ЦИТАТА 1: Он предлагает, чтобы при объявлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и с входными билетами, как во время боя быков. Затем на арену должны выйти министры и генералы враждующих стран, в трусиках, вооруженные дубинками, и пусть они схватятся друг с другом. Кто останется в живых, объявит свою страну победительницей. Это было бы проще и справедливее, чем то, что делается здесь, где друг с другом воюют совсем не те люди.
ОТ СЕБЯ: У нас сначала не было понимания «куда-зачем-почему». Потом уже пришло осознание, что мы оттягиваем на себя те силы, которые могли на нашей территории устроить теракты, в которых пострадают не те, кто вооружён, а те, кто беззащитен.
ЦИТАТА 2: С деревьев Вокзальной аллеи падают дождевые капли; низко и быстро несутся тучи. Навстречу нам движется несколько солдат последнего призыва. На руках у них красные повязки.
– Долой погоны! – кричит один и бросается к Людвигу.
– Заткнись, желторотый! – говорю я, отталкивая его.
Сзади напирают остальные, и нас окружают. Людвиг, спокойно взглянув на переднего солдатика, идет дальше. Тот уступает ему дорогу. Но откуда-то появляются два матроса и бросаются на Людвига.
– Не видите, собаки, что это раненый? – рычу я и сбрасываю ранец, чтобы освободить руки.
Но Людвиг уже лежит на земле, раненая рука делает его почти беззащитным. Матросы рвут на нем китель, топчут Людвига ногами.
– Офицер! – раздается пронзительный женский визг. – Бей его, кровопийцу!
Я бросаюсь на выручку к Людвигу, но удар в лицо чуть не сбивает меня с ног.
– Сатана! – вырывается у меня со стоном, и я изо всех сил ударяю противника сапогом в живот. Охнув, он валится на бок. Меня мгновенно осаждают трое других. Собака бросается на одного из них. Но его товарищам все-таки удается меня повалить.
– Огонь гаси, точи ножи, – визжит женщина.
Сквозь топочущие ноги я вижу, как Людвиг свободной левой рукой душит матроса, которого ему удалось свалить ударом ноги под колени.
Он крепко держит его, хотя ему здорово попадает со всех сторон. Кто-то хлопает меня по голове пряжкой ремня, кто-то дает кулаком в зубы. Правда, Волк тут же впивается ему в колено, но встать нам никак не удается, – они снова и снова валят нас наземь и собираются, как видно, истоптать в порошок. В бешенстве пытаюсь достать револьвер. В это мгновение один из моих противников как сноп валится на мостовую. Вслед за ним без сознания падают второй, третий. Это, конечно, работа Вилли. Не иначе.
ОТ СЕБЯ: Нам просто плевали в спину. Девушки, зная, что мы «оттуда» шарахались как от чумных. Мы-то, когда возвращались, уже понимали за что воевали (см. первый коммент от себя), а у них в голове были лишь джинсы-жвачка-рок-н-ролл.
Ну и опять же у нас наследие революции уже забороли, а у них она только-только должна была произойти.
ЦТАТА 3: – Я не знал, что я болен. Нам раньше никогда ведь о таких вещах не говорили. Сразу не заметил, думал – пустяки. Потом все как-то само собой прошло.
Врач покачивает головой.
– Да, вот она, оборотная сторона медали, – небрежно роняет он.
