В начале было слово, и слово было в небе, и слово было МАШ.
Обалдевшая Москва таращилась вверх, где по черному небосводу летел квадрат цвета слоновой кости, а на нем ярко горели три красных буквы. По всему городу визжали тормоза, доносились глухие удары металла о металл. Публика на тротуарах стояла, как загипнотизированная.
Жаботинский закрыл окно, вышел из кабинета в общий зал и рявкнул:
— Внимание! Кто с кем договаривался насчет… — он ткнул пальцем в потолок. — Звоните, обещайте денег, обещайте что угодно, но пусть забудут про нас. И пусть уничтожат наш пресс-релиз. Его не было. Ничего не было. Мы в этом не участвуем. Мы знать не знаем компанию «ПАКС» и вообще не интересуемся космосом. Как созвонитесь — бегом по домам и сидеть тихо! И не дай бог…
— Ину! — крикнули ему в ответ.
Он бросился к окну.
В вечернем небе над столицей висело новое ярко-красное слово.
И слово было ИНУ.
Жаботинский застонал.
Он в общем и целом сразу понял, что никакое это не начало, а форменный конец. Да такой, что загляденье просто. Случаются концы бесславные, а наш — с поистине космическим размахом. Гроб с музыкой. Пафосный, даже в некотором смысле изысканный конец деловой репутации рекламного агентства «А1» и его директора персонально. Годы пройдут, а коллеги будут говорить: «Помнишь, как накрылся Саша Жаботинский? И ведь неглупый был мужик…»
За тридцать лет в рекламе Жаботинский научился самые невероятные проколы выставлять подвигами, но тут он просто не видел шансов.
Прилетели, называется.
***
Проблемы с космической автоматикой у русских традиционные, давно и хорошо изученные, они не менялись со времен первых «лунников» — то гайка завернута от руки; то пиропатрон залили эпоксидкой; то по электронному блоку летает забытая шайба, а то и сам этот блок стоит с переворотом на сто восемьдесят градусов, да еще ласково обстукан киянкой, потому что не лез в гнездо.
Если просто отвалилась пайка, это даже как-то не по-нашему.
Поэтому когда солнечный парус раскрылся на орбите штатно, но проектор системы контроля отчего-то не включился, Жаботинский сказал себе: «А ведь я молодец». Ни одной утечки, никаких слухов. Полет экспериментального парусного корабля начался успешно. По ночам в небе пролетает светящийся квадрат размером с полную Луну, красота-то какая, радуйтесь, люди.
Ну да, гладенький такой равномерно освещенный квадрат. А вы какой хотели? В клеточку? В горошек? В цвет российского флага? Ну, извините, в следующий раз. Спасибо за идею, мы подумаем.
Обошлось, в общем.
А все потому, что Жаботинский с юных лет интересовался космосом и более-менее представлял, до чего у нас хитрая автоматика. И уговорил всех-всех-всех, начиная с яйцеголовых из «ПАКС» и заканчивая рекламодателями, подписать совершенно зверские бумажки о политике конфиденциальности. Конкретно — о том, что никакого предварительного пиара у нашей затеи с проектором и его нестандартным применением не будет. Рассказывайте про парус что угодно, а о проекторе и его задачах лучше вообще ни слова. Хвалиться начнем строго после события, если получится. И тогда мы — ух! Пошумим. Но заранее — не надо. Вдруг сглазим.
В итоге вышло так, что Жаботинский фактически засекретил сам проектор, которым ребята из «ПАКС» отдельно гордились. Случилась некоторая ругань, но Жаботинскому было крепко за полтинник, он на «связях с общественностью» съел, по собственному заверению, очень большую и очень невкусную собаку, и попросту задавил молодежь авторитетом.
Проще всего оказалось договориться об игре в молчанку с «Роскосмосом». Там сидели те еще пиарщики в штатском, и они тоже столько дерьма съели за свою долгую скучную жизнь, что дай им волю, о самом существовании «Роскосмоса» никто бы не узнал никогда, а кто узнал бы, тут и помер. Они и молодым-горячим из «ПАКС» намекнули, что автоматика штука тонкая, и если у вас прибор красиво встал на испытательном стенде, радоваться пока еще нечему. Это ж прибор. Может, он с утра хорошо себя показывает, а ночью — повиснет.
Частная компания «Прикладные Аэрокосмические Системы» начинала с микроспутников, потом стала запускать много микроспутников, а дальше загадочным образом в обход авторитетных и влиятельных конкурентов получила грант на солнечный парус — короче, у компании были свои духовные скрепки, заколки и булавки, и вякать против мнения старших товарищей она не стала.
Но естественно, когда проектор накрылся, «спасибо» дальновидному и предусмотрительному Жаботинскому никто не сказал.
Никто не оценил четкости его работы: а ведь особый пресс-релиз агентства «А1» лежал у специально подготовленных и замотивированных людей в информационных агентствах, будто секретный пакет — в опечатанном конверте, по одному бумажному экземпляру на человека. И фиг кто вскрыл пакет без разрешения.
Да, было очень грустно и обидно, что накрылась красивая затея, украденная прямиком из классической фантастики «прокосмос»; но главной беды не случилось — никто не знал, как мы облажались.
***
Жаботинский поглядел на часы, прикинул в уме, как МАШ и ИНУ ложатся на «график проходов» корабля над Москвой и решил пока не впечатляться. Авось пронесет.
Долбаный проектор, долбаная «ПАКС» с ее сверхнадежной автоматикой, долбаные программисты за штуку баксов…
В наушнике тренькнуло, он нажал кнопку, услышал взволнованный голос, и сказал так убедительно, что даже сам себе поверил:
— Я твой должник по гроб жизни, если ты — никому и ничего.
— Что это вообще такое?
— Угадай с одного раза.
