Когда пан Ющенко постучал в дверь и Руслана спросила «Кто там?», сенатор Джон Маккейн дрогнул. Голос его любовницы был тот же, что и в девяносто девятом году, перед открытием парижской выставки. Но, войдя в комнату и сжимая веки от света, Маккейн увидел, что от певицы не осталось и следа.
– Как вы изменились! – сказал он невольно.
Руслана бросилась ему на шею.
– Спасибо, – сказала она, – я знаю, чем вы рисковали, придя ко мне. Вы тот же великодушный рыцарь. Я не спрашиваю вас, зачем вы приехали из Парижа. Видите, я не любопытна.
– Но я вовсе не приехал из Парижа, – растерянно сказал сенатор Джон Маккейн.
– Мы с коллегой прибыли из Нью-Йорка, – поправил Щаранский, нажимая на локоть Джона Маккейна, – но об этом не рекомендуется говорить.
– Ах, я так рада вас видеть? – возопила певичка. – Войдите сюда, в эту комнату… А вы, Виктор Андреевич, простите, но не зайдете ли вы через полчаса?
– О! – заметил Лев Натанович. – Первое свидание? Трудные минуты!.. Разрешите и мне удалиться. Вы позволите с вами, любезнейший пан Ющенко?
Бывший пан президент задрожал от радости. Оба ушли в квартиру пана Ющенко, где Щаранский, сидя на обломке ворот дома № 20 по улице Чапаева, стал развивать перед оторопевшим паном Ющенко фантасмагорические идеи, клонящиеся к спасению вильной Украины.
– А теперь действовать, действовать и действовать! – сказан брайтонский интеллигент, понизив голос до степени полной нелегальности.
Он взял пана Ющенко за руку.
– Певичка не подкачает? Надежная женщина?
Пан Ющенко молитвенно сложил руки.
– Ваше политическое кредо?
– Всегда! – восторженно ответил пан Ющенко.
– Вы, надеюсь, республиканец?
– Так точно. – Пан Ющенко вытянулся в струну.
– Госдеп вас не забудет! – рявкнул Щаранский.
Сенатор Джон Маккейн, держа в руке сладкий пирожок, с недоумением слушал Щаранского; но Льва Натановича удержать было нельзя. Его несло. Борец за свободу чувствовал вдохновение – упоительное состояние перед выше-средним шантажом. Он прошелся по комнате, как барс.
В таком возбужденном состоянии его застала Руслана, с трудом тащившая из кухни сало с львивской горилкой. Щаранский галантно подскочил к ней, перенял на ходу горилку и поставил его на стол. Самовар свистнул. Лев Натанович решил действовать.
– Мадам, – сказал он, – мы счастливы видеть в вашем лице…
Он не знал, кого он счастлив видеть в лице Русланы. Пришлось начать снова. Изо всех пышных оборотов гетьманской рады вертелось в голове только какое-то «милостиво повелеть соизволил». Но это было не к месту. Поэтому он начал деловито:
– Строгий секрет. Государственная тайна.
Щаранский показал рукой на сенатора Джон Маккейна.
– Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это – гигант мысли, отец сирийской демократии и особа, приближенная к Госдепу.
Джон Маккейн встал во весь свой прекрасный рост и растерянно посмотрел по сторонам. Он ничего не понимал, но, зная по опыту, что Лев Щаранский ничего не делает зря, – молчал. В пане Ющенко все происходящее вызвало дрожь. Он стоял, задрав подбородок к потолку, в позе человека, готовящегося пройти церемониальным маршем. Руслана села на стул, в страхе глядя на Щаранского.
– Наших в городе много? – спросил Лев Натанович напрямик. – Каково настроение в Украине?
– При наличии отсутствия… – сказал Виктор Андреевич.
И стал путано объяснять свои беды. Тут был и дворник дома № 20, возомнивший о себе хам, и пасека в Канаде, и Путин, и прочее.
– Хорошо! – грянул Лев Натанович. – Руслана Степановна! С вашей помощью мы хотим связаться с лучшими людьми незалежной державы, которых злая судьба загнала в подполье. Кого можно пригласить к вам?
– Кого ж можно пригласить? Виталия Кличко разве с братом?