С каким удовольствием я треснул бы его стулом по башке. Откуда знать этому эскулапу, что значит получить трехдневный отпуск в Брюссель и, вырвавшись из воронок, блевотины, грязи и крови, приехать вечерним поездом в город с улицами, фонарями, светом, магазинами и женщинами; в город, где есть настоящие гостиницы с белыми ваннами, в которых можно плескаться, можно смыть с себя всю грязь; в город с вкрадчивой музыкой, кафе на террасах и прохладным крепким вином, откуда знать ему о чарах, таящихся в одной только голубой дымке сумерек в это узкое мгновение между ужасом и ужасом; оно как лазурь в прорыве туч, как исступленный вскрик жизни в короткий промежуток между смертью и смертью. Кто знает, не повиснешь ли завтра с размозженными костями на колючей проволоке, ревя как зверь, издыхая; отпить еще глоток крепкого вина, вдохнуть еще раз этот воздух, взглянуть на этот сказочный мир переливчатых красок, грез, женщин, волнующего шепота, слов, от которых кровь вздымается черным фонтаном, от которых годы грязи, животной злобы и безнадежности тают, переходя в сладостный поющий вихрь воспоминаний и надежд. Завтра опять смерть запляшет вокруг тебя, завтра – опять вой снарядов, ручные гранаты, огнеметы, кровь и уничтожение; но сегодня еще хоть раз ощутить нежную кожу, которая благоухает и манит, как сама жизнь, манит неуловимо… Дурманящие тени на затылке, мягкие руки, все ломается и сверкает, низвергается и клокочет, небо горит… Кто же в такие минуты станет думать, что в этом шепоте, в этом манящем зове, в этом аромате, в этой коже затаилось еще и другое, подстерегая, прячась, подкрадываясь и выжидая, – люэс; кто знает это, кто об этом хочет знать, кто вообще думает дальше сегодняшнего дня… Завтра все может быть кончено… Проклятая война, она научила нас брать и видеть лишь настоящее мгновенье.
ОТ СЕБЯ: Нет комментариев. Все мы люди.
ЦИТАТА 3: -Ты мой самый любимый, ты воруешь булочки и хлещешь ром. Ты прелесть!
+++
— Что с тобой, Пат? — спросил я.
— Слишком громко тикают, — прошептала она.
— Мои часы?
Она кивнула:
— Они так грохочут.
Я снял часы с руки.
Она испуганно посмотрела на секундную стрелку.
— Убери их.
Я швырнул часы об стенку:
— Вот, теперь они больше не будут тикать. Теперь время остановилось. Мы его разорвали пополам. Теперь существуем только мы вдвоем. Только мы вдвоем — ты и я — и больше нет никого.
Она поглядела на меня. Глаза были очень большими.
— Милый, — прошептала она.
Я не мог вынести ее взгляд. Он возникал где-то далеко и пронизывал меня, устремленный в неведомое.
— Дружище, — бормотал я. — Мой любимый, храбрый старый дружище.
ОТ СЕБЯ: Дай, ТНБ, каждому из нас иметь вторую половинку, для которой «война» и ты сам не пустой звук. Ладошку нам холодную всем на разгорячённое темечко...
Сейчас, сейчас
ОТ СЕБЯ: У нас сначала не было понимания «куда-зачем-почему». Потом уже пришло осознание, что мы оттягиваем на себя те силы, которые могли на нашей территории устроить теракты, в которых пострадают не те, кто вооружён, а те, кто беззащитен.
ЦИТАТА 2: С деревьев Вокзальной аллеи падают дождевые капли; низко и быстро несутся тучи. Навстречу нам движется несколько солдат последнего призыва. На руках у них красные повязки.
– Долой погоны! – кричит один и бросается к Людвигу.
– Заткнись, желторотый! – говорю я, отталкивая его.
Сзади напирают остальные, и нас окружают. Людвиг, спокойно взглянув на переднего солдатика, идет дальше. Тот уступает ему дорогу. Но откуда-то появляются два матроса и бросаются на Людвига.
– Не видите, собаки, что это раненый? – рычу я и сбрасываю ранец, чтобы освободить руки.
Но Людвиг уже лежит на земле, раненая рука делает его почти беззащитным. Матросы рвут на нем китель, топчут Людвига ногами.
– Офицер! – раздается пронзительный женский визг. – Бей его, кровопийцу!
Я бросаюсь на выручку к Людвигу, но удар в лицо чуть не сбивает меня с ног.
– Сатана! – вырывается у меня со стоном, и я изо всех сил ударяю противника сапогом в живот. Охнув, он валится на бок. Меня мгновенно осаждают трое других. Собака бросается на одного из них. Но его товарищам все-таки удается меня повалить.
– Огонь гаси, точи ножи, – визжит женщина.
Сквозь топочущие ноги я вижу, как Людвиг свободной левой рукой душит матроса, которого ему удалось свалить ударом ноги под колени.
