось более полное изложение допроса в сопровождении мягкого комментария редактора. Подлинник допроса хранится в Государственном архиве в Киеве.
Обратимся к некоторым аспектам допроса, изложенным в "ВИА". М.Ф. Лукин говорит: "Большевизм - это чуждое русскому народу международное и еврейское явление. Он мог пустить корни... .в силу конъюнктуры, сложившейся после первой мировой войны… Крестьян и рабочих обманули... Рабочий получает 300-500 рублей в месяц (и не может на эти деньги ничего купить)[20]. Всюду царят нужда и террор... люди приняли бы с благодарностью свое освобождение от большевистского гнета… Несмотря на все это, я не верю в возможность ни организованного, ни спонтанного восстания в России. Все, кто в течение двух десятилетий поднимался против Красных властей, уничтожены, сожжены или вымерли. Толчок должен быть извне... Если вы создадите русское правительство, то откроются надежды на то, что переход на сторону так называемого врага не явится предательством родины... Если это поход за освобождение России от господства Сталина... Известные русские деятели наверняка задумываются об этом...Не все они присяжные сторонники коммунизма… Но Россия должна существовать как страна, идущая рядом с Германией...».
Генерал Лукин рассказал немецким офицерам также о военно-промышленном потенциале своей стране – о 150-ти обученных дивизиях, о числе ежедневно выпускаемых танков КВ и Т-34, о количестве и качестве реактивных минометов ("катюш"), о перспективах совершенствования их конструкции и применения.
…"Прошу вас эти показания как рассуждения человека, любящего свой народ... сохранить в тайне, так как у меня есть семья"[21].
Штрик-Штрикфельд, излагая этот допрос-беседу, в частности, пишет о М.Ф. Лукине "Он был готов, невзирая на свою инвалидность, стать во главе пусть роты, пусть армии - для борьбы за свободу. Но... бороться он стал бы только по приказу русского национального правительства, которое... не должно быть марионеточным... при немцах..."[22].
"Лукин, - пишет Штрик-Штрикфельд далее, излагая события 1943г., - жизнь которого была спасена, благодаря личному вмешательству фон Бока" и который в 1941г. "соглашался, несмотря на потерю ноги, принять командование крупным соединением в борьбе против Сталина... в результате плена и наблюдения за политикой нацистов стал крайне недоверчив". В 1943 г. А.А. Власов пригласил М.Ф. Лукина к сотрудничеству в РОА и КОНР. Лукин хотел заключения "официального договора с Гитлером" о союзе против Сталина, а поскольку договора не было, он сказал А.А. Власову: "Я желаю Вам успеха, хотя сам я в него не верю".
В январе 1945 г. А.А.Власов предпринял последнюю попытку привлечь к сотрудничеству военнопленных генералов Красной Армии. По его поручению М.А. Меандров посетил крепость Вюртцбург, где содержались пленные генералы. Е.А. Егоров, Н.К.Кириллов и М.И.Потапов отказались встречаться с М.А. Меандровым. А М.Ф. Лукин и П.Г. Понеделин вступили с ним в дискуссию, сделав главным мотивом критики власовского движения упрек в союзе с "врагами родины. (Вспомним, однако, что в декабре 1941 г. М.Ф. Лукин на допросе его высокопоставленными офицерами Вермахта выразил готовность выступить во главе хоть роты, хоть армии против Красных властей.).
Знаменательна разница во взглядах собеседников М.А Меандрова на свое послевоенное будущее. П.Г. Понеделин, до последнего сражавшийся во главе своей армии в окружении под Киевом , в дневнике которого была запись, содержащая резкий выпад против Сталина, твердо заявил о готовности, вернувшись на родину, "дать отчет о своих преступлениях". М.Ф.Лукин заявил М.А. Меандрову: "Вашей задачи Вы не достигните… Вы хотите выступить против Красной Армии, которая разбила немцев и уничтожила их военную силу". В конце встречи М.Ф. Лукин сказал: "Я знаю, что меня ждет на родине: пенсия и скромный домик, где я, как колека, мог бы дожить свою жизнь".[23].
Основание для такого оптимизма у М.Ф.Лукина, надо полагать, были.
В письме к сестре Шуре в оккупированный Харьков М.Ф. Лукин пишет: "Письмо твое с оказией получил 4 июня, посланное тобою по почте я не получил" (подчеркнуто мною - И.Ф.). С какой оказией могло идти письмо в лагерь военнопленных командиров в Германии? Очевидно, пути могло быть два - либо это немецко-власовская оказия, либо это оказия советской разведки, которая, возможно, каким-то образом, контактировала с М.Ф. Лукиным.
Последнее предположение косвенно, подтверждает интервью газете "Московская правда" дочери М.Ф. Лукина Ю.М. Городецкой-Лукиной в 1994 г. Она говорит: «В немецких лагерях было достаточно информаторов советской контрразведки». И далее: "Проверка же отца (после освобождения из плена, уже в СССР - И.Ф.) проводилась очень тактично, без "обычных" методов НКВД. Ему попался хороший следователь - майор Афанасьев,- который, пользуясь своими "источниками" иногда сам рассказывал отцу целые эпизоды его лагерной жизни!.."[24].
В письме к сестре есть утверждения, противоречащие тому, что М.Ф. Лукин писал в 60-е г.г. Из воспоминаний генерала в журнале "Смена", 1965, № 23 и "ВИЖ", 1981, № 9 (последнее опубликовано посмертно) следует, что в ночь прорыва 11-12 октября 1941 г. 2-й и 91-й сд у села Богородицкое М.Ф. Лукин находился в Шутово, а в письме он пишет: "Я и командиры моего штаба все время находились в цепи вместе с красноармейцами[25]".
После возвращения из плена, вспоминает М.Ф. Лукин на страницах "Огонька" (1964, № 47), он пять месяцев проходил проверку, его ежедневно допрашивали, не разрешали носить знаки различия и еще два месяца он ждал результатов. В конце его принял председатель НКГБ Абакумов и сообщил о реабилитации. На обложке дела М.Ф. Лукина, - говорит в упомянутом интервью дочь генерала, - была пометка Сталина: "Преданный человек, в звании восстановить, если желает направить на учебу, по службе не ущемлять".
Однако дочь с огорчением замечает, что в партии отца не восстановили, он считался механически выбывшим[26].
Но нравственно ли сетовать на то, что в коммунистической партии большевиков - до 1952 г. партия называлась ВКП (б) - не восстановили человека, называвшего большевизм "чуждым русскому народу международным и еврейским явлением" и готового с оружием в руках "бороться против Красных властей"?
В послевоенных воспоминаниях М.Ф. Лукина ("Смена", 1965, №23, "ВИЖ", 1981, № 9) прослеживаются две тенденции.
Одна. Ненароком оттенить внимание к себе Сталина: «Я получил радиограмму от Сталина...» (В действительности радиограмма была послана и М.Ф. Лукину и Ф.А. Ершакову.). "...Я узнал о словах Сталина, сказанных одному советскому военачальнику: «Передайте спасибо Лукину, он помог нам тогда выиграть время и подтянуть сибирские дивизии"[27]
Вторая. В неудавшемся прорыве 19-й армии из окружения у Богородицкого 11-12 октября 1941г. М.Ф. Лукин пытался обвинить командира 2-й сд генерала В.Р. Вашкевича, дивизия которого прорвала кольцо и, истекая кровью, потеряв 9/10 личного состава, удерживала фронт прорыва 16 часов.
В 1993 г. благодаря настойчивым хлопотам дочери генерала М.Ф. Лукина, ему посмертно было присвоено звание Героя России. До этого в 1966 г. ходатайство о присвоении М.Ф.Лукину звания Героя Советского Союза, обращенное на имя Л.И. Брежнева, осталось без ответа. Возможно, вопрос решал не столько Генеральный секретарь ЦК КПСС и Председатель Президиума Верховного Совета СССР, сколько полковник Отечественной войны.
Из высших командиров, находившихся в Вяземском кольце, в плену, помимо погибшего там генерала Ф.А. Ершакова, оказались - С.В. Вишневский, Г.Н. Жиленков, В.Ф. Малышкин.
Командующий 32-й армией С.В. Вишневский отказался воспользоваться одним из последних самолетов, присланных в район окружения и остался, чтобы руководить частями при прорыве окружения. 22 октября, когда он переплывал р. Угру, тело свели судороги. Тонущего генерала выловили и пленили немцы. После войны С.В. Вишневский прошел проверку и в декабре 1945 г. был возвращен на действительную службу в Красной Армии. О его мужественном поведении в плену можно судить по названиям мест заключения - военная тюрьма в г. Лебцен, Хаммельсбургский офицерский лагерь, Нюрнбергская тюрьма, Флессенбургский концлагерь, Дахау.
Иначе повели себя Г.Н. Жиленков и В.Н. Малышкин.
Г.Н. Жиленков в 30-е г.г. сделал стремительную карьеру, от секретаря комсомольской организации техникума до второго секретаря РК ВКП (б) Ростокинского района столицы. На фронт ушел в июле 1941 г. в звании бригадного комиссара членом Военного совета 32-й армии, в составе которой была и 13-я, Ростокинская, дивизия народного ополчения (с конца сентября 140-я сд).
Попав в плен при выходе из окружения, В.Н. Жиленков выдал себя за рядового шофера и стал подвозить к линии фронта не только продовольствие для гитлеровцев, но и снаряды, которые убивали тех, кого он еще недавно звал в бой за Родину. После того, как его разоблачили, он и тут не растерялся и предложил свои услуги врагу в качестве пропагандиста, а кроме того, курировал деятельность отрядов и групп, созданных немцами из перебежчиков. А когда стало формироваться власовское движение, Г.Н. Жиленков стал правой рукой А.А. Власова. Он ездил по лагерям военнопленных, страстно призывая их вступать во власовскую армию. Образно говоря, в понедельник кричал: «За Родину, за Сталина, а в среду - « За Гитлера, против Сталина».
В.Ф. Малышкин начштаба 19-й армии, на котором лежит ответственность за бессмысленную гибель воинов, оставшихся без командования в районе Богородицкого, попал в плен при выходе из окружения 24 октября. В дальнейшем он стал ближайшим помощником А.А. Власова, членом КОНР и начальником организационного управления КОНР.[28]
Положение в южной части Вяземского кольца окружения вопреки расхожему мнению, складывалось тяжелее, чем в северной, у 19-й армии. И тем не менее, именно здесь наши войска дольше и упорнее оказывали сопротивление противнику и именно здесь был не только совершен, но и по возможности максимально использован прорыв кольца окружения.