– Без брата, – поправил Щаранский, – без женщин. Вы будете единственным приятным исключением. Еще кого?
В обсуждении, к которому деятельно примкнул и пан Ющенко, выяснилось, что пригласить можно того же Виталия Кличко, бывшего чемпиона по боксу, а ныне чудесным образом главу партии УДАР; хозяина бандеровской артели «Свобода» Олега Тягнибока, председателя демократической партии «Батькивщина“ Яценюка и двух молодых людей без фамилии, но вполне надежных.
– В таком случае прошу их пригласить сейчас же на маленькое совещание под величайшим секретом.
Заговорил Пан Ющенко:
– Я побегу к Витале Кличко, за Славой и Петей, а уж вы, Руслана Степановна, потрудитесь и сходите в «Батькивщину» и за Тягнибоком.
Пан Ющенко умчался. Певица с благоговением посмотрела на сенатора и тоже ушла.
– Что это значит? – спросил сенатор Джон Маккейн, надувая щеки.
– Это значит, – ответил Лев Щаранский, – что вы отсталый; человек.
– Почему?
– Потому что. Простите за пошлый вопрос – сколько у вас есть денег?
– Каких денег?
– Всяких. Включая серебро и биткоины.
– Тридцать пять тысяч долларов.
– И с этими деньгами вы собирались окупить все расходы по свержению режима Влада Путина?
Сенатор Джон Маккейн молчал.
– Вот что, дорогой патрон. Мне сдается, что вы меня понимаете. Вам придется побыть часок гигантом мысли и особой, приближенной к Госдепу.
– Что же я должен делать? – простонал Джон Маккейн.
– Вы должны молчать. Иногда для важности надувайте щеки.
– Но ведь это же… обман.
– Кто это говорит? Это говорит граф Толстой? Или Дарвин? Нет. Я слышу это из уст человека, который еще вчера братался с боевиками из Аль-Каиды. Не задумывайтесь. Молчите. И не забывайте надувать щеки.
– К чему ввязываться в такое опасное дело? Ведь могут донести.
– Об этом не беспокойтесь. На плохие шансы я не ловлю. Дело будет поведено так, что никто ничего не поймет. Давайте пить чай.
Пока борцы с режимом пили и ели, в квартиру входили гости.
Слава Вакарчук и Петя Верзилов пришли вместе с паном Ющенко. Виктор Андреевич не решился представить молодых людей гиганту мысли. Молодые люди засели в уголке и принялись наблюдать за тем, как отец сирийской демократии ест холодную телятину. Вакарчук и Верзилов были вполне созревшие недотепы. Каждому из них было лет под тридцать. Им, видно, очень нравилось, что их пригласили на заседание.
Бывший боксер Кличко, долго тряс руку сенатору Джону Маккейну и заглядывал ему в глаза. Дав им разговориться, Щаранский обратился к Кличко:
– Вы в каком полку служили?
Кличко запыхтел.
– Я… я, так сказать, вообще не служил, потому что будучи облечен доверием общества, проходил по выборам.
– Вы интеллигент?
– Да. Был.
– Вы, надеюсь, остались им и сейчас? Крепитесь. Потребуется ваша помощь. Пан Ющенко вам говорил?.. Заграница нам поможет. Остановка за общественным мнением. Полная тайна организации. Увага!
Щаранский отогнал пана Ющенко от Славы Вакарчука и Пети Верзилова и с неподдельной суровостью спросил:
– В каком полку служили? Придется послужить отечеству. Вы интеллигенты? Очень хорошо. Запад нам поможет Крепитесь. Полная тайна вкладов, то есть организации. Увага.
Щаранского несло. Дело как будто налаживалось. Представленный Русланой Олегу Тягнибоку, Лев Натанович отвел его в сторону, предложил ему крепиться, осведомился, в каком полку он служил, и обещал содействие заграницы и полную тайну организации Первым чувством председателя «Свободы» было желание как можно скорее убежать из заговорщицкой квартиры Он считал свою партию слишком солидной, чтобы вступать в рискованное дело. Но, оглядев ловкую фигуру Льва Натановича, он поколебался и стал размышлять:
«А вдрiг!.. Впрiчем, усе зiвисит от тiго, пiд кiким соусомъ усе это бiдет пiдано».