— Похоже на обрывок слогана. Хотели на парусе рекламу показывать?
— Естественно, — процедил Жаботинский. — Но как ты сейчас понимаешь, это не мы. Я буду все отрицать. И ты тоже! Если ты мне друг, конечно.
— Черный пиар — тоже пиар, — напомнили ему.
— Это сказки для лохов. Нам такой пиар не нужен. И выкинь наш пресс-релиз, ты его не видел.
— Саш, ты подумай, вас же все равно застучат рекламодатели.
— Какие? МАШ и ИНУ?
— Но ведь дальше что-то будет… Или не будет?
— Если не сумеем вырубить эту адскую машину, дальше может быть что угодно, — заверил Жаботинский. — Но мы тут ни при чем.
— Ну… А что случилось-то, ты понимаешь?
— Да ничего особенного. Там стоит проектор, совсем не для рекламных целей, конечно. Он время от времени должен подсвечивать парус. И вот он, падла, включился. С опозданием на неделю. А у него программа шибко умная, она кучу параметров обсчитывает, и по-моему… Слушай, это долго объяснять, давай так: у меня когда будет конкретика, я все тебе расскажу, строго по секрету, а дальше ты сам пользуйся.
— Погасло!
Жаботинский покосился на часы.
— Четко работает, сволочь. Когда не надо… Жди продолжения шоу через полтора часа. Могу даже намекнуть, что за слово полетит.
— И?…
— ВБА.
— Как?
— Передаю по буквам. Все. Будет. Афигенно.
— ВБА. А почему?
— По кочану, — отрезал Жаботинский.
— Я могу — со ссылкой на неназываемый источник?..
— Моги.
— А чего так странно… Кому надо показывать слоган по три буквы? Маш… Ину… Вба… Зачем?
— Затем что я идиот, — сказал Жаботинский. — Потому что таких не берут в космонавты. Потому что все у нас через задницу, даже на орбите. Спокойной плазмы, товарищи, трам-тарарам…
В общем зале стоял деловитый гул: народ прилип к телефонам. А ведь это агония, подумал Жаботинский, напрасно мы трепыхаемся, нас и правда сдадут рекламодатели. Несмотря на все бумажки про конфиденциальность. Совершенно конфиденциально, на уровне намеков — сдадут. Вот как я сейчас намекнул. Умному — достаточно.
Вот ты какой — славный конец.
У маркерной доски оживленно шушукались психолог с арт-директором. Первый трещал клавишами бухгалтерского калькулятора, второй бодро черкал по доске фломастером. Жаботинский вспомнил, что на психфаке учат высшую математику, а арт-директор кончал физтех — и пошел к ним.
— Гляди, начальник, что у нас вырисовывается.
Жаботинский присмотрелся и молча кивнул. Он сам уже высчитал примерно то же, без вычислительной техники и профильного образования. Каждый модуль светится по минуте. Следующий проход корабля над Москвой длинный, больше трех минут. Значит, будет ВБА-СТИ-ОНЕ. Ну и славненько. «…Машину в “Бастионе”», слоган кончился. Дальше проектор должен по идее показать «настроечную таблицу» контроля паруса, ради которой и был установлен на корабле. Но что решит программа? Очень умная программа за штуку баксов, сляпанная на коленке безвестным фрилансером. Сейчас она старательно дробит слоган по три буквы, чтобы его было хорошо видно.
Она сама выбирает, как показывать рекламу землянам. Всё — сама.
Из самых лучших побуждений, трам-тарарам.
— Шли бы вы по домам, ребята, — сказал Жаботинский.
— А ты?
— А что я… Корабль тонет, а я капитан!
В ухе снова зазвонило.
— Я твой должник по гроб жизни, если ты — никому и ничего! — сообщил Жаботинский невидимому собеседнику и направился к себе в кабинет.
Психолог и арт-директор проводили начальника взглядами, полными сочувствия, переходящего в благоговейный ужас.
***
На корабле стояло до черта всякой аппаратуры, о назначении которой Жаботинский благоразумно не задавал вопросов. Парус считался задачей важной, но вторичной. Такого большого паруса никогда еще не делали, «ПАКС» должна была отработать раскрытие, управление, контроль состояния, экспериментально замерить тягу и так далее. Парус был настолько здоров, что теоретически, если ничего не развалится, и корабль проболтается на орбите по-настоящему долго, можно набрать вторую космическую скорость и улететь, но через сколько лет — десять или сто, — мнения расходились.
Чтобы считать дырки от метеоритов и проверять общее состояние паруса — равномерно ли натянут, не морщит ли где, и так далее, — к кораблю привинтили штуку под условным названием «проектор». Время от времени она передавала на парус нечто вроде настроечной таблицы. Оптика считывала таблицу, компьютер анализировал — надежно и остроумно.
Старый друг и бывший сокурсник Гена, которого Жаботинский называл для ясности «космическим инженером», именно так и отозвался об этой системе — типа, простенько и со вкусом, ловкие ребята.
Выпили они к тому моменту, как на грех, уже прилично.
«Проектор, значит… — сказал Жаботинский. — А большой парус-то, хорошо будет видно его?… Ага… А чей кораблик, и как мне найти этих ловких ребят?»
Через две недели он пришел в «ПАКС» со старым другом и сокурсником Петей, которого для ясности звал «наш человек в ЦУПе», и принес «презентацию» — лист ватмана два на пять с наложением траектории корабля на поверхность Земли и черновой раскладкой, где и в какое время парус будет виден в самом выгодном ракурсе, чей логотип надо в этой точке показывать и сколько денег за это брать.
Ловкие ребята малость обалдели, но Петя им объяснил: без паники, это наш человек в рекламе, старая школа, хе-хе, тоже Бауманку кончал.
Деньги ломились внушительные, а главное, сама идея-то какая.