Значение этих боев, их ожесточенность немцы вынуждены были отметить в сводке ОКХ, ежедневно подаваемой главнокомандующему сухопутными войсками В. Браухичу и Гитлеру.
В сводке за 11 октября читаем: "Силы противника, окруженные западнее Вязьмы, продолжают ожесточенные попытки прорыва, главный удар наносится южнее Вязьмы".[29]
И 24-я и 20-я армии оказались на острие клиньев 4-й танковой группы Э. Гёпнера и 4-й немецкой армии М. фон Вейсха. Превосходство немцев в артиллерии и танках достигало здесь 8-10 раз. Бои начались еще 1 октября с массированного артобстрела позиций 24-й армии. А 2 октября на нее двинулись большие массы танков и плотный, во много рядов, строй пехоты. Кроме того, окруженные части постоянно подвергались бомбежке и пулеметному обстрелу с воздуха. И натиск этот с каждым днем усиливался.
Еще в августовских боях за Ельню 24-я армия понесла большие потери, и к тому же наиболее боеспособные дивизии, ставшие первыми гвардейскими, были выведены из ее состава и вообще из состава Западного и Резервного фронтов. Остальные кадровые дивизии включали не три полка, как должно быть по штатному расписанию, а только два, т.е. изначально были слабее дивизий 20-й армии. Но значительная часть бойцов и командиров 24-й армии представляли наиболее стойкую, не привыкшую отступать часть Красной Армии - пограничников.
Уже к 9 октября все пути отхода оказались отрезанными и обе армии были, по сути, в двойном кольце. В ходе непрерывных боев части обеих армий были предельно обескровлены - полки насчитывали порой лишь 50-100 боеспособных бойцов и командиров. Дивизий фактически не было, "... были штабы, имеющие отдельные, очень малочисленные полки" - писал в своем отчете по выходе из окружения начальник политотдела 24-й армии К. Абрамов[30].
И только в 20-й армии, куда влились четыре дивизии 16-й армии, можно было насчитать 2-3 полноценных дивизии. Вместе с 20-й армией двигалась 50-я дивизия 19-й армии, командир которой А.А. Борейко сумел, несмотря на поспешный отход по приказу генерала М.Ф. Лукина из-за Минской автострады, сохранить ее как боевую единицу.
На 10 октября командующий 20-й армией генерал Ф.А. Ершаков назначил прорыв из кольца окружения на широком участке от Вязьмы до станции Угра. Вся уцелевшая в предыдущих боях группа войск вступила в бои, продолжавшиеся до 14 октября. Однако при первой же попытке прорыва 10 октября 20-я армия в тяжелейших боях, в результате семи следующих друг за другом атак потеряла пять дивизий. Одной из главных целей прорыва было вывести из окружения как можно больше способной двигаться артиллерии. Часть артиллерии и пехоты прорвалась, с ними часть тылов. Но нехватка и даже полное отсутствие снарядов и горючего для тракторов, привели к тому, что много техники стало добычей врага.
Настойчивость воинов 20-й и 24-й армий, стремящихся любой ценой прорвать кольцо окружения, вынужден был отметить в своих "Дневниках" Ф. фон Бок: "Противник тщетно пытается вырваться в районе Вяземского котла. На одном из участков он бросает в бой даже сомкнутые подразделения с артиллерией в центре"[31]
Организуя вывод артиллерии, в последней атаке 14-го октября был убит генерал Котельников. В этих боях был ранен, попал в плен и там умер командующий 20-й армии Ф.А. Ершаков. Были убиты командир 139-й сд Богданов и ее комиссар Прохоров, застрелился тяжело раненный генерал Мишенин. Погибла большая часть бойцов и командиров. Ураганным огнем артиллерии, минометов, пулеметов и автоматов, танковыми клиньями прорывающиеся войска оказались разорваны на отдельные группы, но не сложили оружия.
Вынужденные отступить в одном месте красноармейцы и командиры, собираясь в лесах, создавали группы, порой немалые, для прорыва из окружения. Одну из таких, очень большую группу организовал командир 229-й сд 20-й армии генерал М.И. Козлов. Под его руководством она, неоднократно вступая в ожесточенные бои и не только обороняясь, но и нападая на немцев, прорвала кольцо окружения, прошла сквозь боевые порядки врага и вышла на Можайскую линию обороны. С генералом М.И. Козловым вышел из окружения костяк 160-й сд. Об этом прорыве в 60-х г.г. рассказал один из ветеранов дивизии в очерке, вошедшем в книгу о народном ополчении Москвы "От Москвы до Берлина" (с. 132-140).
Ожесточенные бои продолжались у Красного холма, Семлева, Панфилова, Селиванова. Эти бои возглавили командарм-24 генерал К.И. Ракутин, члены штабов и военных советов 20‑й и 24-й армий, командиры дивизий и других частей и подразделений.
Группы войск, объединившиеся вокруг генералов 24-й армии К.И. Ракутина, Кондратьева, Котельникова, К. Абрамова, оказались на разных участках прорыва, оторванные друг от друга мощными мобильными силами немцев, стремившихся их уничтожить или пленить. Генерал К.И Ракутин возглавил бои в 6-км от Семлева, где, как в последствии рассказывали поисковики отряда "Судьба", вся земля прослоена останками наших воинов и трупами немцев. Генерал К.И. Ракутин был убит 9 октября и похоронен в братской могиле с 20-ю своими соратниками, рядовыми и командирами. Нашли их могилу только 1 мая 1996 г. В декабре того же года их перезахоронили на мемориальном кладбище "Снегири" в Подмосковье.
Начальник политотдела 24-й армии К. Абрамов вместе с остатками 19-й сд, во главе с ее командиром А.И. Утвенко обороняли Семлево, пропуская прорывающиеся части, потом организовали прорыв у Селиванова. Беседуя с К.Симоновым уже под Сталинградом, А.И. Утвенко рассказывал о боях и о том, как пришлось переплывать р.Угру, "когда льдинки касались висков".
В этих местах, с боями вырвались из окружения остатки дивизий, сохранивших себя, несмотря на большие потери, как боевые единицы. Это 129-я сд Ф.Д. Яблокова, 152-я П.Н. Чернышева, 162-я Н.Ф. Колкунова, 242-я К.А. Коваленко. Они тут же вступили в бой на Можайском и Малоярославецком рубежах, где и погибли. Остатки вырвавшейся в районе Спас-Деминска 303-й сд Н.П. Руднева погибли, сражаясь тоже под Малоярославцем.
Четыре дивизии - 19-я А.И. Утвенко, 50-я А.А. Борейко, 108-я НИ. Орлова, 144-я М.А.Пронина участвовали не только в обороне Москвы, но и в разгроме немцев, начиная с Подмосковья, кончая Чехословакией и Германией, а 144-я - закончила войну в Манчжурии (данные архива Генштаба РККА).
По подсчетам Б.И. Невзорова, из-под Вязьмы через глубоко эшелонированные войска немцев пробились 16 стрелковых дивизий; из-под Брянска - 18, оттуда вышли и 13 артиллерийских полков. И это не случайно - под Брянском немцы держали только три своих дивизии, а под Вязьмой в апогее боев 45. Немецкое кольцо под Вязьмой было несравненно более мощным, плотным и жестким.
Как и в прежние века, Смоленск и Вязьма стали ключами к сердцу страны - Москве. Окружив войска Западного и Резервного фронтов, немцам пришлось держать здесь огромные силы. "Противник был вынужден, – пишет Б.И. Невзоров, - в течение почти трех недель использовать для борьбы с окруженными войсками от 64 до 35 процентов дивизий группы армии "Центр". А в ней, как уже отмечалось, враг объединил для удара на Москву почти половину всех своих сил на советско-германском фронте.
Именно поэтому Вяземская операция, как отмечал М.Ф.Лукин, была одной из самых напряженных и тяжелых на дальних подступах к Москве[32]. Г К. Жуков назвал октябрь 1941 г. самым опасным из всех опасных периодов Отечественной войны. «Нас спасло то, - говорил он в телеинтервью К. Симонову и Р. Кармену, - что окруженные под Вязьмой войска не отступали, не сдавались в плен, а дрались, дрались, дрались!»
Героическое и ожесточенное сопротивление наших войск, привело Вермахт к таким потерям, которых он до сих пор не знал. Это вынуждены были признать крупнейшие военачальники вермахта Ф. Гальдер, А. Йодль, Ф. фон Паулюс, Г. Гот.
Ф. Гальдер в "Военном дневнике", констатируя, что операция "Тайфун" развивается почти классически, т.е. что удается не только охват, но одновременно и расчленение окружаемых войск Красной Армии, в то же время то и дело отмечает: " 2 октября: ...Армии и танковые группы продвинулись только на 6-12 км. 3 октября: Противник продолжает удерживать фронт и ведет упорную оборону повсюду, где способен ее организовать. Кое-где отмечено также подтягивание резервов противника к фронту. Признаков преднамеренного отхода нигде не заметно. 5 октября: …Сопротивление противника упорное и, видимо, на отдельных участках организованное...".[33]
Командующий 3-ей танковой группой Г. Гот замечал: "Упорные бои развернулись юго-западнее Холм-Жирковского. ...Танковая бригада русских... сражалась не на жизнь, а на смерть".[34] Начальник штаба оперативного руководства генерал - полковник А. Йодль констатировал: "Окруженные русские армии оказывали фанатическое сопротивление, несмотря на то, что последние 8-10 дней они были лишены какого-либо снабжения. Они питались буквально корой и корнями деревьев".[35]
Начальник оперативного отдела штаба Ф. фон Бока, Х. фон Тресков, подводя горестный для немцев итог, констатировал: "Вязьма была нашей последней победой". Автор плана "Барбаросса" Ф. фон Паулюс заявлял: "Бои под Вязьмой были для нас в целом успешными, но стоили нам больших потерь".
Эти потери составили 53 тысячи человек, или почти 90% потерь немцев на советско-германском фронте в этот период.[36]
Перед лицом этих немецких признаний предложение создать под Вязьмой первый в России "Музей поражения" ("Известия", 06.12.2000, с. 11) выглядят, как минимум кощунственно. Выступивший с таким предложением директор музея А.С. Грибоедова автомеханик и предприниматель В.Е. Кулаков сослался на поддержку Минкультуры РФ, МО РФ, комитета "Победа"; ссылался он и на опыт французов, которые "на линии Мажино миллионы долларов зарабатывают".