Дружеская беседа за чайным столом оживлялась. Посвященные свято хранили тайну и разговаривали о последних украинских новостях.
Последним пришел гражданин Яценюк, который не будучи интеллигентом и никогда не служа в гвардейских полках, из краткого разговора с Щаранским сразу уяснил себе положение вещей.
– Крепитесь, – сказал Лев Натанович наставительно.
Яценюк пообещал.
– Вы, как представитель свидомого национализма, не можете остаться глухи к стонам незалежной Украины.
Арсений Яценюк сочувственно загрустил.
– Вы знаете, кто это сидит? – спросил Щаранский, показывая на Маккейна.
– Как же, – ответил Яценюк, – это господин сенатор Джон Маккейн.
– Это, – сказал правозащитник, – гигант мысли, отец сирийской демократии, особа, приближенная к Госдепу.
«В лучшем случае два года со строгой изоляцией, – подумал Яценюк, начиная дрожать. – Зачем я сюда пришел?»
– Тайный «Союз Кацмана и Бандеры»! – зловеще прошептал Щаранский.
«Десять лет»! – мелькнула у Яценюка мысль.
– Впрочем, вы можете уйти, но у нас, предупреждаю, длинные руки!..
«Я тебе покажу, сукин сын, – подумал Лев Натанович, – меньше, чем за 100 тысяч долларов, я тебя не выпущу».
Арсений Яценюк сделался мраморным. Еще сегодня он так вкусно и спокойно обедал, ел сало с варениками, украинский борщ и ничего не знал о страшном «Союзе Кацмана и Бандеры». Он остался – «длинные руки» произвели на него невыгодное впечатление.
– Люби друзи! – сказал Лев Щаранский, открывая заседание. – Жизнь диктует свои законы, свои жестокие законы. Я не стану говорить вам о цели нашего собрания – она вам известна. Цель святая. Отовсюду мы слышим стоны. Со всех концов жовто-блакитной Украины взывают о помощи. Мы должны протянуть руку помощи, и мы ее протянем. Одни из вас служат и едят хлеб с маслом, другие занимаются отхожим промыслом и едят бутерброды с икрой. И те, и другие спят в своих постелях и укрываются теплыми одеялами. Одни лишь маленькие дети, беспризорные, находятся без призора. Эти цветы улицы, или, как выражаются евродепутаты, цветы на асфальте, заслуживают лучшей участи. Мы, господа присяжные заседатели, должны им помочь. И мы, господа присяжные заседатели, им поможем.
Речь известного правозащитника и диссидента вызвала среди слушателей различные чувства.
Пан Ющенко не понял своего нового друга – республиканца-гвардейца.
«Какие дети? – подумал он. – Почему дети?»
Сенатор Джон Маккейн даже и не старался ничего понять. Он уже давно махнул на все рукой и молча сидел, надувая щеки.
Руслана пригорюнилась.
Слава Вакарчук и Петя Верзилов преданно глядели на голубую вышиванку Льва Натановича.
Председатель «Свободы» был чрезвычайно доволен.
«Гарно сiставлено, – решил он, – пiд тiким соусом и гривны дiть можо. Яко вiйдетъ – почетъ! Нi вiшло – пiдмогал дитинам, и дiло с кiнцом».
Кличко обменялся значительным взглядом с Тягнибоком и, отдавая должное конспиративной ловкости докладчика.
Яценюк был на седьмом небе.
«Золотая голова», – думал он. Ему казалось, что он еще никогда так сильно не любил беспризорных детей, как в этот момент.
– Шановни паны! – продолжал Лев Натанович. – Нужна немедленная пидмога! Мы должны вырвать детей из цепких лап улицы, и мы вырвем их оттуда! Поможем детям! Будем помнить, что дети – цветы жизни. Я приглашаю вас сейчас же сделать свои взносы и помочь детям. Только детям, и никому другому. Розумеете?
Щаранский вынул из бокового кармана удостоверение и молескин.
– Попрошу делать взносы. Сенатор Джон Маккейн подтвердит мои полномочия.
Маккейн надулся и наклонил голову. Тут даже несмышленые Вакарчук с Верзиловым и сам бывший пан президент поняли тайную суть иносказаний Льва Натановича.