Отойдя от первого шока, «ПАКС» превозмогла естественную жадность и начала вносить коррективы. Во-первых, ресурс проектора ограничен мощностью солнечных батарей. Во-вторых, раз такое дело, нефиг играть на руку геополитическим конкурентам, ищите рекламодателей среди наших. В итоге договорились о том, на что Жаботинский рассчитывал как на программу-минимум — окучиваем московский регион.
Тут у Жаботинского включилась паранойя, и он сказал: делаем все тихо, а то не дай бог автоматика откажет.
Как в воду глядел.
***
На звонки, письма и сообщения в личку «ПАКС» не реагировала. Жаботинский позвонил Пете.
— Это ты удачно, — сказал тот. — Паксы как раз все тут. Ждут, как пойдет на следующем витке.
— А как пойдет? — спросил Жаботинский с замиранием сердца.
— А никто не знает, — жизнерадостно ответил Петя. — Они не могут выключить эту хрень, команда не проходит. Да по большому счету и не надо ее выключать. Наоборот, хорошо, что заработала. Рано или поздно она начнет показывать таблицу.
Жаботинский хотел снова застонать, но подумал, что многовато он стонет нынче, и просто вздохнул.
— Я тебя понимаю, — сказал Петя. — Но ты ж прикрылся вроде.
— Я накрылся, — сказал Жаботинский. — И наверное закрылся.
— Что, все так плохо?
— Будет. Печенкой чую.
— М-да… Тут руководитель полета чисто из интереса спрашивает: чего еще покажешь народу?
— У паксов есть список, — процедил Жаботинский. — Но раз сам руководитель… Следующий проход — длинный, будут три модуля, ВБА-СТИ-ОНЕ. В Бастионе. И по идее, на этом все. Дальше программа должна показать таблицу. Но тут уж как она сама решит. Я боюсь, она захочет показать весь рекламный пакет с самого начала, раз он целиком не прошел. У нас там заряжено шесть логотипов и этот дурацкий слоган компании «Бастион»… Он был как раз в конце пакета.
— Что за программа такая… Своевольная?
— А это ты паксов своих спроси! — рявкнул Жаботинский. — Я должен был ее заказывать и тестировать, я! А они сказали — идите, дядя, нафиг, вам не положено, у нас своя программа есть, мы прямо в нее ваш пакет вкорячим, и все будет офигенно!
— Да расслабься ты, — попросил Петя. — Выпей успокоительного и не дрейфь. Я тут на посту, буду тебе докладывать.
— Спасибо… — только и сказал Жаботинский. — А этим гаврикам передай… Да ладно, ничего не надо. Они сами себя наказали. Но я бы знаешь что сделал на их месте? Свернул парус. А потом развернул.
— Нафига? — удивился Петя.
— Не знаю, — отрезал Жаботинский.
И полез в шкаф за успокоительным.
***
Через полтора часа, когда над Москвой зажглось красное ВБА, Жаботинский сидел в кресле, баюкая бутылку коньяка, из которой не сделал ни одного глотка. Он ее просто так держал, для уверенности, что можно в любой миг высосать пузырь и впасть в забытье.
Фразу «я твой должник по гроб жизни» он произнес к тому моменту еще трижды. Персонал «А1» был разогнан по домам. Над городом сгущалась ночь.
В социальных сетях росли конспирологические теории, одна другой нелепее. Информационные агентства за неимением лучшего тиражировали эту ахинею.
Ни один контрагент Жаботинского до сих пор его не сдал. Это было, черт возьми, здорово. Но все равно Жаботинский умирал со стыда.
Надо было настоять на своем. Надо было требовать. Надо было биться. Печенкой же чуял — накосячат они с программой.
Когда неделю назад проектор не включился, «паксы» начали разбираться, в чем ошибка, что именно сбоит. Как всегда в таких случаях, шли по цепочке, от простого к сложному. Грешили в основном на электрику, но попутно трясли и программистов. Выяснилось, мягко говоря, не страшное и даже не ужасное, а как всегда.
Программное обеспечение проектора делали по остаточному принципу, в последний момент. Взяли половину отпущенных на это финансов — и дали хорошим ребятам под честное слово. Хорошие ребята задачу проволынили, и чтобы сдержать слово, перекинули ее вместе с половиной денег своим друзьям. А друзья, опять уполовинив сумму, наняли крутого хакера, способного за день сляпать на коленке что хочешь. Но до крутого хакера дошли уже такие жалкие огрызки, что он решил пожалеть свое колено — и нанял за штуку баксов фрилансера из мухосранска.
Программа у фрилансера вышла ничего себе. Как и просили, она обсчитывала кучу переменных — высоту орбиты, угол наклона паруса, уровень его освещенности и так далее, — и соответственно настраивала проектор. Решала, попросту говоря, задачу «чтобы оптика четко видела настроечную таблицу» и попутно — «чтобы людям снизу было хорошо видно рекламу невооруженным глазом».
Жаботинский, услышав это все, начал бояться сразу.
«Паксы» чисто для профилактики расквасили нос своему ведущему программеру, отняли у него деньги и сказали Жаботинскому, что бояться в общем нечего. Все нормально. Тем более, ничего не работает.
Жаботинский начал бояться еще сильнее.
Печенка у него была чувствительная и подсказывала, что добром это не кончится. «А1» окучила семерых рекламодателей. Возвращать им солидные суммы предстояло «ПАКС», а агентство Жаботинского сидело на процентах, которые по договорам вообще не попадали под форс-мажор. Но всем было сказано, что вопрос в случае чего — решаемый. Рекламодатели отнеслись с пониманием. Дело такое — космос, автоматика… Тем более, экспериментальный корабль. Гайки, пайки, скрутки, прокладки, что угодно может накрыться.