Добиваясь эфира несколько раз в год (2.7.2003 и 24.02.2004 "Тем временем" на телеканале "Культура", 28.02.2004 "Постскриптум", 8.11.2004 "Наша версия" на ТВЦ), В.Е. Кулаков легко жонглирует понятиями и цифрами, смысла и значения которых не понимает.
Вопреки истинной картине боев в Вяземском кольце окружения, основную роль в прорыве которого сыграли войска 16-й, 20-й, 24-й армий под командованием генералов Ф.А. Ершакова, К.И. Ракутина, действовавшие южнее Вязьмы, В.Е. Кулаков добился финансирования постройки мемориала у с. Богородицкое (в 12 км от Хмелиты - северная часть окружения), посвященного, главным образом, 19-й армии и ее командарму М.Ф. Лукину, единственному, кто, по утверждению В.Е. Кулакова, пытался прорвать Вяземское кольцо окружения.
Это, как видно из краткого обзора боев под Вязьмой с учетом и наших и немецких данных, - не только не соответствует действительности, но и грубо извращает ее.
Генерал М.Ф. Лукин в Смоленском сражении умело командовал сформированной им в Забайкалье до войны 16-й армией. Общее руководство всей окруженной под Смоленском группой войск осуществлял генерал П.А. Курочкин.
Приняв в сентябре командование мало знакомой ему 19-й армией и оказавшись в северо-восточной части Вяземского кольца, отрезанным от других окруженных армий, генерал М.Ф. Лукин дважды за четыре дня, как говорилось выше, пытался прорвать кольцо окружения, но это ему не удалось. В последний раз в ночь с 11 на 12 октября, он не сумел организовать войска для развития прорыва, достигнутого 2-й и 91-й сд.
Сам М.Ф. Лукин, как видно из его письма сестре из плена в 1943 г., признать своего поражения не мог.
"Моя армия не была разбита… Моя армия была окружена… по вине моих соседей и, больше всего, по вине моего старшего начальника …".[37]
Но факты боев 19-й армии под Вязьмой говорят, что большая ее часть погибла или попала в плен. И кто, как не командарм, несет ответственность за это?
Оказавшись в плену, генерал М.Ф. Лукин раскрыл врагу военный потенциал своей страны, выразил готовность выступить с оружием в руках против «Красных властей», то есть активно участвовать в новой гражданской войне.
Одним словом, фигура весьма "достойная" и для звания Героя России и для героя мемориала. Остается неясным, почему инициатива В.Е. Кулакова встретила столь стойкую поддержку, начиная с администрации Смоленской области, кончая Кабинетом министров. И все от Вязьмы до Москвы принимают решения под диктовку автомеханика Кулакова, заявившего в 2000 г. "Я послевоенный ребенок и о войне ничего не знаю".
Фальсифицируют историю часто. Но так, чтобы Правительство страны пренебрегло героизмом и мужеством воинов нескольких армий, спасших столицу, и лишь для того, чтобы удовлетворить интересы людей, поднявших на щит имя человека, чье поведение по отношению к родине в годы самых тяжких для нее испытаний, оказалось, мягко говоря, сомнительным…
В сознании порядочного человека и гражданина это не укладывается. Но именно такое отношение к персонажам истории создает почву, подпитывающую всякого рода неблаговидные деяния.
Мы вопрошаем прошлое, чтобы понять настоящее и догадаться о будущем, - говорил Белинский.
Прошлое Вяземского района трагическое, но и героическое, а настоящее?
Кому принадлежит поле битвы? Мародерам, как говорили древние римляне, или народу, чтящему память тех, кто спас его от тотального уничтожения.
Кампания, организованная В.Е. Кулаковым в СМИ, вызвала, в конце концов, гневную отповедь МО РФ. В справке для Президента РФ и Правительства РФ, составленной по просьбе депутата Госдумы генерала армии Героя Советского Союза В.И. Варенникова, в частности, сказано: "... Действия окруженных под Вязьмой войск преступно оценивать как их поражение. До сих пор, уже более 60-ти лет, этот подвиг по-настоящему не оценен и, естественно, не увековечен. Более того, последние годы предпринимаются попытки очернить, оскорбить, предать позору подвиг воинов в сражениях под Вязьмой".
И только Москва с 1981 по 1993 гг. установила пять памятных знаков своим погибшим дивизиям народного ополчения (в Холм-Жирковском, у Дорогобужа, Ельни, Знаменки, Богородицкого).
Наиболее трагическая страница и всей Великой Отечественной войны, и в частности, боев под Вязьмой - судьба наших военнопленных. У нас в то время учета военнопленных, в силу ряда обстоятельств, по сути, не было. Красная Армия отступала и командиры порой не знали точно, кто убит, кто тяжело ранен и остался на поле боя, с которого пришлось спешно отступить, кто попал в плен. Они точно знали лишь то, кто здоров ли, ранен или болен, но идет рядом, готовый драться с врагом.
В плен попадали по разному. Часто, расстреляв все снаряды и патроны и оказавшись перед лицом во много раз превосходящего и хорошо вооруженного врага. Нередко, выбираясь из окружения, зайдя в деревню за куском хлеба или хоть горстью несмолотой ржи.
Следует помнить и о тех, кто как раз перед тем, как замкнуться кольцу окружения, "заскочил" туда с отрядами пополнения и, не успев стать красноармейцем, уже оказывался в числе пленных.
Немцы числили пленными не только тех, кто сдался или попал в плен, но и тех, кого найдя на поле боя тяжело раненными, убивали. В 1989 г. отряд "Поиск" из подмосковного Калининграда (ныне Королев) под руководством И.В. Ботина и А.В. Лебедева совместно с военкомом и заместителем прокурора Сычевского района составили акт об одном из массовых захоронений У всех погибших были признаки тяжелых ранений – осколками перебиты ноги, осколки в области груди, живота. И у всех черепа прострелены немецкими пулями. Аналогичные захоронения находили и другие поисковые отряды.
Кроме того, официально, на основе директив своего верховного командования, немцы включали в число военнопленных и местных жителей - "кто взят в гражданском платье". Об этом говорят и немецкие документы, которые время от времени публикует "Военно-исторический журнал" (см. напр. 1991, № 9, 11). Об этом свидетельствуют и наши, бежавшие из плена воины. Так, например, лейтенант 200-го морского артдивизиона Ю.И. Качанов писал, что в одном из самых страшных, Ржевском, лагере, где ежедневно умирали от холода, голода, ран, болезней, скученности сотни военнопленных, было немало местного, гражданского населения. "Сам загнал им морской хронометр", - добавлял он в письме в Совет ветеранов 2-й сд.
Еще один источник увеличения числа военнопленных пресловутый "аккуратный" немецкий учет. Докладывая начальству число взятых в плен, они потом "забывали" вычитать тех, кто бежал из плена, а бежало, и по не одному разу, немало. Тот же моряк Ю И. Качанов, выбираясь из окружения, шесть раз попадал в плен и все шесть - бежал.[38] Он пришел в Кенигсберг в составе 11-й гвардейской дивизии победителем, брал в плен коменданта крепости Лаша, а в германских документах числится как шесть военнопленных. По несколько раз бежали многие, бежали и на нашей территории и в Италии, Франции, Югославии, Чехословакии и даже в самой Германии. Например, боец 1284 сп, Н. Попруга бежал в Белоруссии, сражался в партизанском отряде им М.И. Кутузова, входившего в бригаду им К.Е. Ворошилова, а после освобождения Белоруссии поднимал из руин хозяйство республики-партизанки. Другой боец 2-й сд Б.И. Шлячков, попал в плен на поле боя с перебитой осколком ногой. Военнопленные врачи наших оставшихся в окружении госпиталей без наркоза, без лекарств все-таки срастили ногу, но зажила она не сразу. Он бежал в Чехословакии и, встретив победу в рядах словацких партизан, вернулся в родную Москву. Красноармеец С.М. Крутов, записку которого цитировали, бежал во Франции, сражался в отряде французских партизан, с ними вступил в освобожденный Париж, вернувшись на родину, жил и работал в Москве.
В немецких источниках, на которые ссылаются и наши исследователи, число "взятых в плен под Вязьмой" от публикации к публикации росло: 5600 ("Фелькишер Беобахтер", 1941 г.), 663000 (К. Типпелькирх, "Вторая мировая война" 1948 г.), 673000 (К. Рейнгард, "Поворот под Москвой", 1980 г.), "Эти цифры или приснились им, или явились сознательным обманом своего фюрера..." - с насмешкой заметил в 60-х г.г. генерал В.Р. Вашкевич.[39]
В эти годы В.Р. Вашкевич - уже генерал-полковник, начальник кафедры стратегии Академии Генерального штаба, - используя все имеющиеся на этот момент материалы, как советские, так и иностранные, подсчитал, что в 19-й армии М.Ф. Лукина и группе И.В. Болдина в первой декаде октября насчитывалось всего 76600 человек; в группе Ф.А. Ершакова и К.И. Ракутина, по его мнению, было значительно меньше воинов.
Эти расчеты В.Р. Вашкевича логично корреспондируют с донесением командующего 4-й танковой группой Э. Гёпнера, который заявлял, что 17 октября он завершил ликвидацию Вяземского котла и взял в плен около 70 тысяч красноармейцев и командиров.[40]
Фон Бок 19 октября сообщал, что общее число пленных составляет 673098 человек. В тот же день он констатировал, что его войска стоят в 70 милях от Москвы, то есть в 112,6 км. А это как раз Можайская линия обороны, а отнюдь не Вязьма, которая отстоит от Москвы на 230 км, что более 146 миль.
Следовательно, выражение немецкого командования и историков "взяты в плен под Вязьмой", понимать буквально нельзя. В первой половине октября немцы взяли не только Вязьму, но и Брянск, Орел, Калугу, Ржев, Калинин, Гжатск, подошли к Туле. Соответственно и пленных они брали (в том числе гражданских лиц) на территории семи областей - Смоленской, Брянской, Орловской, Калужской, Тульской, Калининской (Тверской), Московской.