В порядке старшинства, господа, – сказал Щаранский, – начнем с уважаемого Виталия Кличко.
Уважаемый Виталий Кличко заерзал и дал от силы тридцать тысяч долларов.
– В лучшие времена дам больше! – заявил он.
– Лучшие времена скоро наступят, – сказал Лев Щаранский, – впрочем, к беспризорным детям, которых я в настоящий момент представляю, это не относится.
Восемь тысяч долларов дали Слава Вакарчук с Петей Верзиловым.
– Мало, молодые люди.
Молодые люди зарделись.
Пан Ющенко сбегал домой и принес пятьдесят.
– Браво, гусар, – сказал брайтонский правозащитник, – для пасечника этого на первый раз достаточно. Что скажут бандеровцы?
Тягнибок и Яценюк долго торговались и жаловались на уравнительные. Щаранский был неумолим.
– В присутствии самого сенатора Джона Маккейна считаю эти разговоры излишними.
Сенатор наклонил голову. Националисты пожертвовали в пользу детишек по двести тысяч долларов.
– Всего, – возгласил Лев Натанович Щаранский, – четыреста восемьдесят восемь тысяч долларов. Эх! Двенадцати тысяч не хватает для ровного гранта.
Руслана, долго крепившаяся, ушла в спальню и вынесла в старом ридикюле искомые двенадцать тысяч долларов.
Остальная часть заседания была смята и носила менее торжественный характер. Щаранский начал резвиться. Руслана Степановна совсем размякла. Гости постепенно расходились, почтительно прощаясь с организаторами.
– О дне следующего заседания вы будете оповещены особо, – говорил Щаранский на прощание, – строжайший секрет. Дело помощи детям должно находиться в тайне. Это, кстати, в ваших личных интересах.
При этих словах Яценюку захотелось дать еще пятьдесят тысяч долларов, но больше уже не приходить ни на какие заседания. Он еле удержал себя от этого порыва.
– Ну, – сказал брайтонский интеллигент, – будем двигаться. Вы, сенатор, я надеюсь, воспользуетесь гостеприимством Русланы Степановны и переночуете у нее. Кстати, нам и для конспирации полезно разделиться на время. А я пошел.
Джон Маккейн отчаянно подмаргивал Щаранскому глазом, но тот сделал вид, что не заметил, и вышел на улицу.
Пройдя квартал, он вспомнил, что в кармане у него лежат 500 честно заработанных тысяч долларов.
– Такси! – крикнул он. – Вези в «Гетьман Мазепа»!
– Это можно, – сказал извозчик.
Он неторопливо подвез Льва Натановича к закрытому ресторану.
– Это что? Закрыто?
– По случаю Евромайдана.
– Ах, чтоб их! И денег сколько угодно, и погулять негде! Ну, тогда валяй на улицу Шухевича. Знаешь?
– А раньше как эта улица называлась?
– Не знаю.
– Куда ж ехать? И я не знаю.
Тем не менее Щаранский велел ехать и искать.
Часа полтора проколесили они по пустому ночному городу, опрашивая ночных сторожей и милиционеров. Один милиционер долго пыжился и наконец сообщил, что улица Шухевича не иначе как бывшая Коммунистическая.
– Ну, Коммунистическая! Коммунистическую я хорошо знаю. Двадцать пять лет вожу на Коммунистическую.
– Ну и езжай на Коммунистическую.
Приехали на Коммунистическую, но она оказалась не Шухевича, а Богдана Хмельницкого.
Озлобленный диссидент возобновил поиски затерянной улицы имени Шухевича. И вот всю ночь таксист бедный, куда б стопы не обращал – не мог найти улицы имени Шухевича.
Рассвет бледно осветил лицо богатого страдальца, так и не сумевшего развлечься в столице Украины.
– Вези в «Тараса Бульбу»! – крикнул он. – Тоже, таксист! Шухевича не знаешь!..
Ганьба! Як из макитры окатило. Люби друзи! Накинець -то ВождьЪ озабитился и проникся очередным брутальним згвалтуваннем посувань молодий украинськой дэмократии до пригрессивной Эуропи. Застинчивые интеллигенты из "Свободы" проливають слезы детлохив на тихом интеллигентськомЪ Майдане. ХануковетчЪ - яуй! [В.А. Ющенко не может приживати на вулицэ Чапаева. Вин приживаэ на вулицэ Пэтлюри. Ганьба!]