Пожалуй, одно утешало Жаботинского — что не будет на орбите «Бастиона» с их слоганом. Шесть компаний дали логотипы, а «Бастион» уперся: хотим лозунг, и все тут. У вас один длинный проход на три минуты —как раз на три слова. Да, мы понимаем, что их будет трудно разглядеть даже по одному. Но если навести смартфон и слегка увеличить — самое оно. В этом и фишка, понимаете? Люди не ценят то, что бросается в глаза. А здесь включается элемент игры, элемент сотворчества. Будет качественное глубокое внедрение слогана… Жаботинский согласился.
Ну вот, доигрались.
Довнедрялись.
По самое не могу.
***
ВБА-СТИ-ОНЕ отгорело над Москвой, а Жаботинский так и не выпил, потому что обзванивал рекламодателей, умоляя их не делать поспешных выводов и резких движений, — когда в ухе зазвенело опять.
— Тут есть внезапная идея… — сказал Петя. — Попробуем одно радикальное решение.
— Что, все так плохо?
— Руководитель полета нервничает, скажем так. И начальство тоже… Волнуется. И некоторые компетентные ведомства. Короче, все на ушах стоят. Один Главный не нервничает, ему уже просто смешно.
— Уфф…
— Да погоди ты. Они попробуют сложить парус на всякий случай. На этом витке.
Жаботинский тяжело засопел.
— Ты чего? — удивился Петя.
— Ничего…
— Сложить парус — отличная мысль. Непонятно, как сразу не догадались, еще неделю назад. А тут, слава богу, пришел Главный и говорит — идиоты, сверните парус, а потом снова разверните, это должно перезагрузить всю систему…
— Ты наш разговор полтора часа назад — совсем не помнишь?
— Честно? Совсем. Тут такая свистопляска… Извини. А это важно?
— Да в общем уже нет.
— Выпил успокоительного?
— Сейчас попробую.
— Ну вот и молодец, — сказал Петя и отключился.
Жаботинский выдернул пробку из бутылки, понюхал коньяк, но так и не выпил.
Он еще не достучался до «Бастиона», а стоило бы.
Ну чисто узнать, сколько возьмут деньгами, чтобы ноги ему не переломали сгоряча. Хотя могли и заказать уже.
***
Еще примерно через полтора часа, когда в небе загорелось слово ЗАС, незнакомый ласковый голос в наушнике проворковал:
— Александр Самуилович? Добрый вечер. Меня зовут Иван Иванович, мне ваш номер дал Петр Андреевич. Это сугубо частный разговор, нам просто нужна от вас небольшая консультация…
Жаботинский закашлялся.
— Ч-чем могу?..
— Насколько мы знаем, команда на свертывание паруса не прошла.
— Вот как…
— Да, такая неприятность… Парус будет виден сегодня еще два раза. Сейчас две минуты, и в полночь — совсем коротко, минута двадцать секунд. Я правильно понимаю, что каждый, как вы это называете, «модуль» высвечивается по минуте?
— Верно. Два модуля сейчас, один в полночь.
— Вы не могли бы уточнить, как полностью звучит этот слоган?
— Компании «Бастион»? — уточнил Жаботинский.
— Да. Именно.
Жаботинский набрал в грудь воздуха.
— Застрахуй машину в «Бастионе».
На том конце линии повисло молчание. Считали буквы наверное.
Жаботинский вместе с креслом подъехал к окну и посмотрел, как оно там.
Там было ТРА.
— А то ракетой его сбить? — задумался Жаботинский вслух.
— Ну зачем же так радикально… — сказал Иван Иванович слабым голосом. — Простите, Александр Самуилович, а не могли бы вы завтра к нам зайти? Допустим, часиков в одиннадцать? Я закажу пропуск. Обсудим эту ситуацию, да?
— Да легко! — сказал Жаботинский.
***
Он сидел и глядел на бутылку, когда зазвонил внутренний.
— Извините, тут к вам посетители, — сказала охрана. — Мы в общем не должны бы… Как сами решите.
— Что, они плохо выглядят? — спросил Жаботинский.
— Они в дымину. Но очень веселые. С корзиной шампанского и… Девушками. У вас праздник, что ли? Поздравляем.
— Ага, праздник… — буркнул Жаботинский.
— А дайте-ка мне трубочку… — донеслось издали.
— Прошу.
— Александр Самуилович! Здрасте! Спускайтесь к нам скорее и побежали! У нас очень мало времени, буквально за час надо успеть подготовиться! Мы тут нашли поблизости ресторан с выходом на крышу и уже обо всем договорились. Очень вас ждем! Умоляю! И все ребята просят! Ребята!..
— А-лек-сан-дрррр! — проскандировал хор в добрый десяток глоток, включая женские.
— Простите… — осторожно сказал Жаботинский. — А вы кто?
— То есть как?.. — опешил собеседник. — Виноват, не представился. Генеральный директор страховой компании «Бастион» к вашим услугам! Мы считаем, это исторический момент, и будем счастливы встретить его с вами вместе!
Жаботинский сделал пару глубоких вдохов.
— Второго такого раза не будет, Александр, если вы понимаете, о чем я. Ну реально же исторический момент. Идемте с нами, ребята очень просят.
— Минуту, — сказал Жаботинский. — Минуту, друзья…
Он встал, заткнул пробкой непочатую бутылку, а потом вдруг неожиданно для себя самого откупорил ее и крепко приложился к горлышку. Отдышался. Улыбнулся.
— Иду, ребята, — сказал он. — Бегу. Сейчас.
И быстрым шагом пошел к лифтам.
Действительно стоило поспешить. Верно говорят ребята: всего час остался, чтобы как следует подготовиться.
> [Штирлиц как никогда был близок к провалу] камрады, объясните мне тупому, почему паксы в конце так радовались и к чему готовились? К тому, что на небе на всю Москву будет написано ХУЙ?