Но целью их была Москва, а путь к ней лежал через Вязьму, где значительную часть их сил сковали и держали окруженные части Красной Армии. Сами немцы официально признали, что бои под Вязьмой продолжались до 17 октября 1941г. (Документальный фильм ЦДФ "Будь проклята война", 2001 г.). Под Вязьмой, заявляли немцы, им удалось окружить главные силы Красной Армии, и о всех, взятых в плен войсками фон Бока говорили "взяты под Вязьмой", не всегда добавляя "и под Брянском" и начисто забывая о семи других областях.
Это не случайно. Как упоминалось, Ф. фон Бок выражал сомнение, удастся ли разбить главные силы русских до наступления зимы с тем, чтобы вывести Россию из войны. Понятно, что в канун зимы он, как и все гитлеровские командующие, стремился подчеркнуть значение победы под Вязьмой. Однако не следует забывать и слова начальника оперативного отдела штаба фон Бока Х. фон Трескова: "Вязьма была нашей последней победой".
Не ясно, однако, почему наши историки, а за ними, особенно яро, многие публицисты твердят вслед за немцами о 600-х и более тысячах, взятых в плен под Вязьмой. Ведь до широкой публикации "Дневники" фон Бока были доступны специалистам. Почему никто не сопоставил эти сотни тысяч с реальной численностью окруженных войск. Ведь об этом дважды (в 1961 и 1966 гг.) в массовой печати писал генерал В.Р. Вашкевич. Потому ли, что прорыв его дивизии не сумели использовать? Или потому, что не обратили внимание на две книги о народном ополчении Москвы?
Почему? Видимо, классическая русская школа истории и историографии, учившая логике и анализу иссякла? Никто не подумал и о том, как в маленьком Вяземском кольце окружения, где все население не достигало 150-ти тысяч человек, могла разместиться такая уймища войск, что только в плену оказалось более шестисот тысяч?
Большая часть попавших в плен погибла в результате осознанной политики гитлеровцев, направленной на уничтожение советского народа.
Бесчеловечное отношение к пленным, их массовую гибель еще на этапе в лагеря, вынужден был констатировать в своих "Дневниках..." фон Бок: "Тяжелое впечатление производят ... колонны... русских пленных, тянущихся пешим маршем в сторону Смоленска. Будто живые покойники бредут эти несчастные, изможденные люди по дороге. Многие так и гибнут на них от голода и потери сил".[41]
Вспомним и записку красноармейца С.М. Крутова "…нас захватили в плен раненых, истекаем кровью и морят голодом, издеваются над нами, гонят нас насильно в Починки… много народу уже померло от голода и побегов…".
Колоссальной была смертность в лагерях военнопленных, не говоря уже о лагерях концентрационных. Пленные погибали от голода, холода (месяцами в любую погоду под открытым небом), сыпняка, от выстрелов немецких часовых, направленных наугад в толпу измученных пленных, от непосильной работы.
В "Военном дневнике" Ф. Гальдера за 14 ноября 1941 г. читаем: "Молодечно. Русский тифозный лагерь военнопленных. 20 тысяч человек обречены на смерть. В других лагерях, расположенных в окрестностях, хотя там сыпного тифа и нет, большое количество пленных ежедневно умирает от голода.
Каунас. Тяжелое положение пленных. В лагерях для военнопленных свирепствует сыпной тиф".[42]
В оставшихся в окружении медсанбатах и госпиталях раненые умирали из-за отсутствия медикаментов, от осложнений, сыпного тифа, голода.
В 2000 г. поисковики Вязьмы нашли в ЦАМО список, составленный военнопленными медсестрами госпиталей, оставшихся в Вязьме. В нем более 5 тысяч фамилий бойцов и командиров, умерших в госпиталях в 1941-1942 г. Имена москвичей опубликовала "Вечерняя Москва" 12.11.2004 г. Списки других умерших Совет ветеранов Вязьмы разослал в те области, где умершие жили до войны (медсестры записали домашние адреса). Весь список умерших, а также тех, кому удалось бежать, опубликовали вяземские ветераны А.Л. Какуев и И.В. Долгушев в 2005 г. в Смоленске, назвав книгу "Долг памяти".
Если помнить, что уже с 1 октября 24-я армия подверглась массированному артобстрелу, то те 608,1 или 661 тысяча человек, что значилось в списочном составе окруженных войск на 1 октября 1941 г., таяли буквально с каждой минутой за счет убитых и тяжело раненных, которых не было возможности спасти и которые были обречены на гибель, тогда число военнопленных, которое называет Э. Гёпнер - 70 тысяч, близко к реальности и может быть лишь немногим больше. По официальным данным, приводимым Б.И. Невзоровым, из окружения в составе войсковых частей, отдельными группами, а порой и по одиночке вышло 85 тысяч человек. Еще около 15 тысяч ушло в Брянские и Тверские леса.
Если все это помнить и сопоставить, то приходим к горькому выводу, что в боях в окружении под Вязьмой было убито и умерло от ран около 400 тысяч бойцов и командиров. Гибель большого числа воинов подтверждает на допросе-беседе в плену и командарм-19 М.Ф. Лукин. Он, в частности, говорил: "Само собой разумеется в этих массовых сражениях пришлось пожертвовать десятками тысяч в попытке прорвать окружение".[43]
Генералу В.Р. Вашкевичу при прорыве кольца окружения также пришлось пожертвовать жизнями воинов своей дивизии. Но в отличии от М.Ф. Лукина он нашел для них проникновенные слова, которые мы вправе отнести ко всем сражавшимся под Вязьмой.
Им не пришлось пронести свои знамена по многочисленным полям сражений Великой Отечественной войны. На их долю не выпала слава громких побед. Но преграждая врагу путь к родной Москве, они в полную меру сил и возможностей до конца выполнили свой долг перед Родиной в тяжелые дни октября 1941 г.[44]
Их мужество, самоотверженность и самопожертвование задержали почти на три недели рвущуюся к Москве немецкую армаду. И крайне прискорбно, что большинство из них до сих пор числится пропавшими без вести.
Дело статистиков и аналитиков произвести детальные подсчеты. Дело властей всех уровней перестать говорить по торжественным дням о том, что «никто не забыт», а наладить поиск павших, а не "пропавших без вести", организовать их достойное захоронение.
Недостойно страны, именующей себя великой державой, если в Администрации ее Президента заявляют: "Денег у государства на памятники Отечественной войне нет. Письма на эту тему к Президенту никто никогда не пропустит. Ищите себе благотворителей". За Родину, а не разбогатевших в одночасье "благотворителей" погибали бойцы и командиры Красной Армии, и в долгу перед ними Родина.
Бои наших войск в окружении под Вязьмой при всех их колоссальных потерях нельзя рассматривать только как трагедию. Надо постоянно помнить о величайшем героизме наших воинов, перед которыми все живущие в неоплатном долгу.
Окруженные войска, - говорил академик А.М. Самсонов, - "… сыграли свою выдающуюся, героическую роль… Находясь в безвыходном положении, они не сложили оружия. Прорываясь к Москве, они сковали противника, ту основную массу, которая при другой ситуации свободно двинулась бы к Москве. В этом особая историческая, роль, которую сыграли окруженные войска»[45].
Современные отечественные историки Б.И. Невзоров и другие оценивают Вяземскую оборонительную операцию как одну из главных предпосылок коренного поворота во всей Великой Отечественной войне и Второй мировой войне в целом..
"Благодаря упорству и стойкости, которую проявили наши войска, дравшиеся в окружении в районе Вязьмы, - подчеркивал маршал Г.К. Жуков,- мы выиграли драгоценное время для организации обороны на можайской линии. Пролитая кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, оказались не напрасными. Подвиг героически сражавшихся под Вязьмой советских воинов, внесших великий вклад в общее дело защиты Москвы, еще ждет должной оценки»[46].
Но не спешат выполнить завещание Маршала. Уже боже четверти века ветераны боев под Вязьмой (ряды которых тают с каждым уже не годом, а месяцем!) хлопочут о создании на 230 км Минского шоссе у Вязьмы памятника войскам Западного и Резервного фронтов, но к великому несчастью и стыду нашему усилия их до сих пор тщетны.
Тщетными сказались даже усилия министра обороны РФ С.Б. Иванова в 2002 г, депутата Госдумы Героя Советского Союза генерала армии В.И. Варенникова в 2004. Даже их ходатайства об увековечивании памяти героев вяземских боев 1941г. и создании на 230 км. Минского шоссе достойного героев памятника легли под сукно.
И.Т. Филатова (участник боев под Вязьмой,
член Союза журналистов Москвы и России, председатель Совета ветеранов 2-ой дивизии народного ополчения Москвы).[47]
[4] Вашкевич В.Р., "Формирование и боевая подготовка дивизии", "Бои западнее Вязьмы" в кн.: "От Москвы до Берлина", М., 1966, с. 72-73. (Далее Вашкевич В.Р.).
[5] «Энциклопедия Третьего Рейха», М.2003, с.153 (далее «Энциклопедия»)
[6] См. ВИЖ,1991,№11, с.18
[7] Симонов К., «Разные дни войны», М, 2005, с. 175
[8] Вашкевич В.Р., с. 59.
[9] Комаров Д.Е., "Вяземская земля в годы Великой Отечественной войны", Смоленск, 2004, с.102 (Далее Комаров Д.Е.).
[11] "На огненных рубежах Московской битвы", М, 1981, с.179.
[12] Вашкевич В.Р., с.82-83.
[13] "ВИЖ", 1981, № 9, с. 37.
[14] Там же.
[15] Комаров Д..Е., с. 123.
[16] См. Лопуховский Л., "Вяземская катастрофа 41-го года", М, 2006, с.503, 496-497 (Далее Лопуховский Л.).
[17] Комаров Д.Е., "Вяземская земля в годы Великой Отечественной войны", Смоленск, 2004, с. 153-158. (Далее Комаров Д.Е.).
[18] См. там же, с. 503, 505.
[19] Два первых авторизованных перевода вышли во Франкфурте-на-Майне в 1975 и1981 г.г.
[20] М.Ф. Лукин ошибается - в 30-е годы на 300 р. могла скромно, но благополучно жить семья из четырех человек (И.Ф.).
[21] "ВИА", 2002, №6, с146-150.
[22] Штрик-Штрикфельд В., "Против Сталина и Гитлера", 1993, с. 33-35.