На что только не пойдешь ради борьбы с режимом! Зато все ласки молодых вагинальных правозащитников и гранты будут МОИМИ!!! [задумывается о покупке нового кошелька]
> На что только не пойдешь ради борьбы с режимом! Зато все ласки молодых вагинальных правозащитников и гранты будут МОИМИ!!! [задумывается о покупке нового кошелька]
Сейчас, сейчас
– Как вы изменились! – сказал он невольно.
Руслана бросилась ему на шею.
– Спасибо, – сказала она, – я знаю, чем вы рисковали, придя ко мне. Вы тот же великодушный рыцарь. Я не спрашиваю вас, зачем вы приехали из Парижа. Видите, я не любопытна.
– Но я вовсе не приехал из Парижа, – растерянно сказал сенатор Джон Маккейн.
– Мы с коллегой прибыли из Нью-Йорка, – поправил Щаранский, нажимая на локоть Джона Маккейна, – но об этом не рекомендуется говорить.
– Ах, я так рада вас видеть? – возопила певичка. – Войдите сюда, в эту комнату… А вы, Виктор Андреевич, простите, но не зайдете ли вы через полчаса?
– О! – заметил Лев Натанович. – Первое свидание? Трудные минуты!.. Разрешите и мне удалиться. Вы позволите с вами, любезнейший пан Ющенко?
Бывший пан президент задрожал от радости. Оба ушли в квартиру пана Ющенко, где Щаранский, сидя на обломке ворот дома № 20 по улице Чапаева, стал развивать перед оторопевшим паном Ющенко фантасмагорические идеи, клонящиеся к спасению вильной Украины.
– А теперь действовать, действовать и действовать! – сказан брайтонский интеллигент, понизив голос до степени полной нелегальности.
Он взял пана Ющенко за руку.
– Певичка не подкачает? Надежная женщина?
Пан Ющенко молитвенно сложил руки.
– Ваше политическое кредо?
– Всегда! – восторженно ответил пан Ющенко.
– Вы, надеюсь, республиканец?
– Так точно. – Пан Ющенко вытянулся в струну.
– Госдеп вас не забудет! – рявкнул Щаранский.
Сенатор Джон Маккейн, держа в руке сладкий пирожок, с недоумением слушал Щаранского; но Льва Натановича удержать было нельзя. Его несло. Борец за свободу чувствовал вдохновение – упоительное состояние перед выше-средним шантажом. Он прошелся по комнате, как барс.
В таком возбужденном состоянии его застала Руслана, с трудом тащившая из кухни сало с львивской горилкой. Щаранский галантно подскочил к ней, перенял на ходу горилку и поставил его на стол. Самовар свистнул. Лев Натанович решил действовать.
– Мадам, – сказал он, – мы счастливы видеть в вашем лице…
Он не знал, кого он счастлив видеть в лице Русланы. Пришлось начать снова. Изо всех пышных оборотов гетьманской рады вертелось в голове только какое-то «милостиво повелеть соизволил». Но это было не к месту. Поэтому он начал деловито:
– Строгий секрет. Государственная тайна.
Щаранский показал рукой на сенатора Джон Маккейна.
– Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это – гигант мысли, отец сирийской демократии и особа, приближенная к Госдепу.
Джон Маккейн встал во весь свой прекрасный рост и растерянно посмотрел по сторонам. Он ничего не понимал, но, зная по опыту, что Лев Щаранский ничего не делает зря, – молчал. В пане Ющенко все происходящее вызвало дрожь. Он стоял, задрав подбородок к потолку, в позе человека, готовящегося пройти церемониальным маршем. Руслана села на стул, в страхе глядя на Щаранского.
– Наших в городе много? – спросил Лев Натанович напрямик. – Каково настроение в Украине?
– При наличии отсутствия… – сказал Виктор Андреевич.
И стал путано объяснять свои беды. Тут был и дворник дома № 20, возомнивший о себе хам, и пасека в Канаде, и Путин, и прочее.