а) потому что реакция клиента была непредсказуема, вплоть до "переломать ноги" и "заказать"
б) когда звонят вежливые Иван Иванычи из Конторы много чего успеешь придумать, чтобы их интерес к твоей персоне несколько подугас.
Сейчас, сейчас
надзор »
Обалдевшая Москва таращилась вверх, где по черному небосводу летел квадрат цвета слоновой кости, а на нем ярко горели три красных буквы. По всему городу визжали тормоза, доносились глухие удары металла о металл. Публика на тротуарах стояла, как загипнотизированная.
Жаботинский закрыл окно, вышел из кабинета в общий зал и рявкнул:
— Внимание! Кто с кем договаривался насчет… — он ткнул пальцем в потолок. — Звоните, обещайте денег, обещайте что угодно, но пусть забудут про нас. И пусть уничтожат наш пресс-релиз. Его не было. Ничего не было. Мы в этом не участвуем. Мы знать не знаем компанию «ПАКС» и вообще не интересуемся космосом. Как созвонитесь — бегом по домам и сидеть тихо! И не дай бог…
— Ину! — крикнули ему в ответ.
Он бросился к окну.
В вечернем небе над столицей висело новое ярко-красное слово.
И слово было ИНУ.
Жаботинский застонал.
Он в общем и целом сразу понял, что никакое это не начало, а форменный конец. Да такой, что загляденье просто. Случаются концы бесславные, а наш — с поистине космическим размахом. Гроб с музыкой. Пафосный, даже в некотором смысле изысканный конец деловой репутации рекламного агентства «А1» и его директора персонально. Годы пройдут, а коллеги будут говорить: «Помнишь, как накрылся Саша Жаботинский? И ведь неглупый был мужик…»
За тридцать лет в рекламе Жаботинский научился самые невероятные проколы выставлять подвигами, но тут он просто не видел шансов.
Прилетели, называется.
***
Проблемы с космической автоматикой у русских традиционные, давно и хорошо изученные, они не менялись со времен первых «лунников» — то гайка завернута от руки; то пиропатрон залили эпоксидкой; то по электронному блоку летает забытая шайба, а то и сам этот блок стоит с переворотом на сто восемьдесят градусов, да еще ласково обстукан киянкой, потому что не лез в гнездо.
Если просто отвалилась пайка, это даже как-то не по-нашему.
Поэтому когда солнечный парус раскрылся на орбите штатно, но проектор системы контроля отчего-то не включился, Жаботинский сказал себе: «А ведь я молодец». Ни одной утечки, никаких слухов. Полет экспериментального парусного корабля начался успешно. По ночам в небе пролетает светящийся квадрат размером с полную Луну, красота-то какая, радуйтесь, люди.
Ну да, гладенький такой равномерно освещенный квадрат. А вы какой хотели? В клеточку? В горошек? В цвет российского флага? Ну, извините, в следующий раз. Спасибо за идею, мы подумаем.
Обошлось, в общем.
А все потому, что Жаботинский с юных лет интересовался космосом и более-менее представлял, до чего у нас хитрая автоматика. И уговорил всех-всех-всех, начиная с яйцеголовых из «ПАКС» и заканчивая рекламодателями, подписать совершенно зверские бумажки о политике конфиденциальности. Конкретно — о том, что никакого предварительного пиара у нашей затеи с проектором и его нестандартным применением не будет. Рассказывайте про парус что угодно, а о проекторе и его задачах лучше вообще ни слова. Хвалиться начнем строго после события, если получится. И тогда мы — ух! Пошумим. Но заранее — не надо. Вдруг сглазим.
В итоге вышло так, что Жаботинский фактически засекретил сам проектор, которым ребята из «ПАКС» отдельно гордились. Случилась некоторая ругань, но Жаботинскому было крепко за полтинник, он на «связях с общественностью» съел, по собственному заверению, очень большую и очень невкусную собаку, и попросту задавил молодежь авторитетом.
Проще всего оказалось договориться об игре в молчанку с «Роскосмосом». Там сидели те еще пиарщики в штатском, и они тоже столько дерьма съели за свою долгую скучную жизнь, что дай им волю, о самом существовании «Роскосмоса» никто бы не узнал никогда, а кто узнал бы, тут и помер. Они и молодым-горячим из «ПАКС» намекнули, что автоматика штука тонкая, и если у вас прибор красиво встал на испытательном стенде, радоваться пока еще нечему. Это ж прибор. Может, он с утра хорошо себя показывает, а ночью — повиснет.
Частная компания «Прикладные Аэрокосмические Системы» начинала с микроспутников, потом стала запускать много микроспутников, а дальше загадочным образом в обход авторитетных и влиятельных конкурентов получила грант на солнечный парус — короче, у компании были свои духовные скрепки, заколки и булавки, и вякать против мнения старших товарищей она не стала.
Но естественно, когда проектор накрылся, «спасибо» дальновидному и предусмотрительному Жаботинскому никто не сказал.
Никто не оценил четкости его работы: а ведь особый пресс-релиз агентства «А1» лежал у специально подготовленных и замотивированных людей в информационных агентствах, будто секретный пакет — в опечатанном конверте, по одному бумажному экземпляру на человека. И фиг кто вскрыл пакет без разрешения.
Да, было очень грустно и обидно, что накрылась красивая затея, украденная прямиком из классической фантастики «прокосмос»; но главной беды не случилось — никто не знал, как мы облажались.
***
Жаботинский поглядел на часы, прикинул в уме, как МАШ и ИНУ ложатся на «график проходов» корабля над Москвой и решил пока не впечатляться. Авось пронесет.
Долбаный проектор, долбаная «ПАКС» с ее сверхнадежной автоматикой, долбаные программисты за штуку баксов…
В наушнике тренькнуло, он нажал кнопку, услышал взволнованный голос, и сказал так убедительно, что даже сам себе поверил:
— Я твой должник по гроб жизни, если ты — никому и ничего.