[23] См. Александров К.М., "Армия генерала Власова", М., "Яуза"
[24] См. "Московская правда", 1994, 1.03., с.8., с. 84
[25] Комаров Д.Е. с. 154.
[26] "Московская правда", 1994, 1.03. с.8.
[27] "Смена", 1965, № 23 "Трудные дни командарма" с. 6-7.
[28] См. "ВИА", 2002, №5 и 2007, №№ 1-2.
[29] Лопуховский Л., с. 511.
[30] См. Комаров Д.Е., с.140-149.
[31] Фон Бок, "Дневники 1939-1945", Смоленск, 2006, с. 328.
[32] "ВИЖ", 1981, №9, с. 22.
[33] Гальдер Ф., "Военный дневник", М., 1971, с. 9, 13, 16.
[34] См. Комаров Д.Е., с. 97.
[35] "ВИЖ", 1992, № 6-7, с. 40.
[36] Невзоров Б.И., "Московская битва", М., 2006, с. 65.
[37] См. Комаров Д.Е., с. 154.
[38]О нем упоминал писатель-фронтовик В. Кондратьев в повести "Борькины пути-дороги". Ю.И. Качанов и сам рассказал о своих мытарствах и победе в поединке с гитлеровцами в документальной повести "Между войнами", опубликованной в журнале "Русская провинция" (№№ 3-4 за 2001 год).
[39] Вашкевич В.Р., с. 85.
[40] "Энциклопедия", с. 127.
[41] Фон Бок, с. 336.
[42] Гальдер Ф., 44-45.
[43] "ВИА", 2002, № 6, с. 149.
[44] Вашкевич В.Р., с. 71.
[45] См. "Книжное обозрение", 1988, № 8, 24.02.
[46] Жуков Г.К. "Воспоминания и размышления", М., изд.2, т.2, с.20.
[47] По материалам выступления на Всероссийской научно-практической конференции "СССР (Россия) во Второй мировой войне" 20.10.2005 г.
Сейчас, сейчас
А нам оно оборвало сердца …
К.Симонов
ПОДВИГ И ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА.
(О боях под Вязьмой в октябре 1941 г.)
"Дорогие русские люди, не забывайте нас…- Это слова из записки красноармейца С.М. Крутова, выброшенной под Смоленском из колонны военнопленных 10 октября 1941 г., - Мы, что могли бороться, - писал он, - боролись с фашистским псом. ...Нас захватили в плен раненых, истекаем кровью и морят голодом, издеваются над нами... Много народу уже померло от голода и побегов... Кто после нас будет жить, пускай помнят, что люди боролись за свою Родину, любили ее, как мать, мы непобедимы"[1].
Так думал и чувствовал, после трех с половиной черных месяцев отступления рядовой красноармеец. Раненый, измученный, оказавшийся в плену, он все-таки верил в победу.
Командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок тоже надеялся на победу, но его не оставляли сомнения. 15 сентября 1941 г. он записывает в своем дневнике: "Главные силы русских стоят неразбитыми перед моим фронтом и до сих пор сомнительно, удастся ли нам разбить их так быстро и использовать эту победу еще до начала зимы, чтобы Россия в этой войне уже больше не смогла стать на ноги".[2]
На пути Ф. фон Бока была Вязьма.
Бои под Вязьмой в октябре 1941 г. начались в обстановке, когда стратегический успех был на стороне фашистских войск. В сентябре они взяли Киев, блокировали Ленинград с суши. 30 сентября танки Г. Гудериана прорвали Брянский фронт и, взяв 3 октября Орел, рванулись к Туле, создали угрозу Воронежу, Курску, Харькову.
Все это отвлекло внимание Верховного главнокомандования и Генерального штаба от ситуации на Западном фронте, не позволило своевременно построить продуманную оборону на Московском направлении[3].
Следует помнить и то, что действия Красной Армии на Западном фронте летом 1941 г. заставили немцев после ряда успехов (27-28 июня они окружили и взяли Минск) впервые в истории Второй мировой войны на два месяца увязнуть в Смоленском сражении (10 июня – 10 сентября) и еще на два месяца (август-сентябрь) перейти к обороне. За это время они пополнили войска свежими силами, техникой, боеприпасами[4].
В это же время Красная Армия, отступая от границы с тяжелыми боями, но, выполняя приказ Верховного главнокомандования, непрерывно вела наступательные операции. Даже приняв 27 сентября 1941 г. решение о переходе войск Западного фронта к обороне, Сталин требовал от них частичных наступательных операций. Это не только приводило к большим и неоправданным потерям личного состава, техники, боеприпасов - всего того, чего катастрофически не хватало Красной Армии в боях под Вязьмой, но и не позволило нашим войскам изготовиться для обороны.
В результате к октябрю 1941 г. - началу операции «Тайфун», целью которой было окружение и взятие Москвы, - немцы сосредоточили на Московском направлении почти половину своих сил и боевой техники, находившихся на советско-германском фронте. Преимущество их перед нашими измотанными в предыдущих боях войсками составило, по подсчетам разных специалистов, в людях 1,4 раза, в артиллерии 2,1, в танках 2,2, в самолетах 2,6 раза. При этом скорость и маневренность немецких самолетов были намного больше, чем у наших. На участках прорыва фронта враг создавал преимущество в людях в 5 раз, артиллерии - 13, танках - 14. Благодаря многократному преимуществу, особенно в танках и мотопехоте, маневренность немецких войск намного превосходила нашу, а господство авиации постоянно обеспечивало их свежими разведданными.
Прорвав на рассвете 2 октября 1941 г. фронт у Духовщины (северо-восточнее Смоленска) и Рославля (юго-восточнее Смоленска), обойдя с севера и юга войска 16-й, 19-й, 20-й армий и группы усиления Западного фронта И.В. Болдина и хорошо укрепленный дальнобойными морскими орудиями рубеж у мостов через Днепр на железнодорожной и шоссейной магистралях Минск-Москва, передовые танки немцев уже к вечеру 6 октября появились в Вязьме; а 7-го они сомкнули и начали уплотнять кольцо окружения. Если от Брянска к Туле ринулись танки Г. Гудериана, то под Вязьмой действовали не менее опытные командующие немецкими танковыми группами Г. Гот и Э. Гёпнер.
7 октября 1941 г. командующий 3-й танковой группой Г.Гот доносил, что северо-восточнее Вязьмы его 7-я танковая дивизия соединилаь с 10-й танковой дивизией 4-й танковой группы Э. Гёпнера и завершила окружение пяти советских армий.[5]
В окружении оказались 16-я, 19-я, 20-я, 24-я, 32-я армии, группа И.В.Болдина и 7 дивизий из сумевших избежать окружения 30-й, 33-й, 43-й, 49-й армий - всего 37 дивизий. В составе этих армий было 9 танковых бригад, 31 артполк. В октябрьских боях этими войсками руководили четыре полевых управления 19-й, 20-й, 24-й, 32-й армий. Полевое управление 16-й армии, возглавляемое К.К. Рокоссовским, еще 5 октября было отозвано штабом Западного фронта для создания новой линии обороны.
По данным генерала А.И. Круглова, исходившего из архивных источников Генштаба РККА, списочный состав окруженных войск на 1 октября 1941 г. составлял от 608,1 до 661 тысячи человек. В тяжелых боях он таял каждый день, каждый час, каждую минуту. По подсчетам известного военного историка, всесторонне исследующего Московскую битву ведущего научного сотрудника ИВИ МО РФ Б.И. Невзорова, осенью 1941 г. Красная Армия на Московском направлении каждую минуту теряла 10-12 человек[6] убитыми, ранеными, пропавшими без вести, попавшими в плен. Опыт поисковых отрядов показывает, что пропавшие без вести – это, по большей части, убитые, умершие от тяжелых ран.
Оказавшиеся в окружении части не были равноценными. Бойцы и командиры кадровых частей были испытаны в боях, познали горечь потерь, радость успешных оборонительных боев и первой победы под Ельней. Но все они были обескровлены и истощены в предыдущих боях, насчитывая от половины до 1/4 - 1/5 штатного состава. Например, 244-я сд 19‑й армии в начале октября насчитывала немногим более 800 человек. Так что говорить об окруженных армиях, дивизиях, полках как о полноценных боевых единицах нельзя. Тоже самое относится к танковым и артиллерийским частям. Боеспособность их снижала, а порой и просто сводила на нет нехватка, а в последние дни и отсутствие горючего и боеприпасов. Снабжение окруженных войск и вывоз раненых самолетами в тот период организовать было невозможно. В 1999 г. группа поисковиков нашла в лесу под Вязьмой несколько остовов автомашин, груженных 152 мм снарядами в заводской смазке, которые не довезли до орудий. В кабинах останки шоферов ("ВМ", 1999, 27.08). Вяземская земля таит еще немало подобных следов трагедии октября 1941 г.
Добровольческие дивизии народного ополчения Москвы боевого опыта, по сути, не имели. "Это были по большей части, немолодые люди - по сорок - пятьдесят лет… - отмечает в своих военных дневниках К. Симонов. - Командиры были тоже немолодые люди, запасники, уже давно не служившие в кадрах". О том же писал лейтенант 200-го морского артдивизиона Ю.И.Качанов: «Когда я вспоминаю ополченцев, я вижу людей немолодых и не очень физически крепких". "Эти части, - продолжает К. Симонов, - надо было еще учить, доформировывать, приводить в воинский вид… Из текста оперативной сводки (штаба фронта - И.Ф.) следует, что командование Резервного фронта поначалу старалось вывести из-под немецкого удара эти, еще не обученные, части, и лишь потом, в связи с дальнейшем резким ухудшением обстановки, все-таки бросило их в бой»[7].
Только одну, 18-ю, дивизию народного ополчения отозвал командующий Резервным фронтом С.М. Буденный. Ее на марше подчинил себе К.К. Рокоссовский, и она успешно сражалась в Подмосковье в составе вновь созданной 16-й армии, стала гвардейской.
Еще пять дивизий народного ополчения 17-я, 21-я, 60-я, 113-я, 160-я отступили с немалыми потерями и защищали Москву на Западном фронте.
Но пять – 2-я, 8-я, 29-я, 139-я, 140-я – погибли, сражаясь в Вяземском кольце с танками, прорывая окружение, прикрывая арьергарды кадровых частей. Сложись их военная судьба иначе и они, возможно, стали бы гвардейскими. Но у войны нет сослагательных наклонений. И живущие обязаны помнить об этих стойких и мужественных людях, беззаветно дравшихся с врагом, как сказал о них генерал В.Р. Вашкевич.