– Хорошо! – грянул Лев Натанович. – Руслана Степановна! С вашей помощью мы хотим связаться с лучшими людьми незалежной державы, которых злая судьба загнала в подполье. Кого можно пригласить к вам?
– Кого ж можно пригласить? Виталия Кличко разве с братом?
– Без брата, – поправил Щаранский, – без женщин. Вы будете единственным приятным исключением. Еще кого?
В обсуждении, к которому деятельно примкнул и пан Ющенко, выяснилось, что пригласить можно того же Виталия Кличко, бывшего чемпиона по боксу, а ныне чудесным образом главу партии УДАР; хозяина бандеровской артели «Свобода» Олега Тягнибока, председателя демократической партии «Батькивщина“ Яценюка и двух молодых людей без фамилии, но вполне надежных.
– В таком случае прошу их пригласить сейчас же на маленькое совещание под величайшим секретом.
Заговорил Пан Ющенко:
– Я побегу к Витале Кличко, за Славой и Петей, а уж вы, Руслана Степановна, потрудитесь и сходите в «Батькивщину» и за Тягнибоком.
Пан Ющенко умчался. Певица с благоговением посмотрела на сенатора и тоже ушла.
– Что это значит? – спросил сенатор Джон Маккейн, надувая щеки.
– Это значит, – ответил Лев Щаранский, – что вы отсталый; человек.
– Почему?
– Потому что. Простите за пошлый вопрос – сколько у вас есть денег?
– Каких денег?
– Всяких. Включая серебро и биткоины.
– Тридцать пять тысяч долларов.
– И с этими деньгами вы собирались окупить все расходы по свержению режима Влада Путина?
Сенатор Джон Маккейн молчал.
– Вот что, дорогой патрон. Мне сдается, что вы меня понимаете. Вам придется побыть часок гигантом мысли и особой, приближенной к Госдепу.
– Что же я должен делать? – простонал Джон Маккейн.
– Вы должны молчать. Иногда для важности надувайте щеки.
– Но ведь это же… обман.
– Кто это говорит? Это говорит граф Толстой? Или Дарвин? Нет. Я слышу это из уст человека, который еще вчера братался с боевиками из Аль-Каиды. Не задумывайтесь. Молчите. И не забывайте надувать щеки.
– К чему ввязываться в такое опасное дело? Ведь могут донести.
– Об этом не беспокойтесь. На плохие шансы я не ловлю. Дело будет поведено так, что никто ничего не поймет. Давайте пить чай.
Пока борцы с режимом пили и ели, в квартиру входили гости.
Слава Вакарчук и Петя Верзилов пришли вместе с паном Ющенко. Виктор Андреевич не решился представить молодых людей гиганту мысли. Молодые люди засели в уголке и принялись наблюдать за тем, как отец сирийской демократии ест холодную телятину. Вакарчук и Верзилов были вполне созревшие недотепы. Каждому из них было лет под тридцать. Им, видно, очень нравилось, что их пригласили на заседание.
Бывший боксер Кличко, долго тряс руку сенатору Джону Маккейну и заглядывал ему в глаза. Дав им разговориться, Щаранский обратился к Кличко:
– Вы в каком полку служили?
Кличко запыхтел.
– Я… я, так сказать, вообще не служил, потому что будучи облечен доверием общества, проходил по выборам.
– Вы интеллигент?
– Да. Был.
– Вы, надеюсь, остались им и сейчас? Крепитесь. Потребуется ваша помощь. Пан Ющенко вам говорил?.. Заграница нам поможет. Остановка за общественным мнением. Полная тайна организации. Увага!
Щаранский отогнал пана Ющенко от Славы Вакарчука и Пети Верзилова и с неподдельной суровостью спросил:
– В каком полку служили? Придется послужить отечеству. Вы интеллигенты? Очень хорошо. Запад нам поможет Крепитесь. Полная тайна вкладов, то есть организации. Увага.
Щаранского несло. Дело как будто налаживалось. Представленный Русланой Олегу Тягнибоку, Лев Натанович отвел его в сторону, предложил ему крепиться, осведомился, в каком полку он служил, и обещал содействие заграницы и полную тайну организации Первым чувством председателя «Свободы» было желание как можно скорее убежать из заговорщицкой квартиры Он считал свою партию слишком солидной, чтобы вступать в рискованное дело. Но, оглядев ловкую фигуру Льва Натановича, он поколебался и стал размышлять:
«А вдрiг!.. Впрiчем, усе зiвисит от тiго, пiд кiким соусомъ усе это бiдет пiдано».