— Что это вообще такое?
— Угадай с одного раза.
— Похоже на обрывок слогана. Хотели на парусе рекламу показывать?
— Естественно, — процедил Жаботинский. — Но как ты сейчас понимаешь, это не мы. Я буду все отрицать. И ты тоже! Если ты мне друг, конечно.
— Черный пиар — тоже пиар, — напомнили ему.
— Это сказки для лохов. Нам такой пиар не нужен. И выкинь наш пресс-релиз, ты его не видел.
— Саш, ты подумай, вас же все равно застучат рекламодатели.
— Какие? МАШ и ИНУ?
— Но ведь дальше что-то будет… Или не будет?
— Если не сумеем вырубить эту адскую машину, дальше может быть что угодно, — заверил Жаботинский. — Но мы тут ни при чем.
— Ну… А что случилось-то, ты понимаешь?
— Да ничего особенного. Там стоит проектор, совсем не для рекламных целей, конечно. Он время от времени должен подсвечивать парус. И вот он, падла, включился. С опозданием на неделю. А у него программа шибко умная, она кучу параметров обсчитывает, и по-моему… Слушай, это долго объяснять, давай так: у меня когда будет конкретика, я все тебе расскажу, строго по секрету, а дальше ты сам пользуйся.
— Погасло!
Жаботинский покосился на часы.
— Четко работает, сволочь. Когда не надо… Жди продолжения шоу через полтора часа. Могу даже намекнуть, что за слово полетит.
— И?…
— ВБА.
— Как?
— Передаю по буквам. Все. Будет. Афигенно.
— ВБА. А почему?
— По кочану, — отрезал Жаботинский.
— Я могу — со ссылкой на неназываемый источник?..
— Моги.
— А чего так странно… Кому надо показывать слоган по три буквы? Маш… Ину… Вба… Зачем?
— Затем что я идиот, — сказал Жаботинский. — Потому что таких не берут в космонавты. Потому что все у нас через задницу, даже на орбите. Спокойной плазмы, товарищи, трам-тарарам…
В общем зале стоял деловитый гул: народ прилип к телефонам. А ведь это агония, подумал Жаботинский, напрасно мы трепыхаемся, нас и правда сдадут рекламодатели. Несмотря на все бумажки про конфиденциальность. Совершенно конфиденциально, на уровне намеков — сдадут. Вот как я сейчас намекнул. Умному — достаточно.
Вот ты какой — славный конец.
У маркерной доски оживленно шушукались психолог с арт-директором. Первый трещал клавишами бухгалтерского калькулятора, второй бодро черкал по доске фломастером. Жаботинский вспомнил, что на психфаке учат высшую математику, а арт-директор кончал физтех — и пошел к ним.
— Гляди, начальник, что у нас вырисовывается.
Жаботинский присмотрелся и молча кивнул. Он сам уже высчитал примерно то же, без вычислительной техники и профильного образования. Каждый модуль светится по минуте. Следующий проход корабля над Москвой длинный, больше трех минут. Значит, будет ВБА-СТИ-ОНЕ. Ну и славненько. «…Машину в “Бастионе”», слоган кончился. Дальше проектор должен по идее показать «настроечную таблицу» контроля паруса, ради которой и был установлен на корабле. Но что решит программа? Очень умная программа за штуку баксов, сляпанная на коленке безвестным фрилансером. Сейчас она старательно дробит слоган по три буквы, чтобы его было хорошо видно.
Она сама выбирает, как показывать рекламу землянам. Всё — сама.
Из самых лучших побуждений, трам-тарарам.
— Шли бы вы по домам, ребята, — сказал Жаботинский.
— А ты?
— А что я… Корабль тонет, а я капитан!
В ухе снова зазвонило.
— Я твой должник по гроб жизни, если ты — никому и ничего! — сообщил Жаботинский невидимому собеседнику и направился к себе в кабинет.
Психолог и арт-директор проводили начальника взглядами, полными сочувствия, переходящего в благоговейный ужас.
***
На корабле стояло до черта всякой аппаратуры, о назначении которой Жаботинский благоразумно не задавал вопросов. Парус считался задачей важной, но вторичной. Такого большого паруса никогда еще не делали, «ПАКС» должна была отработать раскрытие, управление, контроль состояния, экспериментально замерить тягу и так далее. Парус был настолько здоров, что теоретически, если ничего не развалится, и корабль проболтается на орбите по-настоящему долго, можно набрать вторую космическую скорость и улететь, но через сколько лет — десять или сто, — мнения расходились.
Чтобы считать дырки от метеоритов и проверять общее состояние паруса — равномерно ли натянут, не морщит ли где, и так далее, — к кораблю привинтили штуку под условным названием «проектор». Время от времени она передавала на парус нечто вроде настроечной таблицы. Оптика считывала таблицу, компьютер анализировал — надежно и остроумно.
Старый друг и бывший сокурсник Гена, которого Жаботинский называл для ясности «космическим инженером», именно так и отозвался об этой системе — типа, простенько и со вкусом, ловкие ребята.
Выпили они к тому моменту, как на грех, уже прилично.
«Проектор, значит… — сказал Жаботинский. — А большой парус-то, хорошо будет видно его?… Ага… А чей кораблик, и как мне найти этих ловких ребят?»
Через две недели он пришел в «ПАКС» со старым другом и сокурсником Петей, которого для ясности звал «наш человек в ЦУПе», и принес «презентацию» — лист ватмана два на пять с наложением траектории корабля на поверхность Земли и черновой раскладкой, где и в какое время парус будет виден в самом выгодном ракурсе, чей логотип надо в этой точке показывать и сколько денег за это брать.
Ловкие ребята малость обалдели, но Петя им объяснил: без паники, это наш человек в рекламе, старая школа, хе-хе, тоже Бауманку кончал.