В дивизиях народного ополчения было немало и молодежи допризывного возраста, (то есть моложе 19-ти лет) – учащиеся ФЗУ, рабочие, студенты, выпускники и даже старшеклассники средних школ.
В народное ополчение движимый чувством патриотизма уходил цвет рабочего класса и крестьянства, интеллигенции, учащейся молодежи.
В сентябре, когда дивизии народного ополчения переформировывались по штатам регулярных войск Красной Армии, их пополнили бойцами и сержантами призывного возраста. Так, во 2-ю сд, находившуюся в обороне и в наступлении (при прорыве кольца окружения 11 - 12 октября у с. Богородицкое) в центре построения армии, на острие вражеского удара, в сентябре прибыло около 2-х тысяч бойцов и сержантов, имевших боевой опыт.[8]
Сила дивизий народного ополчения, источник их стойкости, были в глубоком патриотизме воинов-добровольцев, в сознании того, что они защищают не только свою страну, но и свой город, свой завод, свой дом, свою семью. Боец 1284 сп Дмитрий Меркулов писал родным в Москву: "Мама и папа, живите спокойно. У меня есть винтовка автоматическая, очень хорошая. Я вас буду ею защищать".
Боевой путь дивизий народного ополчения в окружении был трагически кратким, исполненным примеров самоотверженности и героизма. Они сражались на реках Днепре, Вязьме, Бебре, Угре, на Минском и Варшавском шоссе, у Холм-Жирковского, Богородицкого, под Ельней, у Семлева. 140-я сд под Холм-Жирковским вместе с танкистами И.В. Болдина вступила в бой с танками дивизии "Мертвая голова". Бойцы взвода под командованием К. Заморенова у д. Княжино, предпочли быть сожженными заживо, но не сдаться в плен. 29-я сд, сражаясь с немецкими танками, разрезавшими окруженную группировку по Минскому шоссе на северную и южную, у поселка Знаменка потеряла около 6 тысяч человек, то есть 3/4 бойцов и командиров. 8-я, 139-я и 160-я сд, прикрывая арьергард 24-й армии, по нескольку суток не выходя из боя, сражались с танками Э. Гёпнера, моторизованными и пехотными частями 4-й немецкой армии М. фон Вейхса. Большая часть москвичей-ополченцев, оказавшихся в Вяземском кольце, полегла в смертоносных боях. Воентехник 2-й сд И.К. Качерец днем 6 октября, находясь в Вязьме для ремонта тракторов-тягачей, увидел, что немцы высаживают воздушный десант. Он завел моторы тракторов, имитируя гул танков, и предложил лейтенанту, отступающему с остатками своей роты, объединить усилия и открыть огонь по десанту. Вместе они уничтожили часть десантников, других заставили отступить. До вечера, до подхода крупной танковой части, Вязьма оставалась свободной, и через нее мог проследовать К.К. Рокоссовский со своим штабом.
Хотя немцы, уже 7 октября взяли Вязьму, 2-я сд вместе с моряками 200-го артдивизиона до 9 октября обороняла мосты через Днепр на магистралях Минск-Москва, до 7-го октября, пропуская отступающие из-за Днепра части 16-й, 19-й, 20-й армий и группы И.В. Болдина. Артиллерия дивизии и 200-го отдельного морского артдивизиона до вечера 9 октября вела массированный огонь по скоплениям гитлеровских войск и разгружавшимся за Днепром танковым частям. Расстреляв весь боезапас (299 снарядов на орудие), трехсотыми - моряки взорвали свои тяжелые орудия. Ополченцы подорвали железнодорожные и шоссейные мосты, когда на них уже показалась мотопехота врага. Оставив на Днепре части прикрытия, чтобы не дать противнику ни разминировать наши минные поля, ни переправляться через Днепр, ополченцы и моряки по приказу командующего 19‑й армией М.Ф. Лукина, заняли позиции на р. Вязьма в северной части кольца окружения. В результате оно здесь сузилось с запада на восток до 15-20 км.
К этому времени генерал М.Ф. Лукин и командующий 20-й армии генерал Ф.А. Ершаков получили радиограмму Сталина: «Из-за неприхода окруженных войск к Москве, Москву защищать некем и нечем»[9].
Скупой текст радиограммы подчеркивает опасность положения, которое сложилось на Московском направлении, и ту ответственность, которая легла на окруженные армии.
9 и 10 октября войска 19-й армии и группы И.В. Болдина безуспешно пытались прорвать кольцо окружения в северо-восточном направлении в 32-38 км от Минского шоссе.
Потеряв в этих боях практически все танки 126-й и 127-й бригад и значительную часть бойцов и командиров, генерал М.Ф. Лукин решил прорвать кольцо в ночь с 11 на 12 октября в заболоченной долине р. Бебря у с. Богородицкое в 18 км от Минского шоссе. Здесь не могли пройти немецкие танки, а наших осталось всего два, и те без горючего.
В боевом приказе говорилось: армия строится в два эшелона - в 1-ом -пять дивизий, во 2-м - одна. В центре оперативного построения армии, для нанесения первого, главного удара и прорыва кольца окружения ставилась 2-я сд с приданым ей отрядом моряков (около 800 чел.), в помощь ей давалась обескровленная 91-я сд[10]. При этом 2-я сд должна была прорывать кольцо, будучи ослаблена, силами только двух полков (1282-й, 1286-й).
Третий, 1284-й сп, М.Ф. Лукин оставил в своем резерве на р. Вязьме, прикрывать армию, сдерживая наступающих с запада немцев. Полк, задержав немцев на сутки, погиб почти полностью, штаб был уничтожен прямым попаданием двух танковых снарядов. Здесь погибло и знамя РК ВКП(б).
Раненые стали легкой добычей немцев. Немногих боеспособных увел комиссар С.Т. Марченко, создав партизанский отряд. Таких партизанских отрядов, из бойцов и командиров окруженных частей была не одна сотня[11]. Только ополченцы создали еще два - отряд «Дедушка» (29-я сд) и отряд «ФД» (140-я сд).
А вот боевого знамени 2-я сд (как и четыре другие, погибшие в Вяземском кольце окружения дивизии народного ополчения) получить не успела. Знамена для каждого вновь создаваемого соединения вышивались на знаменной фабрике. Когда в начале октября знамя было готово, для его получения в Москву выехала команда из трех человек. Но кольцо окружения замкнулось, и ополченцев, членов команды, направили в другие части на защиту Москвы на ближних подступах. Один из тех, кому предстояло быть ассистентом при знамени В.В. Рощин - косая сажень в плечах, - ушедший в ополчение с завода "Вымпел", был направлен в 186-й особый лыжный батальон, сражавшийся бок о бок с подольскими курсантами. Вернулся с фронта он без ноги.
Генерал В.Р. Вашкевич, командир 2-й сд, получил приказ на прорыв в 7 ч. 30 м. утра, а сам прорыв был назначен на 16 ч. До исходных позиций всем частям 2-йсд предстояло пройти 15-18 км. Части запаздывали, все делалось в страшной спешке, - вспоминал в 60-х гг. В.Р. Вашкевич. - Я убеждал М.Ф. Лукина отложить прорыв до утра, но он отказался, опасаясь, что ночью немцы нас сомнут[12]. Перед самой атакой боевые порядки 2-й сд подверглись массированной бомбежке. В 16 ч. артиллерия 2-й сд открыла огонь, ее поддержали единственным оставшимся залпом 2 "катюши" под командованием Куна. Тут же они были взорваны. До с. Богородицкого было 1,5 км. Атакующих встретил шквальный артиллерийско-минометный и пулеметный огонь. Только когда разведчики дивизии во главе с капитаном Казаковым сняли пулеметчика с колокольни, наступающим стало немного легче, но на холме немцы зажгли сараи с сеном, и атакующие оказались на свету под заградительным огнем. Дивизиям пришлось несколько отклониться от Богородицкого - 91-й сд к северу, а 2-й сд к югу.
Взяв д. Пекарево и Спас, 2-я сд прорвала кольцо окружения. Прорыв составлял 3 км по фронту и простреливался фланговым артиллерийско-минометным и пулеметно-автоматным огнем. Прорыв удалось удерживать в течении 16-ти часов. Утром немцы, подведя свежие силы, вновь замкнули кольцо.
Прорвала кольцо и 91-я сд. Ее командир, полковник И.А. Волков, вернулся к М.Ф. Лукину, доложил о прорыве и предложил выводить штаб. Но М.Ф. Лукин, отказавшись вывести только штаб, приказал И.А. Волкову держать фланги, надеясь вывести большую часть войск и раненых. Однако, возвращаясь, И.А. Волков попал в плен [13], а остатки 91-й сд вышли к своим, оставив в госпитале в д. Всеволодкино около 400 раненых.
Никаких других дивизий ни первого, ни второго эшелона на помощь к ополченцам 2-й сд и сибирякам 91-й сд не подошло.
Конечно, ночью, под огнем, по заболоченной долине вывести медсанбаты и госпитали не удалось бы. Но боеспособные части, войди они в прорыв своевременно, пробиться могли. Ведь командир 2-й сд генерал В.Р. Вашкевич вывел 1800 человек к Клину не только своих, но и воинов других частей 19-й армии, а командир 1282 сп майор Баталов довел остатки своего полка до Вереи. В своем единственном ночном бою 2-я сд полегла практически полностью, потеряв до 9/10 личного состава. Боец 1286 сп А.А. Леляичев вспоминал: в нашем полку было 3300 человек. Когда мы ночью прорвали кольцо окружения нас оказалось 330, а следующей ночью, прорвав второе, танковое, кольцо мы насчитали лишь 33 человека.
Одним из свидетельств, еще много десятилетий напоминавшем жителям Богородицкого о жестоком бое в октябре 1941 г. был неразорвавшийся немецкий снаряд, торчавший в стене церкви. Один из тех, что косили идущих на прорыв бойцов 2-й и 91-й сд и балтийских моряков, которые доказали свое мужество, верность Родине и воинской присяге. А командование 19-й армии доказало, что организовать войска для результативного прорыва кольца окружения оно не сумело.