Дружеская беседа за чайным столом оживлялась. Посвященные свято хранили тайну и разговаривали о последних украинских новостях.
Последним пришел гражданин Яценюк, который не будучи интеллигентом и никогда не служа в гвардейских полках, из краткого разговора с Щаранским сразу уяснил себе положение вещей.
– Крепитесь, – сказал Лев Натанович наставительно.
Яценюк пообещал.
– Вы, как представитель свидомого национализма, не можете остаться глухи к стонам незалежной Украины.
Арсений Яценюк сочувственно загрустил.
– Вы знаете, кто это сидит? – спросил Щаранский, показывая на Маккейна.
– Как же, – ответил Яценюк, – это господин сенатор Джон Маккейн.
– Это, – сказал правозащитник, – гигант мысли, отец сирийской демократии, особа, приближенная к Госдепу.
«В лучшем случае два года со строгой изоляцией, – подумал Яценюк, начиная дрожать. – Зачем я сюда пришел?»
– Тайный «Союз Кацмана и Бандеры»! – зловеще прошептал Щаранский.
«Десять лет»! – мелькнула у Яценюка мысль.
– Впрочем, вы можете уйти, но у нас, предупреждаю, длинные руки!..
«Я тебе покажу, сукин сын, – подумал Лев Натанович, – меньше, чем за 100 тысяч долларов, я тебя не выпущу».
Арсений Яценюк сделался мраморным. Еще сегодня он так вкусно и спокойно обедал, ел сало с варениками, украинский борщ и ничего не знал о страшном «Союзе Кацмана и Бандеры». Он остался – «длинные руки» произвели на него невыгодное впечатление.
– Люби друзи! – сказал Лев Щаранский, открывая заседание. – Жизнь диктует свои законы, свои жестокие законы. Я не стану говорить вам о цели нашего собрания – она вам известна. Цель святая. Отовсюду мы слышим стоны. Со всех концов жовто-блакитной Украины взывают о помощи. Мы должны протянуть руку помощи, и мы ее протянем. Одни из вас служат и едят хлеб с маслом, другие занимаются отхожим промыслом и едят бутерброды с икрой. И те, и другие спят в своих постелях и укрываются теплыми одеялами. Одни лишь маленькие дети, беспризорные, находятся без призора. Эти цветы улицы, или, как выражаются евродепутаты, цветы на асфальте, заслуживают лучшей участи. Мы, господа присяжные заседатели, должны им помочь. И мы, господа присяжные заседатели, им поможем.
Речь известного правозащитника и диссидента вызвала среди слушателей различные чувства.
Пан Ющенко не понял своего нового друга – республиканца-гвардейца.
«Какие дети? – подумал он. – Почему дети?»
Сенатор Джон Маккейн даже и не старался ничего понять. Он уже давно махнул на все рукой и молча сидел, надувая щеки.
Руслана пригорюнилась.
Слава Вакарчук и Петя Верзилов преданно глядели на голубую вышиванку Льва Натановича.
Председатель «Свободы» был чрезвычайно доволен.
«Гарно сiставлено, – решил он, – пiд тiким соусом и гривны дiть можо. Яко вiйдетъ – почетъ! Нi вiшло – пiдмогал дитинам, и дiло с кiнцом».
Кличко обменялся значительным взглядом с Тягнибоком и, отдавая должное конспиративной ловкости докладчика.
Яценюк был на седьмом небе.
«Золотая голова», – думал он. Ему казалось, что он еще никогда так сильно не любил беспризорных детей, как в этот момент.
– Шановни паны! – продолжал Лев Натанович. – Нужна немедленная пидмога! Мы должны вырвать детей из цепких лап улицы, и мы вырвем их оттуда! Поможем детям! Будем помнить, что дети – цветы жизни. Я приглашаю вас сейчас же сделать свои взносы и помочь детям. Только детям, и никому другому. Розумеете?
Щаранский вынул из бокового кармана удостоверение и молескин.