Деньги ломились внушительные, а главное, сама идея-то какая.
Отойдя от первого шока, «ПАКС» превозмогла естественную жадность и начала вносить коррективы. Во-первых, ресурс проектора ограничен мощностью солнечных батарей. Во-вторых, раз такое дело, нефиг играть на руку геополитическим конкурентам, ищите рекламодателей среди наших. В итоге договорились о том, на что Жаботинский рассчитывал как на программу-минимум — окучиваем московский регион.
Тут у Жаботинского включилась паранойя, и он сказал: делаем все тихо, а то не дай бог автоматика откажет.
Как в воду глядел.
***
На звонки, письма и сообщения в личку «ПАКС» не реагировала. Жаботинский позвонил Пете.
— Это ты удачно, — сказал тот. — Паксы как раз все тут. Ждут, как пойдет на следующем витке.
— А как пойдет? — спросил Жаботинский с замиранием сердца.
— А никто не знает, — жизнерадостно ответил Петя. — Они не могут выключить эту хрень, команда не проходит. Да по большому счету и не надо ее выключать. Наоборот, хорошо, что заработала. Рано или поздно она начнет показывать таблицу.
Жаботинский хотел снова застонать, но подумал, что многовато он стонет нынче, и просто вздохнул.
— Я тебя понимаю, — сказал Петя. — Но ты ж прикрылся вроде.
— Я накрылся, — сказал Жаботинский. — И наверное закрылся.
— Что, все так плохо?
— Будет. Печенкой чую.
— М-да… Тут руководитель полета чисто из интереса спрашивает: чего еще покажешь народу?
— У паксов есть список, — процедил Жаботинский. — Но раз сам руководитель… Следующий проход — длинный, будут три модуля, ВБА-СТИ-ОНЕ. В Бастионе. И по идее, на этом все. Дальше программа должна показать таблицу. Но тут уж как она сама решит. Я боюсь, она захочет показать весь рекламный пакет с самого начала, раз он целиком не прошел. У нас там заряжено шесть логотипов и этот дурацкий слоган компании «Бастион»… Он был как раз в конце пакета.
— Что за программа такая… Своевольная?
— А это ты паксов своих спроси! — рявкнул Жаботинский. — Я должен был ее заказывать и тестировать, я! А они сказали — идите, дядя, нафиг, вам не положено, у нас своя программа есть, мы прямо в нее ваш пакет вкорячим, и все будет офигенно!
— Да расслабься ты, — попросил Петя. — Выпей успокоительного и не дрейфь. Я тут на посту, буду тебе докладывать.
— Спасибо… — только и сказал Жаботинский. — А этим гаврикам передай… Да ладно, ничего не надо. Они сами себя наказали. Но я бы знаешь что сделал на их месте? Свернул парус. А потом развернул.
— Нафига? — удивился Петя.
— Не знаю, — отрезал Жаботинский.
И полез в шкаф за успокоительным.
***
Через полтора часа, когда над Москвой зажглось красное ВБА, Жаботинский сидел в кресле, баюкая бутылку коньяка, из которой не сделал ни одного глотка. Он ее просто так держал, для уверенности, что можно в любой миг высосать пузырь и впасть в забытье.
Фразу «я твой должник по гроб жизни» он произнес к тому моменту еще трижды. Персонал «А1» был разогнан по домам. Над городом сгущалась ночь.
В социальных сетях росли конспирологические теории, одна другой нелепее. Информационные агентства за неимением лучшего тиражировали эту ахинею.
Ни один контрагент Жаботинского до сих пор его не сдал. Это было, черт возьми, здорово. Но все равно Жаботинский умирал со стыда.
Надо было настоять на своем. Надо было требовать. Надо было биться. Печенкой же чуял — накосячат они с программой.
Когда неделю назад проектор не включился, «паксы» начали разбираться, в чем ошибка, что именно сбоит. Как всегда в таких случаях, шли по цепочке, от простого к сложному. Грешили в основном на электрику, но попутно трясли и программистов. Выяснилось, мягко говоря, не страшное и даже не ужасное, а как всегда.
Программное обеспечение проектора делали по остаточному принципу, в последний момент. Взяли половину отпущенных на это финансов — и дали хорошим ребятам под честное слово. Хорошие ребята задачу проволынили, и чтобы сдержать слово, перекинули ее вместе с половиной денег своим друзьям. А друзья, опять уполовинив сумму, наняли крутого хакера, способного за день сляпать на коленке что хочешь. Но до крутого хакера дошли уже такие жалкие огрызки, что он решил пожалеть свое колено — и нанял за штуку баксов фрилансера из мухосранска.
Программа у фрилансера вышла ничего себе. Как и просили, она обсчитывала кучу переменных — высоту орбиты, угол наклона паруса, уровень его освещенности и так далее, — и соответственно настраивала проектор. Решала, попросту говоря, задачу «чтобы оптика четко видела настроечную таблицу» и попутно — «чтобы людям снизу было хорошо видно рекламу невооруженным глазом».
Жаботинский, услышав это все, начал бояться сразу.
«Паксы» чисто для профилактики расквасили нос своему ведущему программеру, отняли у него деньги и сказали Жаботинскому, что бояться в общем нечего. Все нормально. Тем более, ничего не работает.
Жаботинский начал бояться еще сильнее.
Печенка у него была чувствительная и подсказывала, что добром это не кончится. «А1» окучила семерых рекламодателей. Возвращать им солидные суммы предстояло «ПАКС», а агентство Жаботинского сидело на процентах, которые по договорам вообще не попадали под форс-мажор. Но всем было сказано, что вопрос в случае чего — решаемый. Рекламодатели отнеслись с пониманием. Дело такое — космос, автоматика… Тем более, экспериментальный корабль. Гайки, пайки, скрутки, прокладки, что угодно может накрыться.