Генерал Лукин 12 октября дал радиограмму в Ставку ВГК о том, что прорваться не удалось и он, уничтожив технику, с наступлением темноты будет прорываться на соединение с 20-й армии и отдал приказ выходить на юг от Минского шоссе мелкими группами.
Однако организовать этот выход командование 19-й армии не сумело. Более того, командарм М.Ф. Лукин и его штаб не озаботились тем, чтобы приказ был доведен до всех частей и подразделений.
Около 18 часов 12 октября из Шутова вышла колонна во главе с генералом М.Ф. Лукиным. «Со мной было около 1000 человек из штаба армии и из разных частей, вооруженных только винтовками, автоматами и пистолетами», - писал он впоследствии.[14]
Картину после своего ухода командование 19-й армии оставило неприглядную. "В лесах, деревнях группы красноармейцев и ни одного начальника, званием выше лейтенанта. Все растерянные, какие-то обреченные" - вспоминал в своем письме в Совет ветеранов 2-й сд, лейтенант морского артдивизиона Ю.И. Качанов. И далее: "13 октября встретил группу из двух наших генералов (один Герой Советского Союза) и с ними военные в чине майоров-полковников. У них были карты и компасы. Они нас с собой не взяли…".
Эти воспоминания существенны, так как перекликаются с тем, что отмечал в разведсводке начальник Можайского сектора НКВД Леонтьев: "Некоторые командиры находясь в окружении, оставляют свои подразделения без карт и компасов, в результате чего красноармейцы, не имея возможности ориентироваться (на местности) сдаются в плен".[15]
Таким образом, перейдя Днепр 6 октября, 19-я армия, по сути, вела боевые действия, как цельная боевая единица только четыре дня. 9-10 октября в 38 км северо-западнее Минского шоссе и в ночь с 11 на 12 октября в 18 км от него.
Никакого удара "сжатым кулаком", к чему настойчиво призывал в своих радиограммах Г.К. Жуков, у командарма-19 генерала М.Ф. Лукина не получилось.
Отдельные подразделения и группы бойцов и командиров вырывались в дальнейшем из окружения самостоятельно. Брошенные командованием 19-й армии на произвол судьбы, не зная, что немцы подвели свежие силы, лишь в общем представляя, где был прорыв 2-й и 91-й сд, красноармейцы и командиры вновь и вновь поднимались в атаки и гибли под шквальным огнем.
Сколько десятилетий минуло с 1941 г., поколения сменились, а долину р. Бебря до сих пор в народе зовут "долиной смерти", а впадающую в Бебрю речушку с поэтическим названием Белянка - ручьем Кровавым. Узкую долину Бебри заполнили орудия, обозы, увязшие в болотистой почве, машины, которые не смогли преодолеть неширокую, но с крутыми, обрывистыми берегами Бебрю, и масса воинов, пытавшихся вырваться из сжимающегося кольца окружения. И все это под интенсивным прицельным артиллерийско-минометным огнем. С северо-запада появились танки, расстреливая в упор и давя гусеницами пытавшихся вырваться из западни бойцов.
"Народу было много, ну как на демонстрации... Я никогда не забуду этот грохот, лязг гусениц и крики, вопли, стоны. Страшнее я ничего никогда не видел" - вспоминал в 65-ю годовщину октябрьских боев В.Н. Шимкевич - в 1941г. 18-летний ефрейтор разведбата 2-й сд.
Припозднившийся к прорыву 11 октября, но зато оказавшийся у Богородицкого со 152-мм орудием 13 октября старший лейтенант 200-го морского артдивизиона Г.Д. Фокин, развернув орудие, подбил и повредил несколько танков, заставив остальные повернуть вспять.
Поскольку кольцо окружения было концентрическим, тех, кто прорывался сквозь долину Бебри и грейдер Вязьма – Хмелита, вновь встречал шквал огня.
"Если б хоть кто-то указывал им выгодные места прорыва, направлял их в лес, многие могли бы спастись, а на открытом месте их косили и косили пули и снаряды. Мы потом рыли целую траншею, чтобы похоронить их" - вспоминал А.Ф. Евдокимов, мальчиком наблюдавший эту трагедию.
Прорваться сквозь два плотных кольца из танков, артиллерии, мотопехоты, сумели лишь немногие. Но к их отчаянной смелости ни командарм М.Ф. Лукин, ни штаб 19-й армии отношение уже не имели. Однако именно на них лежит ответственность за огромные потери убитыми, раненными, пропавшими без вести, попавшими в плен в боях в северной части Вяземского кольца окружения.
Когда колонна М.Ф. Лукина подошла к Минской автостраде, ее встретил артиллерийский огонь. Генерал М.Ф. Лукин, не дав никаких приказаний подчиненным, сел в единственный танк КВ и на нем пересек опасную зону. Ранее он аналогичным образом поступил с 45-й кавдивизией. [16]
За линией автострады 20-й армии не было – с 10 октября она уже вела кровопролитные бои, настойчиво прорывая кольцо окружения южнее Вязьмы.
При пересечении автострады и железной дороги колонна, сформированная М.Ф. Лукиным в Шутово, вступила в бой с немцами, в ходе которого она была расчленена на отдельные группы.
Так завершился боевой путь 19-й армии. В ночь с 12 на 13 октября она перестала существовать как оперативное соединение. По мнению некоторых командиров, за предшествующие пять дней армия потеряла только убитыми около 20 тысяч человек.[17]
Судьба самого генерала М.Ф. Лукина сложилась отнюдь не так благостно, как об этом принято писать.
"Блуждая по лесам в поисках выхода, - писал он в письме к сестре Шуре[18], - я был ранен."
Это произошло 14 октября. М.Ф. Лукин был четырежды ранен, из них два раза тяжело. Были перебиты нерв и сосуд на правой руке. В последний раз офицер немецкого патруля прицельным выстрелом раздробил правый коленный сустав и беспомощного, теряющего сознание генерала взял в плен. Об этом доложили командующему группой армий "Центр" фельдмаршалу фон Боку. По его приказу М.Ф. Лукина положили в немецкий госпиталь, где и лечили. А в дальнейшем сделали протез.
Через два месяца после пленения 12 декабря 1941 г. состоялся допрос (или беседа, как выражаются немцы) генерала М.Ф. Лукина с группой высокопоставленных немецких офицеров, 14 декабря 1941г. М.Ф. Лукин подписал текст допроса на русском языке.
Этот допрос-беседа будоражит всех, прикасающихся к теме. В 1991 г. в "Независимой газете" Ю. Айхенвальд кратко изложил суть допроса. Публикация вызвала горячий протест и опровержение дочери генерала Ю.М. Городецкой-Лукиной. В 1993г. в Москве увидело свет 3-е (ротапринтное) издание книги "Против Сталина и Гитлера" В. Штрик-Штрикфельда - переводчика при штабе группы армий "Центр", где весьма кратко изложена часть допроса-беседы[19]: И, наконец, в 2002 г. в № 6 журнала "Военно-исторический архив" ("ВИА") появилось более полное изложение допроса в сопровождении мягкого комментария редактора. Подлинник допроса хранится в Государственном архиве в Киеве.
Обратимся к некоторым аспектам допроса, изложенным в "ВИА". М.Ф. Лукин говорит: "Большевизм - это чуждое русскому народу международное и еврейское явление. Он мог пустить корни... .в силу конъюнктуры, сложившейся после первой мировой войны… Крестьян и рабочих обманули... Рабочий получает 300-500 рублей в месяц (и не может на эти деньги ничего купить)[20]. Всюду царят нужда и террор... люди приняли бы с благодарностью свое освобождение от большевистского гнета… Несмотря на все это, я не верю в возможность ни организованного, ни спонтанного восстания в России. Все, кто в течение двух десятилетий поднимался против Красных властей, уничтожены, сожжены или вымерли. Толчок должен быть извне... Если вы создадите русское правительство, то откроются надежды на то, что переход на сторону так называемого врага не явится предательством родины... Если это поход за освобождение России от господства Сталина... Известные русские деятели наверняка задумываются об этом...Не все они присяжные сторонники коммунизма… Но Россия должна существовать как страна, идущая рядом с Германией...».
Генерал Лукин рассказал немецким офицерам также о военно-промышленном потенциале своей стране – о 150-ти обученных дивизиях, о числе ежедневно выпускаемых танков КВ и Т-34, о количестве и качестве реактивных минометов ("катюш"), о перспективах совершенствования их конструкции и применения.
…"Прошу вас эти показания как рассуждения человека, любящего свой народ... сохранить в тайне, так как у меня есть семья"[21].
Штрик-Штрикфельд, излагая этот допрос-беседу, в частности, пишет о М.Ф. Лукине "Он был готов, невзирая на свою инвалидность, стать во главе пусть роты, пусть армии - для борьбы за свободу. Но... бороться он стал бы только по приказу русского национального правительства, которое... не должно быть марионеточным... при немцах..."[22].
"Лукин, - пишет Штрик-Штрикфельд далее, излагая события 1943г., - жизнь которого была спасена, благодаря личному вмешательству фон Бока" и который в 1941г. "соглашался, несмотря на потерю ноги, принять командование крупным соединением в борьбе против Сталина... в результате плена и наблюдения за политикой нацистов стал крайне недоверчив". В 1943 г. А.А. Власов пригласил М.Ф. Лукина к сотрудничеству в РОА и КОНР. Лукин хотел заключения "официального договора с Гитлером" о союзе против Сталина, а поскольку договора не было, он сказал А.А. Власову: "Я желаю Вам успеха, хотя сам я в него не верю".
В январе 1945 г. А.А.Власов предпринял последнюю попытку привлечь к сотрудничеству военнопленных генералов Красной Армии. По его поручению М.А. Меандров посетил крепость Вюртцбург, где содержались пленные генералы. Е.А. Егоров, Н.К.Кириллов и М.И.Потапов отказались встречаться с М.А. Меандровым. А М.Ф. Лукин и П.Г. Понеделин вступили с ним в дискуссию, сделав главным мотивом критики власовского движения упрек в союзе с "врагами родины. (Вспомним, однако, что в декабре 1941 г. М.Ф. Лукин на допросе его высокопоставленными офицерами Вермахта выразил готовность выступить во главе хоть роты, хоть армии против Красных властей.).