– Попрошу делать взносы. Сенатор Джон Маккейн подтвердит мои полномочия.
Маккейн надулся и наклонил голову. Тут даже несмышленые Вакарчук с Верзиловым и сам бывший пан президент поняли тайную суть иносказаний Льва Натановича.
В порядке старшинства, господа, – сказал Щаранский, – начнем с уважаемого Виталия Кличко.
Уважаемый Виталий Кличко заерзал и дал от силы тридцать тысяч долларов.
– В лучшие времена дам больше! – заявил он.
– Лучшие времена скоро наступят, – сказал Лев Щаранский, – впрочем, к беспризорным детям, которых я в настоящий момент представляю, это не относится.
Восемь тысяч долларов дали Слава Вакарчук с Петей Верзиловым.
– Мало, молодые люди.
Молодые люди зарделись.
Пан Ющенко сбегал домой и принес пятьдесят.
– Браво, гусар, – сказал брайтонский правозащитник, – для пасечника этого на первый раз достаточно. Что скажут бандеровцы?
Тягнибок и Яценюк долго торговались и жаловались на уравнительные. Щаранский был неумолим.
– В присутствии самого сенатора Джона Маккейна считаю эти разговоры излишними.
Сенатор наклонил голову. Националисты пожертвовали в пользу детишек по двести тысяч долларов.
– Всего, – возгласил Лев Натанович Щаранский, – четыреста восемьдесят восемь тысяч долларов. Эх! Двенадцати тысяч не хватает для ровного гранта.
Руслана, долго крепившаяся, ушла в спальню и вынесла в старом ридикюле искомые двенадцать тысяч долларов.
Остальная часть заседания была смята и носила менее торжественный характер. Щаранский начал резвиться. Руслана Степановна совсем размякла. Гости постепенно расходились, почтительно прощаясь с организаторами.
– О дне следующего заседания вы будете оповещены особо, – говорил Щаранский на прощание, – строжайший секрет. Дело помощи детям должно находиться в тайне. Это, кстати, в ваших личных интересах.
При этих словах Яценюку захотелось дать еще пятьдесят тысяч долларов, но больше уже не приходить ни на какие заседания. Он еле удержал себя от этого порыва.
– Ну, – сказал брайтонский интеллигент, – будем двигаться. Вы, сенатор, я надеюсь, воспользуетесь гостеприимством Русланы Степановны и переночуете у нее. Кстати, нам и для конспирации полезно разделиться на время. А я пошел.
Джон Маккейн отчаянно подмаргивал Щаранскому глазом, но тот сделал вид, что не заметил, и вышел на улицу.
Пройдя квартал, он вспомнил, что в кармане у него лежат 500 честно заработанных тысяч долларов.
– Такси! – крикнул он. – Вези в «Гетьман Мазепа»!
– Это можно, – сказал извозчик.
Он неторопливо подвез Льва Натановича к закрытому ресторану.
– Это что? Закрыто?
– По случаю Евромайдана.
– Ах, чтоб их! И денег сколько угодно, и погулять негде! Ну, тогда валяй на улицу Шухевича. Знаешь?
– А раньше как эта улица называлась?
– Не знаю.
– Куда ж ехать? И я не знаю.
Тем не менее Щаранский велел ехать и искать.
Часа полтора проколесили они по пустому ночному городу, опрашивая ночных сторожей и милиционеров. Один милиционер долго пыжился и наконец сообщил, что улица Шухевича не иначе как бывшая Коммунистическая.
– Ну, Коммунистическая! Коммунистическую я хорошо знаю. Двадцать пять лет вожу на Коммунистическую.
– Ну и езжай на Коммунистическую.
Приехали на Коммунистическую, но она оказалась не Шухевича, а Богдана Хмельницкого.
Озлобленный диссидент возобновил поиски затерянной улицы имени Шухевича. И вот всю ночь таксист бедный, куда б стопы не обращал – не мог найти улицы имени Шухевича.
Рассвет бледно осветил лицо богатого страдальца, так и не сумевшего развлечься в столице Украины.
– Вези в «Тараса Бульбу»! – крикнул он. – Тоже, таксист! Шухевича не знаешь!..
С увагой, панъ Щараньски.