Пожалуй, одно утешало Жаботинского — что не будет на орбите «Бастиона» с их слоганом. Шесть компаний дали логотипы, а «Бастион» уперся: хотим лозунг, и все тут. У вас один длинный проход на три минуты —как раз на три слова. Да, мы понимаем, что их будет трудно разглядеть даже по одному. Но если навести смартфон и слегка увеличить — самое оно. В этом и фишка, понимаете? Люди не ценят то, что бросается в глаза. А здесь включается элемент игры, элемент сотворчества. Будет качественное глубокое внедрение слогана… Жаботинский согласился.
Ну вот, доигрались.
Довнедрялись.
По самое не могу.
***
ВБА-СТИ-ОНЕ отгорело над Москвой, а Жаботинский так и не выпил, потому что обзванивал рекламодателей, умоляя их не делать поспешных выводов и резких движений, — когда в ухе зазвенело опять.
— Тут есть внезапная идея… — сказал Петя. — Попробуем одно радикальное решение.
— Что, все так плохо?
— Руководитель полета нервничает, скажем так. И начальство тоже… Волнуется. И некоторые компетентные ведомства. Короче, все на ушах стоят. Один Главный не нервничает, ему уже просто смешно.
— Уфф…
— Да погоди ты. Они попробуют сложить парус на всякий случай. На этом витке.
Жаботинский тяжело засопел.
— Ты чего? — удивился Петя.
— Ничего…
— Сложить парус — отличная мысль. Непонятно, как сразу не догадались, еще неделю назад. А тут, слава богу, пришел Главный и говорит — идиоты, сверните парус, а потом снова разверните, это должно перезагрузить всю систему…
— Ты наш разговор полтора часа назад — совсем не помнишь?
— Честно? Совсем. Тут такая свистопляска… Извини. А это важно?
— Да в общем уже нет.
— Выпил успокоительного?
— Сейчас попробую.
— Ну вот и молодец, — сказал Петя и отключился.
Жаботинский выдернул пробку из бутылки, понюхал коньяк, но так и не выпил.
Он еще не достучался до «Бастиона», а стоило бы.
Ну чисто узнать, сколько возьмут деньгами, чтобы ноги ему не переломали сгоряча. Хотя могли и заказать уже.
***
Еще примерно через полтора часа, когда в небе загорелось слово ЗАС, незнакомый ласковый голос в наушнике проворковал:
— Александр Самуилович? Добрый вечер. Меня зовут Иван Иванович, мне ваш номер дал Петр Андреевич. Это сугубо частный разговор, нам просто нужна от вас небольшая консультация…
Жаботинский закашлялся.
— Ч-чем могу?..
— Насколько мы знаем, команда на свертывание паруса не прошла.
— Вот как…
— Да, такая неприятность… Парус будет виден сегодня еще два раза. Сейчас две минуты, и в полночь — совсем коротко, минута двадцать секунд. Я правильно понимаю, что каждый, как вы это называете, «модуль» высвечивается по минуте?
— Верно. Два модуля сейчас, один в полночь.
— Вы не могли бы уточнить, как полностью звучит этот слоган?
— Компании «Бастион»? — уточнил Жаботинский.
— Да. Именно.
Жаботинский набрал в грудь воздуха.
— Застрахуй машину в «Бастионе».
На том конце линии повисло молчание. Считали буквы наверное.
Жаботинский вместе с креслом подъехал к окну и посмотрел, как оно там.
Там было ТРА.
— А то ракетой его сбить? — задумался Жаботинский вслух.
— Ну зачем же так радикально… — сказал Иван Иванович слабым голосом. — Простите, Александр Самуилович, а не могли бы вы завтра к нам зайти? Допустим, часиков в одиннадцать? Я закажу пропуск. Обсудим эту ситуацию, да?
— Да легко! — сказал Жаботинский.
***
Он сидел и глядел на бутылку, когда зазвонил внутренний.
— Извините, тут к вам посетители, — сказала охрана. — Мы в общем не должны бы… Как сами решите.
— Что, они плохо выглядят? — спросил Жаботинский.
Охранник заговорил глухо — прикрыл микрофон ладонью.
— Они в дымину. Но очень веселые. С корзиной шампанского и… Девушками. У вас праздник, что ли? Поздравляем.
— Ага, праздник… — буркнул Жаботинский.
— А дайте-ка мне трубочку… — донеслось издали.
— Прошу.
— Александр Самуилович! Здрасте! Спускайтесь к нам скорее и побежали! У нас очень мало времени, буквально за час надо успеть подготовиться! Мы тут нашли поблизости ресторан с выходом на крышу и уже обо всем договорились. Очень вас ждем! Умоляю! И все ребята просят! Ребята!..
— А-лек-сан-дрррр! — проскандировал хор в добрый десяток глоток, включая женские.
— Простите… — осторожно сказал Жаботинский. — А вы кто?
— То есть как?.. — опешил собеседник. — Виноват, не представился. Генеральный директор страховой компании «Бастион» к вашим услугам! Мы считаем, это исторический момент, и будем счастливы встретить его с вами вместе!
Жаботинский сделал пару глубоких вдохов.
— Второго такого раза не будет, Александр, если вы понимаете, о чем я. Ну реально же исторический момент. Идемте с нами, ребята очень просят.
— Минуту, — сказал Жаботинский. — Минуту, друзья…
Он встал, заткнул пробкой непочатую бутылку, а потом вдруг неожиданно для себя самого откупорил ее и крепко приложился к горлышку. Отдышался. Улыбнулся.
— Иду, ребята, — сказал он. — Бегу. Сейчас.
И быстрым шагом пошел к лифтам.
Действительно стоило поспешить. Верно говорят ребята: всего час остался, чтобы как следует подготовиться.