Он крепко держит его, хотя ему здорово попадает со всех сторон. Кто-то хлопает меня по голове пряжкой ремня, кто-то дает кулаком в зубы. Правда, Волк тут же впивается ему в колено, но встать нам никак не удается, – они снова и снова валят нас наземь и собираются, как видно, истоптать в порошок. В бешенстве пытаюсь достать револьвер. В это мгновение один из моих противников как сноп валится на мостовую. Вслед за ним без сознания падают второй, третий. Это, конечно, работа Вилли. Не иначе.
ОТ СЕБЯ: Нам просто плевали в спину. Девушки, зная, что мы «оттуда» шарахались как от чумных. Мы-то, когда возвращались, уже понимали за что воевали (см. первый коммент от себя), а у них в голове были лишь джинсы-жвачка-рок-н-ролл.
Ну и опять же у нас наследие революции уже забороли, а у них она только-только должна была произойти.
ЦТАТА 3: – Я не знал, что я болен. Нам раньше никогда ведь о таких вещах не говорили. Сразу не заметил, думал – пустяки. Потом все как-то само собой прошло.
Врач покачивает головой.
– Да, вот она, оборотная сторона медали, – небрежно роняет он.
С каким удовольствием я треснул бы его стулом по башке. Откуда знать этому эскулапу, что значит получить трехдневный отпуск в Брюссель и, вырвавшись из воронок, блевотины, грязи и крови, приехать вечерним поездом в город с улицами, фонарями, светом, магазинами и женщинами; в город, где есть настоящие гостиницы с белыми ваннами, в которых можно плескаться, можно смыть с себя всю грязь; в город с вкрадчивой музыкой, кафе на террасах и прохладным крепким вином, откуда знать ему о чарах, таящихся в одной только голубой дымке сумерек в это узкое мгновение между ужасом и ужасом; оно как лазурь в прорыве туч, как исступленный вскрик жизни в короткий промежуток между смертью и смертью. Кто знает, не повиснешь ли завтра с размозженными костями на колючей проволоке, ревя как зверь, издыхая; отпить еще глоток крепкого вина, вдохнуть еще раз этот воздух, взглянуть на этот сказочный мир переливчатых красок, грез, женщин, волнующего шепота, слов, от которых кровь вздымается черным фонтаном, от которых годы грязи, животной злобы и безнадежности тают, переходя в сладостный поющий вихрь воспоминаний и надежд. Завтра опять смерть запляшет вокруг тебя, завтра – опять вой снарядов, ручные гранаты, огнеметы, кровь и уничтожение; но сегодня еще хоть раз ощутить нежную кожу, которая благоухает и манит, как сама жизнь, манит неуловимо… Дурманящие тени на затылке, мягкие руки, все ломается и сверкает, низвергается и клокочет, небо горит… Кто же в такие минуты станет думать, что в этом шепоте, в этом манящем зове, в этом аромате, в этой коже затаилось еще и другое, подстерегая, прячась, подкрадываясь и выжидая, – люэс; кто знает это, кто об этом хочет знать, кто вообще думает дальше сегодняшнего дня… Завтра все может быть кончено… Проклятая война, она научила нас брать и видеть лишь настоящее мгновенье.
ОТ СЕБЯ: Нет комментариев. Все мы люди.
ЦИТАТА 3: -Ты мой самый любимый, ты воруешь булочки и хлещешь ром. Ты прелесть!
+++
— Что с тобой, Пат? — спросил я.
— Слишком громко тикают, — прошептала она.
— Мои часы?
Она кивнула:
— Они так грохочут.
Я снял часы с руки.
Она испуганно посмотрела на секундную стрелку.
— Убери их.
Я швырнул часы об стенку:
— Вот, теперь они больше не будут тикать. Теперь время остановилось. Мы его разорвали пополам. Теперь существуем только мы вдвоем. Только мы вдвоем — ты и я — и больше нет никого.
Она поглядела на меня. Глаза были очень большими.
— Милый, — прошептала она.
Я не мог вынести ее взгляд. Он возникал где-то далеко и пронизывал меня, устремленный в неведомое.
— Дружище, — бормотал я. — Мой любимый, храбрый старый дружище.
ОТ СЕБЯ: Дай, ТНБ, каждому из нас иметь вторую половинку, для которой «война» и ты сам не пустой звук. Ладошку нам холодную всем на разгорячённое темечко...