Знаменательна разница во взглядах собеседников М.А Меандрова на свое послевоенное будущее. П.Г. Понеделин, до последнего сражавшийся во главе своей армии в окружении под Киевом , в дневнике которого была запись, содержащая резкий выпад против Сталина, твердо заявил о готовности, вернувшись на родину, "дать отчет о своих преступлениях". М.Ф.Лукин заявил М.А. Меандрову: "Вашей задачи Вы не достигните… Вы хотите выступить против Красной Армии, которая разбила немцев и уничтожила их военную силу". В конце встречи М.Ф. Лукин сказал: "Я знаю, что меня ждет на родине: пенсия и скромный домик, где я, как колека, мог бы дожить свою жизнь".[23].
Основание для такого оптимизма у М.Ф.Лукина, надо полагать, были.
В письме к сестре Шуре в оккупированный Харьков М.Ф. Лукин пишет: "Письмо твое с оказией получил 4 июня, посланное тобою по почте я не получил" (подчеркнуто мною - И.Ф.). С какой оказией могло идти письмо в лагерь военнопленных командиров в Германии? Очевидно, пути могло быть два - либо это немецко-власовская оказия, либо это оказия советской разведки, которая, возможно, каким-то образом, контактировала с М.Ф. Лукиным.
Последнее предположение косвенно, подтверждает интервью газете "Московская правда" дочери М.Ф. Лукина Ю.М. Городецкой-Лукиной в 1994 г. Она говорит: «В немецких лагерях было достаточно информаторов советской контрразведки». И далее: "Проверка же отца (после освобождения из плена, уже в СССР - И.Ф.) проводилась очень тактично, без "обычных" методов НКВД. Ему попался хороший следователь - майор Афанасьев,- который, пользуясь своими "источниками" иногда сам рассказывал отцу целые эпизоды его лагерной жизни!.."[24].
В письме к сестре есть утверждения, противоречащие тому, что М.Ф. Лукин писал в 60-е г.г. Из воспоминаний генерала в журнале "Смена", 1965, № 23 и "ВИЖ", 1981, № 9 (последнее опубликовано посмертно) следует, что в ночь прорыва 11-12 октября 1941 г. 2-й и 91-й сд у села Богородицкое М.Ф. Лукин находился в Шутово, а в письме он пишет: "Я и командиры моего штаба все время находились в цепи вместе с красноармейцами[25]".
После возвращения из плена, вспоминает М.Ф. Лукин на страницах "Огонька" (1964, № 47), он пять месяцев проходил проверку, его ежедневно допрашивали, не разрешали носить знаки различия и еще два месяца он ждал результатов. В конце его принял председатель НКГБ Абакумов и сообщил о реабилитации. На обложке дела М.Ф. Лукина, - говорит в упомянутом интервью дочь генерала, - была пометка Сталина: "Преданный человек, в звании восстановить, если желает направить на учебу, по службе не ущемлять".
Однако дочь с огорчением замечает, что в партии отца не восстановили, он считался механически выбывшим[26].
Но нравственно ли сетовать на то, что в коммунистической партии большевиков - до 1952 г. партия называлась ВКП (б) - не восстановили человека, называвшего большевизм "чуждым русскому народу международным и еврейским явлением" и готового с оружием в руках "бороться против Красных властей"?
В послевоенных воспоминаниях М.Ф. Лукина ("Смена", 1965, №23, "ВИЖ", 1981, № 9) прослеживаются две тенденции.
Одна. Ненароком оттенить внимание к себе Сталина: «Я получил радиограмму от Сталина...» (В действительности радиограмма была послана и М.Ф. Лукину и Ф.А. Ершакову.). "...Я узнал о словах Сталина, сказанных одному советскому военачальнику: «Передайте спасибо Лукину, он помог нам тогда выиграть время и подтянуть сибирские дивизии"[27]
Вторая. В неудавшемся прорыве 19-й армии из окружения у Богородицкого 11-12 октября 1941г. М.Ф. Лукин пытался обвинить командира 2-й сд генерала В.Р. Вашкевича, дивизия которого прорвала кольцо и, истекая кровью, потеряв 9/10 личного состава, удерживала фронт прорыва 16 часов.
В 1993 г. благодаря настойчивым хлопотам дочери генерала М.Ф. Лукина, ему посмертно было присвоено звание Героя России. До этого в 1966 г. ходатайство о присвоении М.Ф.Лукину звания Героя Советского Союза, обращенное на имя Л.И. Брежнева, осталось без ответа. Возможно, вопрос решал не столько Генеральный секретарь ЦК КПСС и Председатель Президиума Верховного Совета СССР, сколько полковник Отечественной войны.
Из высших командиров, находившихся в Вяземском кольце, в плену, помимо погибшего там генерала Ф.А. Ершакова, оказались - С.В. Вишневский, Г.Н. Жиленков, В.Ф. Малышкин.
Командующий 32-й армией С.В. Вишневский отказался воспользоваться одним из последних самолетов, присланных в район окружения и остался, чтобы руководить частями при прорыве окружения. 22 октября, когда он переплывал р. Угру, тело свели судороги. Тонущего генерала выловили и пленили немцы. После войны С.В. Вишневский прошел проверку и в декабре 1945 г. был возвращен на действительную службу в Красной Армии. О его мужественном поведении в плену можно судить по названиям мест заключения - военная тюрьма в г. Лебцен, Хаммельсбургский офицерский лагерь, Нюрнбергская тюрьма, Флессенбургский концлагерь, Дахау.
Иначе повели себя Г.Н. Жиленков и В.Н. Малышкин.
Г.Н. Жиленков в 30-е г.г. сделал стремительную карьеру, от секретаря комсомольской организации техникума до второго секретаря РК ВКП (б) Ростокинского района столицы. На фронт ушел в июле 1941 г. в звании бригадного комиссара членом Военного совета 32-й армии, в составе которой была и 13-я, Ростокинская, дивизия народного ополчения (с конца сентября 140-я сд).
Попав в плен при выходе из окружения, В.Н. Жиленков выдал себя за рядового шофера и стал подвозить к линии фронта не только продовольствие для гитлеровцев, но и снаряды, которые убивали тех, кого он еще недавно звал в бой за Родину. После того, как его разоблачили, он и тут не растерялся и предложил свои услуги врагу в качестве пропагандиста, а кроме того, курировал деятельность отрядов и групп, созданных немцами из перебежчиков. А когда стало формироваться власовское движение, Г.Н. Жиленков стал правой рукой А.А. Власова. Он ездил по лагерям военнопленных, страстно призывая их вступать во власовскую армию. Образно говоря, в понедельник кричал: «За Родину, за Сталина, а в среду - « За Гитлера, против Сталина».
В.Ф. Малышкин начштаба 19-й армии, на котором лежит ответственность за бессмысленную гибель воинов, оставшихся без командования в районе Богородицкого, попал в плен при выходе из окружения 24 октября. В дальнейшем он стал ближайшим помощником А.А. Власова, членом КОНР и начальником организационного управления КОНР.[28]
Положение в южной части Вяземского кольца окружения вопреки расхожему мнению, складывалось тяжелее, чем в северной, у 19-й армии. И тем не менее, именно здесь наши войска дольше и упорнее оказывали сопротивление противнику и именно здесь был не только совершен, но и по возможности максимально использован прорыв кольца окружения.
Значение этих боев, их ожесточенность немцы вынуждены были отметить в сводке ОКХ, ежедневно подаваемой главнокомандующему сухопутными войсками В. Браухичу и Гитлеру.
В сводке за 11 октября читаем: "Силы противника, окруженные западнее Вязьмы, продолжают ожесточенные попытки прорыва, главный удар наносится южнее Вязьмы".[29]
И 24-я и 20-я армии оказались на острие клиньев 4-й танковой группы Э. Гёпнера и 4-й немецкой армии М. фон Вейсха. Превосходство немцев в артиллерии и танках достигало здесь 8-10 раз. Бои начались еще 1 октября с массированного артобстрела позиций 24-й армии. А 2 октября на нее двинулись большие массы танков и плотный, во много рядов, строй пехоты. Кроме того, окруженные части постоянно подвергались бомбежке и пулеметному обстрелу с воздуха. И натиск этот с каждым днем усиливался.
Еще в августовских боях за Ельню 24-я армия понесла большие потери, и к тому же наиболее боеспособные дивизии, ставшие первыми гвардейскими, были выведены из ее состава и вообще из состава Западного и Резервного фронтов. Остальные кадровые дивизии включали не три полка, как должно быть по штатному расписанию, а только два, т.е. изначально были слабее дивизий 20-й армии. Но значительная часть бойцов и командиров 24-й армии представляли наиболее стойкую, не привыкшую отступать часть Красной Армии - пограничников.
Уже к 9 октября все пути отхода оказались отрезанными и обе армии были, по сути, в двойном кольце. В ходе непрерывных боев части обеих армий были предельно обескровлены - полки насчитывали порой лишь 50-100 боеспособных бойцов и командиров. Дивизий фактически не было, "... были штабы, имеющие отдельные, очень малочисленные полки" - писал в своем отчете по выходе из окружения начальник политотдела 24-й армии К. Абрамов[30].
И только в 20-й армии, куда влились четыре дивизии 16-й армии, можно было насчитать 2-3 полноценных дивизии. Вместе с 20-й армией двигалась 50-я дивизия 19-й армии, командир которой А.А. Борейко сумел, несмотря на поспешный отход по приказу генерала М.Ф. Лукина из-за Минской автострады, сохранить ее как боевую единицу.
На 10 октября командующий 20-й армией генерал Ф.А. Ершаков назначил прорыв из кольца окружения на широком участке от Вязьмы до станции Угра. Вся уцелевшая в предыдущих боях группа войск вступила в бои, продолжавшиеся до 14 октября. Однако при первой же попытке прорыва 10 октября 20-я армия в тяжелейших боях, в результате семи следующих друг за другом атак потеряла пять дивизий. Одной из главных целей прорыва было вывести из окружения как можно больше способной двигаться артиллерии. Часть артиллерии и пехоты прорвалась, с ними часть тылов. Но нехватка и даже полное отсутствие снарядов и горючего для тракторов, привели к тому, что много техники стало добычей врага.
Настойчивость воинов 20-й и 24-й армий, стремящихся любой ценой прорвать кольцо окружения, вынужден был отметить в своих "Дневниках" Ф. фон Бок: "Противник тщетно пытается вырваться в районе Вяземского котла. На одном из участков он бросает в бой даже сомкнутые подразделения с артиллерией в центре"[31]