Папа болен ромом, мама чем-то странным. В девять буду дома, девять - это рано.
Завтра в семь будильник. В школу не охота.
С другом мы ходили на пустырь в субботу, пробовали пиво. Так себе, невкусно.
Мама папу пилит до потери пульса без пилы, словами. Проскочу, как мышка. Это между вами. Не хочу вас слышать.
Прячу под подушкой канцелярский ножик. Рисовал татушки маркером на коже, папа не заметил, мама поворчала.
Сёрфлю в интернете до утра ночами.
Не учу уроки. Не пугаюсь монстров. Шарю в русском роке. Выше мамы ростом.
Папа болен ромом, что неизлечимо. Думаю, что дома я теперь мужчина. Маме прописали антидепрессанты. Пьет теперь горстями.
Я не верю в Санту, в фею, в дедмороза, в домового, в Кришну.
Всё вокруг - угроза. Я как будто лишний.
Дома давят стены. В школе просто давят. Жизнь людей-растений: ничего годами не приходит в норму. Папу пилит мама, после вкусно кормит. Я сдаю экзамен. Пофиг на отметку. Завтра будем сами, нам откроют клетки.
Улечу, как птица, далеко отсюда. Новую страницу сочинять я буду.
В ней я, как мой папа, чем-то заболею. Бывший пятой лапой , в счастье я не верю.
Девочке три, она едет у папы на шее.
Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Папа не верит, что скоро она повзрослеет.
Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.
Девочке шесть, на коленках у папы удобно.
Он подарил ей щенка и большую конфету.
Папа колючий, как ёж, и как мишка огромный.
Папа умеет и знает вообще всё на свете.
Девочке десять, и ей захотелось помаду.
Сперла у мамы, накрасила розовым губы.
Папа ругался, кричал, что так делать не надо.
Папа умеет бывать и сердитым, и грубым.
Девочке скоро пятнадцать, она повзрослела.
В сумочке пачка «эссе» в потаённом кармане.
Папа вчера предложил покататься на шее.
Девочка фыркнула: ты же не выдержишь, старый.
Девочка курит в окно и отрезала чёлку.
Девочка хочет тату и в Египет с подружкой.
Папа зачем-то достал новогоднюю ёлку.
Девочке это давно совершенно не нужно.
Девочке двадцать, она ночевала не дома.
Папа звонил раз пятьсот, или может быть больше.
Девочка не подходила всю ночь к телефону.
Папа не спал ни минуты сегодняшней ночью.
Утром приехала, папа кричал и ругался.
Девочка злилась в ответ и кидалась вещами.
Девочка взрослая, так говорит ее паспорт.
Девочка может бывать, где захочет, ночами.
Девочка замужем, видится с папой нечасто.
Папа седой, подарил ей большую конфету.
Папа сегодня немножечко плакал от счастья:
Дочка сказала, что он превращается в деда.
Девочке тридцать, ей хочется к папе на шею.
Хочется ёлку, конфету и розовый бантик.
Девочка видит, как мама и папа стареют.
В книжке хранит от конфеты разглаженный фантик.
Девочка очень устала и плачет ночами.
Папа звонит каждый день, беспокоясь о внучке.
Девочка хочет хоть на день вернуться в начало,
Девочка хочет домой, хочет к папе на ручки.
Девочка женщина с красной помадой и лаком.
Девочка любит коньяк и смотреть мелодрамы.
Папа звонил, и по-старчески жалобно плакал.
В ночь увезли на карете в больницу их маму.
Мама поправилась, девочка ходит по кухне.
Пахнет лекарствами и чем-то приторно сладким.
Девочка знает, что всё обязательно рухнет.
Девочке хочется взять, и сбежать без оглядки
В мир, где умеют назад поворачивать время.
Где исполняются влёт все мечты и капризы.
Где она едет, как в детстве, у папы на шее,
И ей всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Сочиняет ловко, но оба стихотворения просто можно брать в эталоны штампов о подростках и девочках. Хотя, возможно, именно в таком качестве они и задумывались, тогда удачное воплощение на все сто.
Внутри каждого взрослого человека живёт маленький ребёнок, которому невозможно объяснить, что дорогой ему человек совсем умер и больше не вернётся домой.
Матрасова отличные вещи пишет, пускай с рифмой местами косячки, но в плане попадания в точку - отлично просто.
Напоминает Филатова (да, Леонида, не одним Федотом-стрельцом славен):
Крупный план.
Усталый профиль Мухи.
Ей за тридцать лет.
Она не в духе.
В том, как она курит
и острит,
Чувствуется скепсис [возраст]
и гастрит.
> Да, тоскливый вой. Не повзрослели ещё. Инфантильно
Наоборот, повзрослели и получили от жизни по морде, а потом под дых. Вот и воют, потому что больно, а сделать с этой болью ничего невозможно. А что касается инфантильности, то, как я уже писАл выше, в каждом взрослом живёт маленький ребёнок, которому невозможно объяснить, что его дорогой и любимый человек, которого он хорошо знал с детства, совсем умер и больше никогда не вернётся домой. И с этим сделать тоже ничего невозможно, остаётся только тоскливо выть, о чём я и написАл выше.
Да читал я то, что ты ниже написал. Не стал отдельно отвечать, хоть и не согласен. Маленький мальчик да во взрослом дяде, раздвоение личности))) Тоже инфантильность.
Умер и точка. Как то оно с детства въелось в нутро. И объяснять ничего не нужно, тем более выть... Воем горю не поможешь.
Ну пусть воет, ноет, это стремление её души. Мне с ней детей не крестить. Не моё это, но и её ни топить, ни поддерживать не стал. Просто своё несогласие выразил. Несозревшая она какая то, зелёная
Очень хорошо окунает в мир чувств подростков. Полезно для НЕинфантильных взрослых при воспитании детенышей, чтоб иногда НЕинфантильные взрослые задумывались и не стремились подходить со своими НЕинфантильными мерками к оценке желаний, мыслей и действий своих пока еще не взрослых детей.
> Напоминает Филатова (да, Леонида, не одним Федотом-стрельцом славен):
Тот клятый год уж много лет, я иногда сползал с больничной койки.
Сгребал свои обломки и осколки и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестер, ноздрями чуя острый запах воли,
Я убегал к двухлетней внучке Оле, туда, на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк, садились на любимые качели,
Глушили сок, мороженое ели, глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди, но день сгорал, и солнце остывало,
И Оля уставала, отставала и тихо ныла: «Деда, погоди».
Оставив день воскресный позади, я возвращался в стен больничных голость,
Но и в палате слышал Олин голос: «Дай руку, деда, деда, погоди…»
И я годил, годил, сколь было сил, а на соседних койках не годили,
Хирели, сохли, чахли, уходили, никто их погодить не попросил.
Когда я чую жжение в груди, я вижу, как с другого края поля
Ко мне несется маленькая Оля с истошным криком: «Деда-а-а, погоди-и…»
И я гожу, я все еще гожу и, кажется, стерплю любую муку,
Пока ту крохотную руку в своей измученной руке еще держу.
> в каждом взрослом живёт маленький ребёнок, которому невозможно объяснить, что его дорогой и любимый человек, которого он хорошо знал с детства, совсем умер и больше никогда не вернётся домой.
Сейчас, сейчас