"В Сухуми где-то возле моря я наткнулся на забегаловку-столовую прямо под открытым небом.
Только над столами были хилые навесики, почти от солнца не спасавшие, но тем не менее, там было полным-полно стариков.
Они пили дивный кофе - две жаровни с раскалённым песком обеспечивали всех бесперебойно, запивали каждый глоток водой и ругали советскую власть.
Когда я пришёл туда вторично, меня уже приметили, и ко мне подошёл худой старик, вежливо спросивший меня на идиш, откуда еврей.
Я, как ни странно, понял и ответил столь же вежливо, что говорю только по-русски, из Москвы, а здесь в командировке.
Старик молча перенёс свой кофе за мой столик и по-будничному очень задал мне вопрос, как живут московские евреи.
Любите кофе? - спросил он без всякого перехода.
Очень, ответил я, в Москве такого кофе нет, хотя я покупаю его в зёрнах, сам мелю и варю в такой же джезве.
Старик оживился, будто я рассказывал ему о жизни евреев. Просто вы снимаете его чуть раньше или чуть позже, чем нужно, заявил он уверенно.
Среди друзей я слыл за матёрого кофевара и поэтому чуть поднял брови недоверчиво.
Одна из жаровен стояла от нас неподалёку.
Над одной из джезв возник холмик кофейной пенки, женщина при жаровне протянула руку и застыла,
выжидая, пока холмик чуть опал, выпукло закатываясь за края сосуда - только тут она выдернула джезву из песка.
Вот видите, сказал старик назидательно, кофе надо снимать, когда он охуевает.
Сейчас, сейчас
Только над столами были хилые навесики, почти от солнца не спасавшие, но тем не менее, там было полным-полно стариков.
Они пили дивный кофе - две жаровни с раскалённым песком обеспечивали всех бесперебойно, запивали каждый глоток водой и ругали советскую власть.
Когда я пришёл туда вторично, меня уже приметили, и ко мне подошёл худой старик, вежливо спросивший меня на идиш, откуда еврей.
Я, как ни странно, понял и ответил столь же вежливо, что говорю только по-русски, из Москвы, а здесь в командировке.
Старик молча перенёс свой кофе за мой столик и по-будничному очень задал мне вопрос, как живут московские евреи.
Любите кофе? - спросил он без всякого перехода.
Очень, ответил я, в Москве такого кофе нет, хотя я покупаю его в зёрнах, сам мелю и варю в такой же джезве.
Старик оживился, будто я рассказывал ему о жизни евреев. Просто вы снимаете его чуть раньше или чуть позже, чем нужно, заявил он уверенно.
Среди друзей я слыл за матёрого кофевара и поэтому чуть поднял брови недоверчиво.
Одна из жаровен стояла от нас неподалёку.
Над одной из джезв возник холмик кофейной пенки, женщина при жаровне протянула руку и застыла,
выжидая, пока холмик чуть опал, выпукло закатываясь за края сосуда - только тут она выдернула джезву из песка.
Вот видите, сказал старик назидательно, кофе надо снимать, когда он охуевает.